Большая любовь маленькой Кате

Глава 1

У детей, выросших в детском доме, особых развлечений не бывает, поэтому нам всегда приходилось самим что-то придумывать. В городе и на окраинах было много заброшенных домов. Обычно мы делились на группы и находили дома со странными историями, а после устраивали экскурсии друг для друга. Те, у кого была более богатая фантазия, сами придумывали истории. И чаще они и были наиболее интересными.

В этот заброшенный двор нас привёл Борис Плетнёв, парень из старшей группы. История двора была довольно печальной. Произошло это в конце тридцатых годов, в разгар сталинских репрессий. В этом дворе жила семья секретаря парткома военного завода Нугзара Габриадзе. Ещё в юные годы он состоял в банде Сталина и личное знакомство с вождём делало его одним из влиятельных людей в городе. У Нугзара Тамазовича была единственная дочь. Звали её Екатерина. Кате - так называли её дома, в школе дружила с мальчиком по имени Генрих. Это была обычная наивная дружба советских детей. Они вместе ходили в школу, в библиотеку, помогали ребятам из младших классов, старикам, живущим по соседству. Но уже в старших классах было заметно как их детская привязанность переросла в нечто большее чем просто дружба. Это была настоящая любовь двух юных сердец. После школы Кате поступила в педагогический институт, а Генрих, решил стать инженером. Уже на первом курсе он сделал предложение Екатерине. Она ни минуты не колеблясь согласилась, так как не представляла свою жизнь без Генриха. Решение дочери выйти замуж Нугзар Тамазович воспринял вполне спокойно. Генрих ему всегда нравился. Он хорошо учился, занимался спортом и разумеется был комсомольцем.

Глава 2

Это случилось в начале ноября. У них в институте, как и по всей стране все готовились к празднованию двадцатилетия Октябрьской революции и Екатерина вернулась с занятий позже обычного. Мать Кате, всегда приветливо встречавшая её, с нескрываемым раздражением в голосе спросила почему она так поздно пришла:

- Опять со своим барином встречалась?

Кате не поняла, почему мать назвала Генриха барином. Тина Отаровна знала его с первого класса и всегда поощряла их дружбу.

- Мама, какой ещё барин, Генрих комсомолец, - вступилась за своего любимого Кате.

Но мать оборвала её на полуслове:

- Тебе ещё учиться надо. И вообще мы с папой не хотим, чтобы ты впредь встречалась с Генрихом. Я даже имени его слышать не хочу.

Никогда прежде Екатерина не видела свою мать в таком состоянии. Когда отец вернулся домой она решила поговорить с ним. Но то, что Кате услышала от него было ужаснее, чем нежелание Тины Отаровны слышать имя Генриха. Нугзар Тамазович сказал, что Генрих из бывших дворян. Его бабушка англичанка и не исключено, что он английский шпион. Никогда прежде Кате не спорила с родителями, но сейчас она изо всех сил пыталась защитить Генриха. Но всё было бесполезно. Это были такие времена, когда малейший намёк на дворянское происхождение и ты уже враг народа. Находились свидетели антисоветских связей, а также соучастники и жертвы вашего предательства. Нугзар Тамазович напрочь запретил дочери встречаться с Генрихом.

Кате догадывалась, что Генрих не простолюдин, как все остальные в её окружении. Он был очень утончённым, прекрасно знал английский язык, хотя они в школе проходили немецкий, играл на рояле и часто цитировал Святое Писание, что тогда было под запретом. Но мысль о том, что её любимый иностранный шпион казалась ей кощунственной. Утром Кате проснулась раньше обычного, но встать с постели не было сил, у неё был жар. На кухне едва слышно беседовали родители. С трудом встав с кровати она приоткрыла дверь, чтобы услышать их. Кате была уверена, что отец говорит о Генрихе.

- Не понимаю, как всё это время ему удавалось скрывать своё происхождение. И в комсомол его приняли, и в институт поступил. Кому сказать, он даже к нам домой приходил. Надеюсь о том, что Кате за него замуж собиралась никто не знает.

