Мечтатель
Её ясное отражение в неистовом костре его глаз сияло ярче тысячи звезд и было невиннее беленьких крольчат, жующих травку в долине вечного лета. Любовь и отчаяние повисли в воздухе и эхом раздавались в их сердцах.
— Мир погрузился на глубину океана. Моего «я» больше не существует, так же как и нашего «мы». Воспоминания терзают меня, заставляют вспоминать всё ночь за ночью. Я борюсь с этими кровожадными чудовищами, правда, сражаюсь до потери пульса! — он говорил откровенно, без фальши, только так, как искренне чувствовал.
— Не здесь... — отрезала девушка
Поломанные чувства вновь вылезли наружу, желая заявить о себе во всеуслышание и наконец, пройдя множество терзаний, раствориться пластырями на разгромленном сердце.
— Я сломался, как только коснулся льда твоей души. — скрывая беззвучный крик души он повернулся к ней спиной и стал говорить громче, что бы она могла разобрать его слова, он не хотел освежать ей память, но душа молила его выпустить всё сокрытое — Мы были так чисты. В какой же момент мы превратились в призраков? Прошу, прости, потому я и стою теперь на линии фронта. Расстреляй же меня.
Девушка закусила от злости губу. Из грудной клетки зубчатыми когтями прорывалось неведомое чудовище, прибежавшее прямиком из преисподней, на зов потерянной в пучине озера мрачной печали и назойливого раздражения.
— Скажи, каким человеком ты меня видишь? — не выдержала девушка. — Ну же не робей, отвечай. Ты ведь любишь разговаривать!
— Не в этом дело...
Чувств так много, что сформулировать их во что-то конкретное было попросту невозможно. «Похоже, пытаясь в ней что-то разглядеть, понять её я заблудился в ее туманном лесу, оступился и провалился на самое дно...» — подумал он и тут же пожалел о своих бесконтрольных мыслях. Не выдержав натиска едкой ломоты парень вскинул голову на потухший фонарный столб.
— Волшебство таится во всём, что нас окружает! — фуксом опомнился он, совершенно забыв о прошлом, и бросил девушке мимолетный взгляд, подобный блеску полыхающего леса. Душа поэта победила было боль — Посмотри, как утонченно и ласково кружат в вальсе снежинки. Солнце прозорливо играет с их тенями, а оголенные деревья тянутся к ним тонкими ветвями красоты. Ах, истинно в душе останутся засим вдохновенья цветы.
Знойное дуновение играет с их растрепанными волосами и уносит с собой тяжесть предшествующего разговора. Девушка, укутываясь в серый, способный своей длиной заменить скатерть, шарф, поправила паутинную оправу очков и устремила взор в ту сторону, куда смотрел указательный палец парня. Дымка от его рук пожаром поднималась к облакам и узорчатым деткам матушки–зимы.
— Их танец вызывает у меня какую-то немыслимую грусть... — он спрятал руку в карман, пар долго ещё вылетал из закромов, сливающейся с местностью, куртки — А у тебя? Что ты испытываешь, глядя на них?
Девушка, привыкшая безнадёжно прозябать в темнице реализма, бросила ему в спину ничего не понимающее, безмолвное: «Не знаю». Она не понимала зачем он её вытащил на мороз, что ему от неё вообще нужно. Девушка смотрела в его широкую спину и, присущим ей безразличием, молчала, наверняка, думала, что он повернётся и заговорит с ней на её языке. Но она слишком наивна, а в некоторых, нет, многих аспектах, даже депрессивна и заносчива. «Адская смесь» — подумали бы многие. Так оно и есть.
Вот только парень был непоколебим и возвышен. Он продолжал:
— Да, танец, а что это, если не танец? Приглядись. Ветер поёт им песни о неведомых краях, они же кружатся, склоняют головы, то влево, то вправо, вздымаются ввысь и падают, так раз за разом. Однако, судьба уж жестока с их плясом. Упали на землю и пропали все разом. — в сердце его трепетал прослезившийся восторг. — Красота. Природа поистине великолепна, сурова и печальна...
Запотевшие от еле теплого дыхания очки, опустили на древесные очи девушки туманный занавес. Может быть в густом молоке она сможет отыскать те истины, от которых она так настойчиво бежит и прячется в дупле материализма.
Их шарфы под гнётом хиуса тянулись к северу. Их влек незнаемый блеск Алиот и Дубхе, манили льда неровности и рык белых медведей.
— Понимаешь, они, словно не настоящие, просто иллюзия! Впрочем, — он опечаленно и наслаждено задрал голову к бескрайним неба глубинам. — как и всё в этой жизни. Мир, будто придуманная несчастным, живущим в сыром подвале и болеющим туберкулёзом, писателем, история. Наши жизни — пьеса в хронике скорбного театра бренности жизни. Все отчаянно играют свои роли, но в театре нет ни одного зрителя, а дело в том, что на самом деле мы играем для самих себя и обречены затеряться в фоновом шуме других представлений. — Его голос колышется и моргает, словно склонившийся к могиле ландыш.
Снег застилает крышки муравейников белейшим бархатным пушком, а в их застекленных выемках изредка поблескивают разноцветные светлячки. Пороша нежно тает в поцелуе пышных ресниц. Если всмотреться, метель напоминает предвестие апокалипсиса, нашествие мошкары и потемнение в глазах, которое бывает, если слишком стремительно подняться.
