В ночи кладбища
Ветер свищет меж надгробий и крестов, окутанных лучами луны. Каменные изваяния ангелов – бывшие ангелы, которые увидев грязную сущность людей стали превращаться в статуи, – они скорбно роняют слезы на ладони, стоя на коленях и склонив головы к земле, к людскому праху.
— Это просто труп... — Белокурый юноша заглянул в бездонную черную яму, на дне которой лежало связанное женское тело с мешком на голове. Веревка на шее заковала ее в посмертные оковы и с этим уже ничего не сделать. Уже ничего не исправить, не вернуть назад, но своими не уверенными, колеблющимися словами юноша хотел убедить себя в том, что ничего страшного сейчас не происходит, что случившееся следует принять спокойно, но гармошка порезов на его руках и спине напоминали о её грехе. О тех днях и месяцах, что он проводил в её холодном, зловонном подвале, о том, как она держала его на цепи, как какую-то собаку, о том, как не кормила по два дня и никогда, ни при каких условиях не выпускала из подвала. Даже если бы дом загорелся она бы предпочла заползти в подвал, прилипнуть к юноше, приговаривая всякие извращенные гадости, чем выпустить его и спастись вместе с ним.
В тот самый миг встречи с ней в его нежном, еще детском сердце разбились стеклянные баночки с доверием к людям, выпуская наружу мотыльков страха и отчаяния. Доверия к людям у него больше нет.
— Ага, она просто труп! — Сухо пробормотал второй парень и похлопал его по плечу, вытерев со лба капельки пота, словно утреннюю росу. — Томас, взгляни на ситуацию под другим углом. Что прошло, то прошло. Мы должны жить дальше, особенно ты.
Безмолвная, горькая ночь. Даже пауки спрятались, и только каменные ангелы — хранители кладбищ — оплакивают умерших и охраняют их бренный покой. Горестные слезы ангелов с раскатами сочувствия омывают холодные надгробия ушедших душ и душ, блуждающих по теневому миру астрала, душ страждущих, обиженных и одиноких...
— Я не могу быть таким бессердечным! Не хочу... — Дрожащим голосом заявил Томас.
Его сердце колотилось очень громко и тревожно, словно пытаясь вырваться и воскресить почти погребенную девушку, словно пытаясь сгладить углы содеянного. "Вот если бы мы могли отдать ее врачам... Психиатры бы ей помогли, всем было бы лучше..." — снова и снова, как в забвении, твердил он. Обкусанные пальцы сжимают конец деревянной лопаты. Незаконченная мысль прошлого не дает покоя, переливается в голове дурманящими, будто вино, кроваво-красными пираньями, хотя истина так проста – прошлого не изменить.
Мысли юноши круговоротом сменяются одна за другой. Томас не понимает, что он должен чувствовать в сложившейся ситуации. Может должен проснуться некий человеческий «инстинкт», но уже поздно, да и в плену он ничего, кроме пустоты, потери смысла и тяги к жизни не ощущал. Может быть должен победить человеческий эгоизм, который породит такие эмоции, как злость или радость того, что она мертва, но ни первого, ни второго Томас не чувствует. Или может должна взять верх мораль, грусть и сочувствие, сопереживание её смерти: «она ведь тоже человек»; но и этого он не чувствует. Какое-то неведанное существо щупальцами обхватило его юную душу, сжимая всё крепче, не давая распознать истинные чувства. Каждая секунда течёт, как минута, с треском отрывает то, что осталось от детских крыльев и окутывает смольно-черным туманом.
— Это не бессердечие. Это выживание, — парень не спеша начал забрасывать труп девушки влажной землёй с могильными жучками, с каждым взмахом лопаты, погребая и свою душу тоже. — Или мне напомнить, что она делала с тобой в том подвале? — Его беспощадный взгляд пронзил черноту молчаливой ночи и впился в самое сердце Томаса.
Ветер подул смертельным холодком. Томас зажмурился, скорчился, будто его пронзили тысячи копий. Невидимый червь породил в его раненной, растерянной голове мысль, что поступок старшего брата был вызван желанием защитить дорогого человека, и усилил кровотечение из незаметной ранки небольшого калибра. Рукава клетчатой рубашки, сложенные гармошкой чуть выше локтей, сдавливали вены, вгрызались в кожу акульей хваткой, и почти сливались с ней в один единый бежевый цвет. Кровь капала и капала, неторопливо, размеренно, будто растягивая время, которого в синем тумане астрала на самом деле не существует. «Мой брат хотел лишь защитить меня... И я должен быть ему благодарен», — отозвалось в его голове.
Кости брошены, выбор сделан. Томас ступил в одну могилу с девушкой и братом.
— Джордан, спасибо и прости... Прости за то, что тебе пришлось это сделать...
Орудующий лопатой парень внезапно замер, кровь из такой же по диаметру, как у Томаса, дыры сочлась с рвением ручья. Кладбищенский мрак, кровь и нехватка времени не позволили им соединиться в последних крепких братских объятиях. Столько всего навалилось... Но конец уже близок, закат уже не за горами. Совсем скоро у местных плакальщиков-ангелов появятся двое новых подопечных.
— Лучше помоги мне похоронить эту стерву как можно скорее, — ответил Джордан и продолжил резво бросать комья земли в бездну безысходности и спокойствия смерти.
Кровоточащая рана совершенно его не тревожила, казалось он даже не подозревал о её существовании.
— Ага, — Томас принялся за работу, поджимая облупившиеся окровавленные губы и думая о том, что же с ними будет завтра.
Они забрасывали грязью не столько тело, сколько сам страх того, что эта психопатка вновь похитит Томаса и вновь надругается над ним. Но страх этот ходит рядом с ними, они его уже не чувствуют и не слышат его гневных речей. Покончив с посиневшим трупом, братья всмотрелись в мерцание безжизненных звезд. Их сияние влекло, манило в неизведанные приключения жизни. Времени нет, но Томас и Джордан все ещё думают, что успеют спрятаться до рассвета, скрыться от полиции. Однако, от кого им точно не сбежать, так это от смерти, которая уже крепко сжимает их в ледяных, костлявых объятиях. Гробовая тишина обволакивает их целиком, разрывая спины. Они, не оглядываясь, шли к выходу, не зная, куда он ведет. В жизнь иди в смерть?
Смерть и призрак девушки, искривленный злобой, смотрели им вослед. Братья растворились в тумане полной, безграничной пустоты. Они более не видели солнечного света, не вдыхали полной грудью свежий воздух. Их больше нет среди живых.