На вопрос матери арестуют ли Генриха, Нугзар Тамазович ответил, что в органах разберутся. И если он шпион, а он наверняка шпион, иначе не скрывал бы своего происхождения, то понесёт наказание по всей строгости закона. Понимая, что по всей строгости закона означает расстрел Тина Отаровна в ужасе произнесла:

- Он же совсем молодой.

- Врагов народа надо уничтожать ещё в колыбели, - категорично заявил Нугзар Тамазович.

Кате уже не могла слушать дальше весь этот бред. Вся в слезах она зашла на кухню.

- Если все дворяне враги, почему мы в школе проходим Пушкина и Толстого? А декабристы?

Нугзар Тамазович был непоколебим. Ни слова дочери, ни её слёзы не трогали его. Отчаявшись Кате сказала такое, после чего отец пришёл в ярость.

- А ведь отец Ленина дворянин. Значит сам Владимир Ильич тоже...

Не дав дочери договорить, Нугзар Тамазович ударил её. У Кате из носа хлынула кровь. Тина Отаровна в ужасе вскрикнула, а Екатерина, утирая багряную кровь с лица, произнесла:

- Спасибо вам, товарищ Габриадзе, - и задыхаясь от рыданий убежала в свою комнату.

Тина Отаровна хотела пойти за дочерью, но разгневанный Нугзар Тамазович остановил её.

- Перебесится.

Глава 3

На следующее утро Кате решила первым делом пойти домой к Генриху. Когда она постучалась, дверь открыла соседка по коммуналке и сказала, что Генриха с матерью забрали вчера вечером.

- Вот так живём и не знаем, что шпионы под боком поселились. Они мне всегда не нравились. Интеллигенты паршивые. Я так и сказала офицерам из органов, что они между собой всегда на иностранном языке говорили. Наверняка было что скрывать.

Кате стояла как вкопанная. Ей так хотелось, чтобы всё это оказалось кошмарным сном. Сейчас она проснётся, а всё происходящее ей снится.

- А тебе, что надо было то, девочка? Или ты тоже из них? - прищурив глаза, спросила бдительная соседка.

Екатерина от страха попятившись назад, едва слышно произнесла "нет" и убежала прочь. Как некогда Иуда отрёкся от Иисуса, так же Кате сегодня отреклась от Генриха. По дороге домой она встретила его однокурсника. Он сказал, что сегодня куратор их группы объявил об исключении Генриха из института и комсомола. Выяснилось, что Генрих английский шпион. Эта новость окончательно подкосила Кате. Она прибежала домой и пыталась рассказать матери о случившемся, но Тина Отаровна отказывалась слушать свою дочь. Когда же вечером, придя с работы, отец узнал, что Кате ходила домой к Генриху, он запер её и запретил выходить из комнаты. А жене сказал:

- Утром позвоню в институт и скажу, что у неё пневмония.

Родители продержали её взаперти почти две недели. Сама Кате уже потеряла счёт времени. Всё это время она ничего не ела, только изредка пила воду. Часами напролёт рыдала, а потом обессиленная ненадолго засыпала. Кате так исхудала, что была похожа на призрак. Она постоянно бредила, повторяя имя любимого. Временами матери казалось, что у дочери помутился рассудок. На пятнадцатый день, Нугзар Тамазович вернувшись с работы сказал жене:

- Можешь отворить дверь. Уже всё. Трибунал вынес приговор, а сегодня утром решение привели в исполнение.

Тина Отаровна в душе хоть и понимала всю нелепость ситуации, но перечить мужу боялась. Тихонько утирая слёзы, она направилась к дочери. Кате проснулась на звук ключа в замочной скважине. Открыв дверь, Тина Отаровна не смогла зайти, не зная, как сказать Кате, что Генриха уже нет. Она просто распахнула дверь и вернулась на кухню. Как птица, которую долго держали запертую в клетке, боится покинуть её, так и Кате долго не решалась выйти из комнаты. И вышла только когда услышала, как отец сказал, что завтра она может пойти на занятия. Увидев Кате на пороге кухни, Нугзар Тамазович не смог сдержать своего удивления. Всё эти дни, пока Кате была взаперти, он не видел её и не предполагал во что превратило горе его дочь.