— Заглядываешь ли ты в окна, когда проходишь мимо домов?
— Нет. — отрезала девушка и убрала с глаз золотистую прядь — Меня учили, что так делать нельзя. Некультурно это. Считается, что это нарушает личные границы других людей.
Своим тоненьким голоском она сушила и без того засохшие лилии суровой зимы.
— А как считаешь ты? — подковырнул парень.
Их взгляды, впервые за долгое время встретились. Казалось земля дрожит под их ногами. И вот что странно, землетрясения не надвигалось и окружающие неизменно безразличны, а земля дрожит только под ними!
На девушку прыгнул зверёк отстраненности. Она никогда особо не задумывалась о том, что думает именно она. С раннего детства она привыкла безоговорочно принимать все правила взрослых как должное.
Парень длинными пальцами смахнул чернильные пряди с замерзшего лба и не дождавшись ответа вымолвил:
— А я вот нахожу это дело любопытным и затягивающим. Таинственная энергия окон так и тянет меня... — он устремил огневище глаз к новому окну — Когда всматриваешься в бесконечные квадратики и прямоугольники время начинает играть с тобой в свои коварные игры, причём каждый раз новая или давно позабытая игра.
Время, то задерживает свое ледяное дыхание, то жарит им, перепрыгивая разом целые дни, а иногда оно слегка искажается и обличает все свои когтистые шершавости и ядовитые колючки, дорожные ямки и чёрные дыры. И только изредка оно благоволит любопытству, свойственному, на мой взгляд, каждому уроженцу рода человеческого, и остаётся неизменным, прямым, как лезвие танто. Такое также бывает, когда ты, например, тащишь домой неподъемные пакеты с продуктами. Онемевшие руки покрываются ледниковыми ликорисами, нос отвалился ещё в первые минуты выхода на улицу, а покрытые инеем щеки строят из себя гостеприимных хозяев, которые, в первую очередь, почитают ежей.
— Я не понимаю, — перебила его, — восхваляющего волшебство обыденной жизни — промерзшая до синевы костей, девушка.
— Я тоже не понимаю. Ничего не понимаю. — не отрываясь от призраков дум, признался парень — Просто меланхоличный поток мыслей или же великая мудрость?
Вопрос, конечно же, был адресован самому себе. Ни девушке, ни морозу — себе. Хотя, может быть и ветру, странствующему по шару земному, но с ним все намного сложнее.
— Как ты думаешь, можем ли мы избежать реальности? — огневище полное надежды пристально всмотрелось в одинокий лес её очей. Сей взгляд был не сравним ни с чем земным, он колкими рывками проникал в самую душу, искорками прожигая дыры в призме нигилизма и жадно жаждал иллюзий и мечт. Фениксы вылетали из его, метающего обожженные угли, сердца и согревали пыл его души.
Он — полыхающий костер, против неё — повелительницы холода и льда.
— Вынуждена тебя разочаровать, — сопротивляясь его вере отразила она — грязная реальность заполонила всё, что могла, а ты уже не ребёнок, хватит грезить о сахарной вате из облаков.
Холоден был не только взгляд её манящий, но и голосок, подобный натянутой арфы струны. А так уж повелось — струны рвутся на морозе — и даже когда-то крепкая дружба померзнет и треснет, а затем и совсем разлетится на осколки тоски по былым временам.
Она — покровительница расставаний, реальности и льда — бросила в лицо парню, привыкшему к плевкам судьбы, гнилой огрызок. «Гнилой огрызок – хорошее описание давно минувших светлых, детский дней...» — подумал парень.
Всё, что он мог сейчас сделать, так это просто стоять, облитый дрянью обтекать и ждать столь длительного восстановления. Пройдёт ли год, пройдёт ли два, но не забудет парень её никогда.
— Всё, с меня хватит! Я уже натерпелась твоей мечтательности! Давай вернёмся в тепло! — она потянула его своей ледяной рукой.
В груди у неё прополз полосатый дождевой червячок, полз он удивительно медленно, но очень старательно, похоже его пытались растоптать сразу, как только он выполз из сырой земли. Такого, до сего момента, девушке ещё не доводилось чувствовать, если она вообще знала, что значит это таинственное, спрятанное за семью горами, слово. В глазах её промелькнуло озарение и тут же затянулось пеленой непринятия. Так пожрёт ли червяк её лес скептицизма? Наверняка никто не может сказать, даже всевидящий, всё слышащий и всеобъемлющий Бог. Люди и сами разобраться сумеют.
— А вернёшься ли ты, той, что прежде была?.. — еле слышно, шёпотом мышьим выдал он и отдернул руку, пар прекратив — Ты иди. Мне не холодно, я ещё постою.
Улыбкой своей, хоть печальной, но милой подсветил морщины её, что груз в себе сжали, как горгульи–замки.
Простоял он так долго, уж дней трех минув, не сделал и шагу. Всё стоял и стоял, не зная ни жара, ни холода, ни жажды, ни голода. Земля устала его уж держать, хотелось встряхнуться, скинуть и спать. Но это совсем ничего бы не изменило. Он и на краю вселенной стоял бы, как истукан и только впитав в себя каждое мгновение единения с бесконечным, начал бы новое монологоведение.