9.
Две волны столкнулись внутри него: страх — пенящийся на гребне сожалений — и тихое, спокойное тепло благодарности за честность. Казалось, тело раскололось надвое: одна половина тянулась к свету, другая дрожала от тревоги. В этом подвешенном состоянии Тео пробыл несколько дней. Он работал, рисуя картинки на кофе, но почти не видел лиц. Только мысли — бесконечные, навязчивые, острые.
Что будет дальше? Как справится Сэм? А как справлюсь я?
Очередной виток вопросов закружился ураганом. Близился конец смены, но Тео потерял счёт времени.
Из фрустрации его выдернул смутно знакомый голос.
— Бегун! Ничего себе. Совсем не ожидала тебя здесь увидеть.
По другую сторону стойки появилась Саша, опершись на нее локтями. Улыбка освещала всё вокруг, как теплый свет в октябрьском окне.
— Привет, — растерянно выдохнул Тео.
— Ты какой-то... прозрачный.
— Прозрачный?
— Бледный, — пожала плечами. — Как будто ты тут, но не совсем.
И правда. Поглощенный мыслями о Сэме, он сам начал растворяться.
— Вижу, говорить сегодня не хочется, — мягко заметила она.
Тео встряхнул головой:
— Прости. Я... правда в облаках.
— Бывает. У меня так, когда упорно пытаюсь воплотить на холсте то, что не хочет рождаться. Понимаю, что нужно в другую сторону, но продолжаю идти в тупик. — Она пожала плечами. — Действительное выдаю за желаемое. Ну, душе ведь не прикажешь, — улыбнулась Саша.
Он молча кивнул.
— Что у вас есть вкусного? — Она перевела взгляд на меню.
Тео замер, как будто внутри что-то услышал. Иногда ему казалось, что чувства просачиваются наружу, и такие люди, как Саша, умеют их читать.
— Американо. С двумя кубиками сахара, — сказала она, не глядя.
Этот заказ ей подходил. Горькая прямота, приправленная лёгкой добротой.
На прощание она бросила:
— Увидимся.
Он знал — они встретятся. И она знала.
За ней закрылась дверь. Люди продолжали входить и выходить, но после ее ухода кофейня заметно опустела.
Парадокс: люди окружают нас повсюду, но по-настоящему мы видим лишь единиц. Только немногие звучат особым, узнаваемым голосом. И лишь они касаются самой сути.
...
Тело постепенно наполняла усталость — сонливая, флегматичная. Она медленно расползалась по венам. Тео двигался, не задумываясь о маршруте, — был уверен, что ноги сами приведут его домой.
Но туда ли он хочет? Туда ли стоит идти в, возможно, последний по-настоящему теплый осенний вечер?
Кленовый лист нагло прервал его мысли, задев нос багровыми кончиками. Тео остановился. Лист опустился на землю. Лежал, как немой вопрос: «Ну что, идешь?».
Порыв ветра сорвал его с земли и понёс на юг. Ветер не терпит колебаний. Он — вестник перемен. Призыв к действию.
Тео поёжился, спрятал руки в рукава толстовки и свернул вслед за ним — на юг города.
Он не выбирал путь. Только направление. Через четверть часа перед ним раскинулся лес — точнее, прирученный людьми пролесок. Тропинки заливал приглушенный свет фонарей. Тео побрел по одной из них. Под ногами хрустели камешки, изредка отскакивали, исчезая в траве, все более увядающей с каждым днем. Высокие сосны скрывали небо, пряча его от внешнего мира. Деревья дышали, не сгибаясь под ветром.
В середине тропы — одинокая скамейка. Тео сел. Облокотился на край. Сумерки сгущались, но ночь все еще не торопилась. Еще оставалось время проводить день. Вот так. Одному. Среди шорохов и ветра.
Я не изменил свою жизнь. И, может, сам не изменился. Но разве не из таких мелочей, как смена маршрута, начинается что-то важное? Может, это и есть эффект бабочки?
Этим вечером, сам того не осознавая, он посадил в себе семя веры. В свет. В перемены. В то, что интуиция — это не бред, а карта. И в нужный момент она может загореться перед глазами, как указатель.
Груз тревоги не исчез. Но в его тени что-то вспыхнуло. Пока слабое. Но настоящее.
Мир по-прежнему был блеклым. Но теперь он дышал. Вместе с Тео.