Дрожащим голосом она спросила, есть ли новости о Генрихе. Тина Отаровна в нерешительности взглянула на мужа. Он уткнулся в газету, читая очередное обращение вождя к народу.

- Ты пока присядь, поешь что-нибудь. Я вот пирогов напекла, - сказала Тина Отаровна, едва сдерживая слёзы.

- Что с Генрихом? Его уже отпустили? - вновь спросила Кате, но родители ничего так и не ответили.

Молчание родителей и неизвестность о судьбе Генриха сводили её с ума. Из последних сил она ударила по столу и закричала:

- Почему вы молчите? Мне кто-нибудь скажет, что с Генрихом.

Нугзар Тамазович сложил газету и спокойно, словно не замечая крик дочери произнёс:

- Тебе уже не зачем о нём беспокоиться. Теперь для тебя главное хорошо учиться и больше не марать имя нашей семьи дружбой с врагами народа. А Генриха больше нет.

Кате догадывалась, что Генриха могут расстрелять, но всё же где-то в глубине души надеялась на чудо.

- Ты и правда веришь в то, что Генрих и тётя Лиза английские шпионы?

- Теперь это не важно, доченька.

- Расстреляли ни в чём не повинных людей, а ты говоришь не важно?

- Пламя революции не уничтожило всех врагов. Вот нам теперь приходится проводить чистку. Возможно под эту чистку попадут и невиновные, но как говорит Егор Степаныч "лучше перебдеть, чем недобдеть", - сказав последнюю фразу Нугзар Тамазович ухмыльнулся.

В ужасе от слов отца, Кате попятилась назад. Было ясно говорить с ним бесполезно. На самом деле Кате потеряла не только Генриха, но и отца. Она уже не хотела считать себя его дочерью. Запершись в свой комнате, Кате долго думала, как ей дальше жить. Она потеряла любимого человека. Это было горе, с которым трудно жить. Но жить с тем, что она презирала отца и его идеалы было гораздо труднее. Кате хотела уйти, но куда именно не знала. Она ещё долго думала над словами отца и именно в них нашла выход.

- Пламя революции, - шёпотом произнесла Кате.

Она встала с кровати, взяла лист бумаги и написала письмо родителям. Затем достала с полки альбом с фотографиями. Первые страницы она просмотрела довольно быстро, но последние несколько страниц она разглядывала долго. Это были школьные фотографии, на которых был и Генрих. Кате взглянула на часы, было уже поздно, скоро рассвет и ей надо было спешить. Она напоследок оглядела свою комнату, а затем тихонько прошла на кухню. Взяв самое необходимое и осторожно открыв дверь Кате поспешила во двор.

Глава 4

Дом, в котором жила семья Габриадзе, до революции принадлежал еврею ростовщику, которого тоже поглотило пламя революции. Теперь же здесь жили семьи работников военного завода. Кате села на скамейку напротив окон их квартиры. Ждать осталось недолго. Ровно в шесть утра Нугзар Тамазович выходил на балкон и делал зарядку. Через несколько минут в окне зажёгся свет. Кате поспешно сняла пальто, открыла бутылку с керосином и облила себя. Как только отец вышел на балкон она зажгла спички и так как руки были в керосине всё её тело мгновенно охватило пламя. Ещё не рассвело и лишь робкие лучи солнца прокрадываясь между домами пытались заглянуть во двор. Нугзар Тамазович всё ещё сонный не сразу понял, что происходит.

- Вот мерзавцы, что они там подожгли, - сказал он, грозно ударив рукой по перилам балкона.

Кате первые несколько секунд стиснув зубы молчала, но как только пламя коснулось её лица и волос она стала кричать от страха и боли. И тогда узнав голос дочери, Нугзар Тамазович в ужасе стал звать жену:

- Тина, Кате горит. Наша дочь горит.

