часть 8: Чуства потери
Яра стояла у зеркала. На бледной коже её бока темнел след — шрам, напоминание о том дне. Он не болел, но будто дышал, когда она вспоминала боль. Пальцы скользнули по нему, и в голове прозвучал голос Сакуры, полный тревоги и решимости.
«Ты выживешь. Не смей умирать, Яра!»
Щёлк — с грохотом распахнулась дверь.
— ЭЙ, ШРАМЛИВАЯ! — громогласный голос Хидана пронёсся по коридору, прежде чем он сам ввалился в комнату, размахивая косой. — Сегодня ты идёшь с нами, с Какузу! У нас весёленькая миссия — кровь, кишки, всё как ты любишь, хах!
Яра приподняла бровь и с лёгкой иронией улыбнулась.
— А если я скажу «нет»?
— Тогда я притащу тебя на ремне, как жертвоприношение Джашину! — рявкнул Хидан, но в его голосе уже не было злости, только привычный вызов.
Она кивнула, накинув плащ Акацуки.
— Ладно. Только сегодня ты идёшь впереди. Если что — ловишь все сюрикены первым.
— О, да! Вот это дух! — Хидан хохотнул и уже развернулся на выход, приговаривая что-то о том, как он чувствует сегодня благословение своего бога.
Когда за ним захлопнулась дверь, Яра на секунду замерла. Она посмотрела на плащ, на комнату… на остатки сражений и пережитой боли. И поймала себя на мысли — она чувствует себя в безопасности. Среди этих странных, жестоких, порой безумных людей — она чувствовала тепло. Не то, что знала когда-то в Конохе. Но настоящее. Своё.
Это моя семья... даже если однажды она распадётся.
Но в глубине души, как разорвавшаяся паутина, зародилось что-то тревожное. Едва ощутимое. Пророчащее, что мир, который она обретает здесь, однажды сгорит.
Кровь пропитала землю. Косой ритуала Хидан с удовлетворением вытер лицо. Тело Асума рухнуло на колени, затем на землю. Его дыхание стало хриплым, слабым… угасающим.
Яра стояла в стороне, рядом с Какузу. Её плащ Акацуки колыхался от ветра. Глаза — затенённые, губы сжаты. Она не проронила ни слова. Только вытянула руку вперёд… дрожащую, слабую, будто вопреки воле.
— Асума… — едва слышно сорвалось с губ.
Воспоминания нахлынули, как буря.
…Солнечный день в Конохе. Маленькая двухлетняя Яра со смехом сидела на плечах молодого Асума. Он щекотал её под подбородком, и она хохотала звонко и чисто.
— Держись крепко, Ярочка! — кричал он, бегая по двору. — Ниндзя должна быть ловкой!
…Яра — чуть постарше, бежит за ним по улице. Маленькие ножки спешат за высоким братом-дядей. Она зовёт его, падает, царапает коленку, он подхватывает её на руки.
— Не плачь, я здесь. Всегда буду рядом.
…Позже, подростком, Яра с заговорщическим видом толкает Асуму в сторону Куренай, когда они встречаются в коридоре Хокаге.
— Иди, иди! Ты ей нравишься!
Асума только усмехается, чешет в затылке.
— Ты слишком хитрая для своих лет, Яра.
Настоящее.
Рука Яры поникла. Она стиснула кулак, словно желая раздавить боль в себе. Колени подкосились, и она упала на землю, не обращая внимания на врагов, друзей, на лица… Только пульс, стучащий в ушах, громче всех слов:
Он умирает. Он умирает. Он умирает.
— Хватит, — грубый голос Какузу вывел её из транса. — Мы закончили. Уходим.
Он поднял Яру на руки — тело её не сопротивлялось. Словно выжженная изнутри. Она с трудом приоткрыла глаза и посмотрела на лежащее тело Асума.
— Прости… — шепнула она. Но ветер унёс слова прочь.
Какузу сделал прыжок, скрываясь с поля боя. Позади остался только дождь, кровь… и человек, которого она не смогла спасти. Не решилась.
А в сердце Яры образовалась трещина, что никогда не заживёт.
Ночь окутала Коноху, словно сама скорбь опустилась на деревню. После похорон Асумы все давно разошлись. Кладбище пустовало, и только звёзды молчаливо наблюдали с неба.
В темноте промелькнула одинокая фигура. Яра, в плаще Акацуки, скрытая тенями и капюшоном, бесшумно пробралась на территорию Конохи. Она шагала медленно, словно каждый шаг отдавался болью в груди.
Наконец, она остановилась перед свежей могилой.
Сарутоби Асума.
Имя выбито чётко, будто вырезано в её сердце.
Яра опустилась на колени. В руках — белые хризантемы. Она молча положила их к подножию надгробия. Её пальцы скользнули по выгравированным буквам, дрожащие, словно сами не верили в реальность.
— Прости меня… — прошептала она едва слышно.
Из сумки она достала две простые чашки и бутылку саке. Медленно, с трепетом, налила в обе. Одну поставила на плиту, другую оставила в своих руках.
— Ты всегда говорил, что когда я повзрослею, мы с тобой вместе выпьем как настоящие взрослые. — Яра попыталась улыбнуться, но губы дрогнули. — А мне тогда всего два года было. Я бегала за тобой, цеплялась за рукав, просила не уходить на миссии…
Она подняла чашку и коснулась ею другой, той, что стояла на могиле.
— За тебя, дядя Асума. За моего самого доброго и сильного учителя… за того, кто был мне больше, чем просто семья.
Яра выпила, тяжело выдохнула и перевернула чашку. Глаза её затуманились.
