А мы с тобой остались в пробке

Чемоданы были собраны. Стояли в углу, около самой двери. Сиротливо, тоскливо посматривали на хозяев. Они, как и Даша, не хотели покидать эту квартиру, этот город. Но выбора не было. Самолет взлетит в небо через шесть часов.

Даша сидела в своей комнате на заправленном диване и смотрела на стену. Рамки с фотографиями, книги, различные безделушки были давно упакованы в пластмассовые футляры и спрятаны на дно тех самым чемоданов. Вокруг стало как-то пусто, безжизненно. Даже погода за окном рыдала по утерянным краскам. Мелкий, противный дождик разбивался в капли об асфальт, а промёрзлый ветер больно кусал прохожих.

Таисия Петровна напоминала тень. Безропотное, тяжелое тело, что слонялось по квартире без цели, смысла и действий. Перебирала ненужный хлам, мыло по сто раз одну и ту же чашку, натирая до блеска края, заливала цветы водой, да так что жидкость перелилась через край и накапала на ковер. Женщина переживала за свою внучку, за свою маленькую, глупенькую девочку, что сделала выбор в судьбе. Но счастья он ей не принесет.

Таисия Петровна прошла в комнату, присела рядом с Дашей и крепко обняла за плечи, как обнимают ребенка, что тяжело болеет. Они молчали. Хотелось сказать так много, но в то же время, молчание могло лучше всего выразить то, что было на сердце.

– Я буду очень скучать, – шепотом произнесла Даша, – по тебе, бабуля. Не представляю, как я проживу без твоих котлет.

Таисия Петровна засмеялась. Глухо.

– Ты же будешь прилетать на каникулы, праздники?

– Не знаю, – покачала головой девушка. – Боюсь, что нет. Бабуля, а давай ты со мной полетишь. Сдадим эти билеты, купим на следующий рейс. Полетели!

– Нет, моя дорогая, мое место тут, – улыбка озарило лицо пожилой женщины. – Я родилась здесь, выросла и помру тоже на этой земле. Поздно что-то менять мне, да и не хочу я.

– Я буду скучать, – шепотом произнесла девушка.

– Знаю, милая, знаю. Хочу тебе сказать, может, станет легче, в этом мире выбор делаем не мы, а обстоятельства. Значит, судьбе было так угодно, чтобы вы с Владом не были вместе. Ты бы его никогда не отпустила по доброй воле, а вот так все-таки лучше.

– Только теперь он меня ненавидит. И не знаю, к лучшему ли это, – Даша не смогла сдержать слез. Они невольно потекли из глаз. – Мне кажется, ему сейчас так плохо, даже хуже чем мне.

– У тебя еще есть время, чтобы все изменить, или хотя бы попытаться, – Таисия Петровна встает с дивана, – лучше еще раз попробовать и обжечься, чем не сделать ничего и каяться весь остаток жизни.

Даша пыталась заглушить свою боль, поставить себя на место Влада. Она боится его взгляда, его губ и рук. Если бы можно было бы раствориться из этого мира, Даша бы безоговорочно так поступила.

***

Нужно было просто опустить палец на дверной звонок. Такое простое действие требовала немало усилий, смелости и храбрости. Даша робела. Она стояла около двери квартиры Влада и считала про себя. Ей нужно было успокоиться. Но руки тряслись, как от похмелья. И все-таки она нажала на звонок.

Минуту ничего не происходило. Квартира поглотила звук. Даша чувствовало, как ее сердце вырывается из груди, пытаясь ускользнуть отсюда. Как его понимала Даша, она бы сама сорвалась с места и рванула вниз по лестнице. Но было поздно. Нужно идти до конца.

Послышались шаги, затем звук поворачивающегося ключа, скрежет металла. Влад открыл дверь. Взъерошенные волосы падали на лоб, лицо было несвежее, футболка мятой.

– Хреново выглядишь, – сама не понимая зачем, резюмировала Даша.

Мурашов усмехнулся. Оперся спиной об дверной косяк. Он смотрел на девушку и улыбался. Как-то по сумасшедшему, странно и пугающе. Даша подавила в себе немой крик.

– Пустишь внутрь? Поговорить нужно.

– По-моему, мы с тобой все уже решили, – Влад выпрямился. Смахнул со лба волосы. – Говорить больше не о чем. Прощай, удачного полета! Счастья, радости и любви! – А потом, усмехаясь, добавил. – Уходи! Прочь!

Даша стала злиться. Почему он не может вести себя, как нормальный человек. Люди расстаются каждый день, ссорятся, ругаются, разводятся, умирают. Все принимают это! Все! Но этот же уперся и ни в какую. А потом вдруг девушка испугалась своих мыслей. Они были неправильными, глупыми и эгоистичными.

– Влад, мы поговорим. И мне плевать, хочешь ты этого или нет, – Даша оттолкнула Мурашова от двери, тот пошатнулся, но сумел сдержать равновесие. Девушка прошла в квартиру. – И манерам гостеприимства тебе все-таки нужно еще поучиться.