Напуганная Тина Отаровна не сразу поняла, что случилось. Когда они оказались во дворе, соседи с первого этажа прибежавшие на крики уже пытались спасти горящую Кате. Через несколько минут им всё же удалось потушить пламя. Обгоревшую Кате доставили в больницу. Нугзар Тамазович почти на коленях умолял врача спасти его дочь. Доктор пообещал сделать все возможное. Через пару часов врач вышел к родителям и сказал:

- Товарищ Габриадзе, у вашей дочери очень много ожогов. К тому же организм у неё очень истощён. Она чем-то болела?

Нугзар Тамазович потерянным взглядом посмотрел на жену. Та, утирая слёзы, ответила:

- Нет, она ничем не болела.

- Я не стану от вас ничего скрывать. Если Екатерина доживёт до завтра, тогда возможно у неё есть шанс. А если нет...

Слова врача прервало рыдание Тины Отаровны.

- Мы можем увидеть Кате? - взмолился Нугзар Тамазович.

Врач сказал, что дочь не хочет их видеть. И просила его не пускать родителей, даже если она уже умирает.

- Вы сможете увидеть свою дочь, когда она уснёт. Её нельзя беспокоить.

Через пол часа подошла медсестра и провела родителей к уснувшей Кате.

- Пожалуйста, только очень тихо, - обратилась она к всхлипывающей матери.

Несмотря на то, что в палате было прохладно, Кате ничем не накрыли. Из-за ожогов любые прикосновения причиняли ей нестерпимую боль. Больших усилий стоило Тине Отаровне сдержать себя, чтобы не разрыдаться при виде Кате. Но помня, слова врача, что она не хочет их видеть, несчастная мать, зажав рот ладонями, смотрела на свою едва дышащую дочь.

На против Кате, с обожжёнными в заводской лаборатории кислотой руками лежала женщина лет сорока. Тихонько, чтобы не разбудить Екатерину, женщина сказала:

- До того, как сделали укол ваша дочь бредила, всё звала какого-то Генриха. А засыпая сказала: "я скоро приду к тебе".

Не в состояние сдержать себя, Тина Отаровна выбежала из палаты. Она понимала, что дочь умирает и никто не в состоянии её спасти. Когда Нугзар Тамазович вышел за ней, жена набросилась на него с упрёками:

- Это ты во всём виноват. Мою дочь погубил не арест Генриха, а твоя жесткость. Даже если Генрих и был виноват, тебе не надо было так жестоко обращаться с собственным ребёнком.

- Я всего лишь хотел уберечь её. Если бы узнали, что враг народа жених нашей дочери, то сама понимаешь, чем это всё могло обернуться для неё.

- Не для неё, а для тебя. Ты боялся не за Кате, а за себя и за своё тёплое место.

Долго ещё Тина Отаровна обвиняла мужа и когда Нугзар Тамазович в очередной раз попытался оправдаться, его прервала медсестра:

- Товарищ Габриадзе, доктор просит вас вернуться в палату.

Непримиримый атеист, он отчаянно молился в душе неведомому ему Богу, за спасение своей дочери. Зайдя в палату, Нугзар Тамазович увидел, как врачи что-то бурно обсуждают возле кровати, на которой лежала Кате.

- Что с ней? - с порога спросил он дрожащим голосом.

- Из-за многочисленных повреждений кожи Екатерина теряет температуру тела.

- Ну так накройте её чем-то, - взмолилась Тина Отаровна.

- Это не внешний, а внутренний процесс, организм теряет тепло гораздо быстрее, чем его вырабатывает. К тому же, она сама никак не сопротивляется. В ней нет желания жить.

- Причём тут желание жить. Вы же доктор, сделайте что-нибудь, - возмутился Нугзар Тамазович.

Он набросился на врача, обвиняя его в некомпетентности, как вдруг послышался голос Кате.

- Холодно, - едва слышно прошептала она.

- Девочка моя, - тихо произнесла Тина Отаровна и подошла к дочери.