— Я могла остановить его, дядя… Я знала, что Хидан убьёт. Видела, как ты падаешь… но… я не двинулась. Ни шага. Я… не смогла…
Слёзы покатились по её щекам. Она опустила голову, уперлась лбом в холодный камень, сжав руками землю.
— Я подвела тебя. Я стала частью того, кого ты бы считал врагом. Я… предала всё, чему ты учил меня.
Ветер пробежал по кладбищу, унося её голос в ночь. И только звёзды были свидетелями её боли.
Когда рассвет начал пробиваться сквозь тьму, Яра поднялась, стряхнула землю с колен и тихо добавила:
— Я всё ещё Сарутоби. Даже если мир этого больше не признаёт.
А потом, словно растворившись в воздухе, Яра исчезла. А на могиле остались цветы, две чашки… и память, слишком тяжёлая для девчонки, которую когда-то с улыбкой держал на руках её дядя.
Ночь накрыла Коноху. Кладбище хранило тишину — свежие могилы, как раны на сердце деревни, не заживали. На одной из них — цветы, принесённые не днем, не при свете свечей, а ночью, тайно. Те, что несли в себе не просто прощание, а искупление.
Из-за тени раскидистого дерева кто-то наблюдал. Ветер шевелил волосы женщины в чёрном. Куренай стояла в тени, не шевелясь, словно была частью ночи. Она не была здесь впервые — приходила каждый вечер. Но этой ночью всё было иначе.
У могилы стояла фигура — высокая, в плаще с красными облаками. Движения были знакомы. Куренай узнала их почти сразу.
Яра.
В груди что-то сжалось. Но Куренай не сделала ни шага вперёд. Она лишь наблюдала, затаив дыхание.
Яра положила цветы, достала чашки и бутылку саке. Куренай слышала её слова — тихие, дрожащие.
> — Прости меня…
— За тебя, дядя Асума…
— Я предала всё, чему ты учил меня…
Куренай стиснула пальцы. В груди поднималась волна — из боли, ярости, но и чего-то ещё... жалости. Понимания.
Когда Яра ушла, растворившись во тьме, Куренай стояла ещё несколько секунд. Только тогда медленно вышла из-за дерева и подошла к могиле.
На плите стояла пустая чашка, рядом — другая, перевёрнутая. Цветы. И след от слёз на камне.
Куренай опустилась на колени, коснулась надгробия.
— Ты всё равно осталась ребёнком… — тихо прошептала она, глядя на место, где стояла Яра. — Сломанным… и оставленным.
Она посмотрела на чашку.
— Ты всё равно пришла. Пусть и вражеская… Но ты всё ещё Сарутоби.
Куренай достала из рукава крохотный амулет — тот, что Асума когда-то хотел отдать Яре, но так и не успел.
Она положила его рядом с цветами.
— Если ты ещё вернёшься… он будет ждать. Как и память о нём. Как и я.
А потом она просто осталась там, рядом с могилой любимого. Одна. Но больше не совсем.
Тяжёлый воздух зала собраний Акацуки можно было резать кунаем. Все члены организации были в сборе. Тишину нарушал только стук дождя, бесконечно льющийся за пределами логова. В центре стоял Пейн, возвышаясь над остальными своими холодным, пустым взглядом.
Яра сидела в полутени рядом с Дейдарой, скрестив руки. Она чувствовала, как что-то витает в воздухе — что-то важное и мрачное.
Пейн поднял голову, и его голос эхом разнёсся по залу:
— Настало время нанести удар по миру. В особенности — по тем, кто зовёт себя праведными. Следующей целью станет... Коноха.
Некоторые участники переглянулись. У Яры чуть дрогнуло веко. Пейн продолжил:
— Коноха стала гнилым сердцем мира. Их союз с джинчурики слишком опасен. Они приютили Наруто Узумаки. Чтобы завершить наш замысел, мы должны его захватить. Любой ценой.
Тоби захихикал в своём углу, будто услышал что-то смешное.
— Эй, Яра-тян, ты ведь там выросла, да? Какая ирония! — пропищал он, пряча лицо под маской.
Яра молчала. Но в ней уже начинала вскипать тревога. Неужели всё, к чему она пришла... снова приведёт её туда?
Пейн опустил голову и добавил с мрачной тяжестью:
— И ещё. Джирайя, один из трёх саннинов... мёртв. Я убил его собственноручно в Аме.
Комната замерла.
Яра будто замерла вместе с ней. В груди будто щёлкнул механизм, вырвав кусок прошлого. Джирайя… тот, кто учил Наруто. Тот, кто был как дядя ей самой. Он всегда подшучивал, приносил ей в детстве экзотические сладости, когда навещал Хирузена.
— Ты убил Джирайю… — глухо повторила она. Её голос был хриплым.
— Он знал, на что шёл, — холодно сказал Пейн. — Он был слаб. Слабость неуместна в новом мире.
Яра вскочила. Дейдара даже успел схватить её за руку, остановив резкое движение.
— Он был великим человеком! — вырвалось у неё. — Он был не просто ниндзя… Он...
— Он был против нас, — оборвал Пейн. — А значит, он должен был умереть.
Пауза.
— Если у тебя есть сомнения, Яра, — Пейн взглянул прямо в её глаза, — покинь наш круг. Но знай: в этом пути нет возвращения. Мы — боги нового мира.
Яра стояла, сжав кулаки до белых костяшек. Её взгляд опустился вниз.
— Нет… — прошептала она. — Возвращения действительно нет.
Но внутри неё что-то надломилось. Не только из-за Джирайи. А из-за того, что снова, как и когда-то, ей предстоит встать на противоположную сторону от тех, кого она когда-то называла семьёй.