Мурашов покраснел, словно обгорел на солнце. Даша стянула кроссовки, затем бросила на стул в прихожей свою куртку и уверенным шагом направилась в самую большую комнату в квартире – в спальню. Там ничего не изменилось. Те же книжные полки, забитые томами романов с разноцветными корешками, огромная кровать с мятыми простынями. Но пахло здесь алкоголем, табачным дымом. Здесь пахло болью, переживаниями и безысходностью. Дашу стало тошнить, выворачивать наизнанку. Внутри все съежилось. И слезы невольно хлынули из глаз. Она попыталась убрать их рукавом свитера. Но передумала. Сейчас можно все.

Девушка подошла к окну, повернула ручку и открыла его нараспашку. Свежий воздух ворвался в комнату, перевернул листы бумаги на столе.

– Неприятное зрелище, согласись? – Мурашов стоял в дверях. – Мне самому противно от себя. Советую, на кухню не заходить.

Даша улыбнулась. Слезы продолжали свой путь из глаз, стекая по щекам и растворяясь где-то в свитере.

– А зачем же ты так? – задала девушка глупый вопрос, ведь сама все понимала.

Влад усмехнулся. Подошел к столу, выдвинул стул и присел на него.

– В тишине проще, что ли, залечивать свои раны, – он достал из пачки, лежащей на столе сигарету, прикурил. Табачный дым ударил Даше в лицо. – Это как серьезная, сложная операция. Шансы, что пациент выживет, очень малы. Я бы даже сказал, их практически нет. И вот ход операции: сильная анестезия – алкоголь, как ничто другое подходит на эту роль, ватный тампон, чтобы убрать пот с лица, снять дикое напряжение – табачный дым хороший в этом помощник, и скальпель, такой острый, что даже наркоз не помогает заглушить боль.

Даша присела на край постели. Смотрела на Влада, плакала.

– А что же в этой операции заменяет скальпель? – голос звучал сипло, словно девушка его сорвала, застудила.

– Тут целый набор хирургических инструментов. Есть даже те, что побольнее режут. Один вот прямо сейчас сидит напротив меня. Смотрю на него, и выть хочется. Встать со стула, подойти к окну и сигануть вниз. В пропасть.

Даша почувствовала, как в горле застрял ком. Она резко вскочила с кровати и рванула к окну. Одним движением руки захлопнула стекло и повернула ручки. Мурашов даже не пошевелился, на губах у него играла легкая ухмылка.

– Да ты так не волнуйся, – смеялся он, – не буду я прыгать, и вешаться не буду. Не хочу. Пойми, эти чувства надо прожить самому. Не стоит их прятать в себе, закрывать на сотни замков, обесценивать. Ведь они могут сожрать тебя изнутри, и вот тогда ты точно способна броситься под машину или его похуже, – Влад потушил сигарету о спинку стула. – Проживать боль, чувствовать ее и побороть в итоге – это своего рода искусство. Огромный опыт, который не раз пригодится в жизни.

Даша все еще плакала. Не могла остановиться, как бы не старалась.

– Прости меня, – прошептала она, – прошу, прости!

Влад улыбнулся тепло. Привстал со стула, подошел к девушке и обнял ее на плечи.

– Знаешь, я всегда умел говорить красиво. Говорить душой, искренни, горячо, правдиво. Говорить много и сильно. О тех вещах, что болят, терзают, ломят где-то внутри. Я мог рассказать о чувствах, которые колют, режут глубоко в подсознании. Умел играть, орудовать, защищаться словом. Мне казалось, что донести важное, главное словом – это так легко и просто, что мне нечего бояться в этой жизни, – Влад всхлипнул. Задрожал. – Но последние дни я просто молчу. Сам с собой. Смотрю куда-то вдаль и ничего не вижу, словно кругом темнота. И мне не страшно, я принял это. И вот сейчас я осознал, что слова потеряли знание, они стали ничтожны, малы, ими просто не описать то, что творится внутри меня. Они стали мишурой, красивой окантовкой состояния, но не его смыслом, – парень перешел на шепот. Его стало трясти сильнее, но он не отпускал Дашиных плеч, так было не страшно. – Я стал закрывать глаза, пропускать через себя свою же боль, обиду, ненависть. Теперь они во мне. Я знаю о них все. Какие они на вкус, какой формы и размеров, так сложно будет их искоренить. И больше я не бегу от них. Остановился, открыл глаза, распахнул свои руки и принял их, сдался, впустил в себя, как впускает земля воды. И теперь боль ломает меня, рушит, но я сильный, я выдержу, – Влад замолкает. Слышится лишь тихое, ровное дыхание. – Я любил тебя, и буду любить всегда, как и обещал. Ничто не изменит во мне этих чувств. Во мне нет больше на тебя обиды, там теперь только благодарность и безграничная любовь. А прощать, увы, я не умею, да и никто на этой планете не способен на такое. Так что, Бог тебя простит. А я просто отпускаю.