Кате посмотрела на мать, а потом взглянув на врача хотела что-то сказать, но кожа лица так сильно обгорела, что ей трудно было шевелить губами. Любое движение причиняло ей боль. Тина Отаровна рыдая бросилась к ногам дочери. Ей хотелось обнять своего ребёнка, но из боязни причинить ей боль она причитая гладила край простыни.

Врач был в нерешительности. Он не знал как ему поступить. С одной стороны Кате не хотела видеть родителей и её нельзя было беспокоить. С другой стороны, врач знал, что Кате умирает и он не имел права лишать родителей возможности быть рядом с дочерью в последние часы её жизни.

Тина Отаровна дрожащим голосом взмолилась:

- Ради Бога, сделайте что нибудь. Она не может умереть. Ведь она же совсем ребёнок.

Врач беспомощно развёл руками, сказав, что они делают всё возможное. Теоретически при таких ожогах у пациента есть небольшой шанс выжить. Но проблема была в том, что Кате словно сама с нетерпением ждала смерти. Девочка медленно умирала. Временами она бредила и никто не мог разобрать её речь.

Медсестра сделала очередной укол и сменила повязки. Кате вновь начала бредить. На этот раз она вполне отчётливо произнесла: "Мы идём к тебе Генрих".

- Почему она сказала "мы"? - обратилась Тина Отаровна к входившему в палату врачу.

- Она бредит, не надо буквально воспринимать её слова.

Врач знал, что Кате беременна, но не стал говорить родителям. Ближе к вечеру состояние Кате обострилось. Она уже почти не приходила в себя. Врач сказал родителям, чтобы они готовились к худшему. В те короткие минуты когда Кате приходила в себя, она молча лежала с закрытыми глазами. Кате умерла ровно в полночь не приходя в сознание. Она ушла так и не простив своих родителей.

Глава 5

Шёл седьмой день, как не стало Кате. Тина Отаровна не могла сомкнуть глаза. Она не переставая плакала. Боль утраты всё никак не стихала. После похорон она обнаружила письмо дочери. А возле письма лежали клочки бумаги. Это был комсомольский билет Кате. Десятки раз в течении дня Тина Отаровна перечитывала письмо, а если Нугзар Тамазович был дома, то читала его вслух. Она не могла смириться со смертью дочери. Горе поедало её разум.

- Послушай Нугзар, сколько боли и отчаяния в её словах, - сказав это, она в очередной раз перечитала письмо дочери.

"Тина и Нугзар Габриадзе. Когда-то мы были счастливой семьёй. Но сейчас между нами такая большая пропасть, что можно разбиться, пытаясь перейти её. В тот день, когда вы объявили о расстреле Генриха, сами того не зная подписали и мой смертный приговор. Генриха убили чекисты, а меня вы. Будь вы чуть милосерднее, может тогда ради своего ребёнка, с болью в сердце я бы продолжила жить. Но увы. Без Генриха жить я не могу, а с вами не хочу."

- Вот почему она в бреду говорила "мы". Она знала, что беременна. Ты погубил и свою дочь и её неродившееся дитя.

С того дня, как не стало Кате, Нугзар Тамазович почти не разговаривал. Даже когда жена бросалась на него с обвинениями, он молча сносил каждое её слово.

- Тина, я должен тебе что-то сказать, - неожиданно заговорил он, - присядь.

Тина Отаровна аккуратно сложила письмо и села рядом с мужем.

- Мне трудно говорить. Поэтому пожалуйста не перебивай меня.

Тина Отаровна утвердительно кивнула головой.

- Знаешь, я солгал, когда сказал, что Генриха расстреляли. Его осудили на пятнадцать лет, а Лизу на десять. И если бы Кате узнала об этом, то... - Нугзар Тамазович нервно потёр ладони, - то она погубила бы себя, бегая за ним по лагерям.

- И ты решил погубить её сам.

Нугзар Тамазович хотел ответить жене, но она не желая слушать его, ушла в комнату дочери и заперлась. Он пытался как-то оправдаться, говорил, что хотел уберечь дочь, но в ответ слышал лишь рыдание своей жены. Она рыдала, проклиная себя, за то что не поддержала Кате, в её несчастье, а была на стороне мужа. Через пару часов Нугзар Тамазович услышал, как открылась дверь в комнате дочери. Он надеялся, что жена наконец-то успокоилась. И правда Тина Отаровна выглядела вполне спокойной. Она прошла на кухню. Там в шкафчике было несколько баночек с лекарствами от бессонницы, которые врач прописал Нугзару Тамазовичу. Тина Отаровна размельчила горсть таблеток. Нарезала несколько ломтиков хлеба. Взяла с полки два стакана и графин с водкой. Когда она зашла в комнату с падносом в руках, Нугзар Тамазович был очень удивлён.

- Помянем нашу девочку, - сказала она, садясь за стол.

Нугзар Тамазович в недоумении смотрел на жену, но не решался сказать что либо.

- Я забыла закуску на кухне. Принеси пожалуйста.

Нугзар Тамазович послушно пошёл на кухню. Тина Отаровна поспешно достала из кармана клочок бумаги, в который завернула размельчённые таблетки и высыпала их в графин с водкой. Муж вернулся с двумя тарелками, в одной была картошка, а в другой солёные огурцы.

- Прости нас, девочка моя, - произнесла Тина Отаровна.

Она слегка пригубила, а муж залпом выпил весь стакан. В течении получаса Нугзар Тамазович полностью опустошил графин.

- Что-то мне не по себе стало. Голова кружится.

- Пойди приляг, - с поддельной заботливостью сказала Тина Отаровна мужу.

Через несколько минут он уснул. Тина Отаровна открыла шкаф, она даже не пыталась осторожничать. Муж и в обычные время крепко спал, а после того как выпьет его вообще не добудишься. На верхней полке, рядом со шляпами была коробка, которую давно не открывали. Ещё с гражданской войны у Нугзара Тамазовича остался револьвер. По молодости он и жену учил стрелять. Патронов осталось мало, всего четыре. Но ей и двух было достаточно. Она зарядила револьвер и подошла к лежащему на кровати мужу. Тина Отаровна не могла решить куда выстрелить в сердце или в лоб. Подумав, она всё же решила, что в сердце лучше не стрелять, неизвестно есть ли оно у её мужа. Взяв подушку она прикрыла лицо мужа и выстрелила ему прямо в лоб. Тело его содрогнулось и через мгновение он умер. Несмотря на то, что она стреляла через подушку, выстрел был довольно громкий. Было слышно как за стеной переполошились соседи. Тина Отаровна для достоверности проверила пульс.

- Прости меня, дорогой. Но я не могла иначе.

Ей надо было успеть сделать второй выстрел раньше, чем придут соседи. Она достала из кармана письмо Кате, которое знала наизусть. Просмотрев его в последний раз, Тина Отаровна приложила револьвер к виску. За дверью были слышны голоса соседей.

- Надо поспешить, - прошептала она.

Тине Отаровне было стыдно признаться себе в том, что ей страшно. Она зажмурила глаза и нажала на курок. Раздался очередной выстрел. Соседи не стали стучаться, а сразу же выбив дверь ворвались в квартиру. Но было уже поздно.

Спустя годы я захотела, узнать была ли эта история правдой. Мне было интересно, что стало с Генрихом. Теоретически, он смог бы выжить. Ему было всего восемнадцать лет, а осудили его на пятнадцать. Следовательно, он должен был освободиться в тридцать три года. Дом, в котором предположительно жила семья Габриадзе, разрушили в начале шестидесятых и построили хрущёвки. Соседи все были новые и никто даже не слышал об этой истории. Поэтому, чтобы узнать правду надо было найти Бориса Плетнёва. Борис ещё в детском доме любил лазать по крышам, а после школы увлёкся экстремальными видами спорта и стал каскадёром. Он погиб во время съёмок. К сожалению, мне так и не удалось узнать была ли эта история правдой или Борис выдумал её сам.