Влад обнял ее сильнее, прижал к себе в последний раз. Его глаза были мокрыми от слез. Даша думала, что вот так штормит океан, когда ему плохо, когда ему больно. Он не кричит, он прячет внутри себя все чувства, и не дает им выхода. Но те все равно берут вверх, вырываются и топят все вокруг. Сейчас она смотрела на океан.

– Я не хочу, чтобы тебе было больно, – хрипло сказало Даша, – я знаю, что ты говоришь это специально, чтобы успокоить меня. Прошу ненавидь меня, я разрешаю тебе это. Выплесни всю волну горя на меня, и уверяя, тебе станет легче.

Влад в ответ наклонился и поцеловал девушку. Нежно, страстно. Вложил в этот поцелуй остатки своих чувств.

– Мы теперь с тобой друг для друга всего лишь тени, отголоски в толпе из прохожих. Зачем мне ненавидеть остаточное явление!

И Влад засмеялся. Громко. Звонко. Он точно сошел с ума. А затем вновь резко зарыдал. Его трясло, как на морозе. Даша обняла его сильно и заплакала вместе с ним.

– Значит, мы никогда не попадали в слепую аварию, – Влад плачет. Это больно. Словно ему отрезают ногу без наркоза.

Даша не поднимает глаз. Она не может смотреть на него. Паршивое такое чувство – вины.

– Нет, наверное, мы с тобой остались в пробках. Не смогли добраться друг до друга. Не смогли прикоснуться. Да, определенно. Мы с тобой остались в пробке.

Эти слова – как решающий приговор. БАМ! И теперь вокруг осколки, что не склеить никак. И даже если попытаться, сколы все равно будет видно.

– Давай потанцуем в последний раз, – предложил Мурашов, и девушка кивнула головой, – под наш трек.

Мир перестал вращаться вокруг, замер, остановился. Присел посмотреть, как рушится настоящая любовь. Как двое влюбленным падают и разбиваются о скалы. Миру было паршиво за этим наблюдать, но он не мог ничего поделать.

– Небеса нам никогда этого не простят, – прошептал Мурашов девушке на ухо, прижимая ближе к себе и кружа в танце, – не простят, что мы так бесчеловечно загубили себя сами.

Музыка закончилось, но танец продолжался. В тишине, плавно перетекали чувства из одного сосуда в другой, и теперь они опустошены до дна, и заполниться до краев им не дано вновь.

– Ну, вот все, мне пора, – Даша отстранилась от Влада. – Скоро самолет.

Влад посмотрел на нее. Затем подошел к книжной полке, достал книгу.

– Это тебе на память, – он протянул Даше свою любимую книгу, – читай ее, и вспоминай меня.

– Конец есть конец, – вздохнула она и приняла книгу, – Ремарк бы написал отличную историю про нашу жизнь.

Влад не выдержал и снова прикоснулся к ее губам. Ему не хотелось ее отпускать, чтобы он не говорил, как бы он не старался. Это было невыносимо. И хоть он не злится на нее, не таит обиду, ему все равно было больно. Невыносимо больно.

– У тебя все будет хорошо, только дай мне сил уйти, – прошептала девушка, обнимая Мурашова за плечи, – дай уйти и не обернуться назад, не посмотреть в твои глаза. Прошу тебя, – она отдалилась от него, – закрой глаза и посчитай до пяти. И я больше никогда не солгу тебе, никогда. Потому что мы больше не встретимся! Закрой глаза, считай до пяти.

И Влад сделал, как просила Даша. Остался в темноте один на один с собой. Послушался стук двери.

Один! Она ушла навсегда, покинула его, как поезд свой родной перрон. Отправилась в дальнее путешествие, но в отличие от поезда, назад она не вернется.

Два! Чувства никогда не умрут, как бы сильно их не топили. Они будут жить, согревать Влада и Дашу на протяжении всей их долгой жизни.

Три! Время вылечит, любимые будут рядом. Раны перестанут кровоточить. Но это не так! Так бывает только в сопливых кинофильмах и дешевых книгах. В жизни все не так.

Четыре! Самолет взлетит в небо. И Даша вместе с ним. Она будет сидеть в мягком, удобном кресле, держать за руку Якоба, улыбаться ему, но ее душа будет не там. Она навсегда застряла в пробках. В злых, беспросветных пробках в этом грязном городе.

Пять! Влад открывает глаза. Он один. Бедный мальчик! Его такси тоже застряло на автомагистрали. И теперь он мелькает в зеркалах заднего вида, растворяется в салоне автомобиля, запивая свою боль крепким алкоголем.

Мурашов смеется, громко. Ему стало легче. Он смог ее отпустить.

А затем накатывает волна боли, обжигающей, как кипяток. И он не бежит он нее, не прячется. Влад распахивает руки, открывает глаза и смеется.

– Я готов!