Записки из больницы

Все началось с того, что в декабре в загородной поездке я поскользнулась на льду и сильно ударилась спиной.

Первые дня три я еще ходила, а потом уже не могла. Мы вернулись в Москву, и я попыталась найти наш травмпункт. Я нашла его в Интернете, и там был телефон и приписка "Круглосуточно". Телефон круглосуточно молчал.

Тогда я открыла сайт Первой Градской больницы, на территории которой находился травмпункт. Все перечисленные там телефоны тоже молчали, кроме секретаря главврача. Ее я и спросила, работает ли наш травмпункт. Она ответила, что работает, и уверенно продиктовала уже известный мне телефон.

Тогда я позвонила в регистратуру нашей поликлиники, надеясь, что там знают больше. Но на телефонном номере регистратуры теперь стоит автоинформатор, который только сообщает часы работы и адрес поликлиники. Нажав звездочку и какую-то цифру, я попала в неотложную помощь, и медики приехали! Они признались, что они терапевты и не могут знать, что у меня с позвоночником. Зато померили давление и сняли кардиограмму! Он них я наконец узнала, что травмпункт уже три года закрыт на ремонт, а теперь и ремонт остановлен из-за отсутствия денег. Куда мне податься - они не знали.

Это дало мне право снова позвонить секретарю главврача и строго спросить, куда обращаться с травмой позвоночника. Та подумала и сказала, что в отделение травматологии Первой Градской. Я спросила, в каком это корпусе. Секретарь занервничала и ответила, чтобы я звонила в справочную, а ей некогда. В справочной меня строго спросили, есть ли у меня направление? – Конечно, нет, откуда - и в справочной положили трубку.

Тут я поняла, что Минздрав и его страховая медицина прочно отгородились от всех нас.

Чтобы справиться с болью, я обратилась к платному неврологу при Первой Градской больнице, и мне там помогли. Врач сказала мне, что когда боль немного утихнет, хорошо бы полечиться в реабилитационном центре бывшей Пятой Градской больницы.

Тогда я снова позвонила в поликлинику и вызвала врача на дом. Врач пришла через 10 дней. Я сказала ей о реабилитационном центре, и она пообещала дать мне направление. Через несколько дней она позвонила и пригласила приехать за направлением. Потребовалось еще несколько дней, чтобы, опираясь на две палки для скандинавской ходьбы, я добралась до поликлиники и забрала направление.

Это было перед самыми новогодними праздниками. Страна готовилась к двухнедельному застою и безделью. Только в середине января я смогла собрать необходимые бумаги. А в последних числах января меня пригласили в больницу.

И началась череда маленьких чудес и знакомство с удивительным миром. Это оказалась больница Московского Патриархата. Город ее не финансирует. Это церковная больница, но на свободные места берут горожан и жителей Подмосковья и других областей.

Здесь можно наглядно видеть, что церковь - это субкультура. Здесь другая идеология и культура, другие отношения. Как бы мы их ни критиковали... Здесь есть духовные и социальные достижения.

Я помню эту грязную и неуютную больницу, когда она была Пятой Градской. Я навещала там любимую тетушку, мамину сестру. Я даже нашла то место во дворе, где мы с ней сидели тогда на лавочке и разговаривали. И помню, о чем говорили...

Больницу вернули церкви в 1992 году. Год за годом ремонтировали, и сейчас это очень комфортные для людей здания. Оборудование, мебель - все недорогое, но нигде ничего не сломано, не поцарапано. Лифты, сантехника, освещение - все безупречно работает.

Церковные власти, наверное, лучше понимают, что нужно людям, а что лишнее. Например, в палатах принципиально нет телевизоров - чтобы люди не ссорились и не нервничали из-за телеканалов и сериалов. Зато у каждой кровати - удобные наушники, и каждый, не мешая никому, слушает хорошую музыку, аудиокниги, а кто хочет - проповеди священника.

Санехника недорогая, но чистая и новая. Нет ни одного сорванного крана.

В палатах нет привычных для больниц умывальников, они в туалете. Туалет на две палаты, там же душевая комната. Все просторное, чтобы можно было въехать на инвалидной коляске...

Здесь другие понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Воскресная медсестра в коридоре повысила голос: - Не могу же я на всех разорваться!

Многие выскочили в коридор посмотреть. Обычная для нашей жизни сентенция здесь вызвала удивление и возмущение.

Все лица красивые, все сотрудники добрые и спокойные. Зарплаты меньше, чем в обычных больницах. Но работают много, охотно и легко.

Процедурная сестра сказала мне: - В нашей работе главное - любовь.

Она же позволила мне открыть окно кабинета и заснять красивую звонницу больничной церкви...

https://youtu.be/g-sKHg0tNCc

ЗИНКА

Травмы позвоночника и другие подобные неприятности лечат в отделении неврологии.

Я вошла в палату, поздоровалась и назвала себя.

Ну ладно, наверное, не расслышали, у меня тихий голос.

Сняла куртку и попыталась пристроить ее в шкафу у входа. На вешалке куртка не помещалась, я сложила ее и стала укладывать на полку. Тут подлетела маленькая женщина в пестром халате и выхватила у меня куртку: - Ну куда, куда суешь! На плечики надо! Боишься, украдут?

Вообще-то она хотела, как лучше, она хотела помочь.

Нормальная реакция - начать оправдываться и объяснять, что на вешалке моя толстая куртка не поместится... Но жизнь научила, что вступая в объяснения и оправдываясь, мы ставим себя в подчиненное положение. Я молча взяла куртку из рук орущей дамы, положила ее на полку и стала устраиваться на отведенном месте. Я еще не знала, что в дальнейшем это поставит меня в особое положение. Вся палата молча наблюдала.

В просторной палате семь кроватей. Чисто, красиво. И главное - нет телевизора, этого принудительного поставщика бездарных текстов, пошлой эстрады и чернушных новостей со смакованием катастроф и трупов.

На соседней кровати женщина помоложе меня назвалась Еленой и объяснила, где взять полотенце и где помыть руки. Остальные напряженно молчали.

Театрализованное представление началось через час. Забегая вперед, скажу, что все эти темы и тексты в дальнейшем повторялись слово в слово каждый день, и по несколько раз на дню. Немудрено мне было их запомнить. За точность передачи - ручаюсь.

Дама в цветастом по имени Зина поудобнее уселась в кровати и стала вопрошать в пространство:

- А Кобзон жив?

Со всех кроватей ей с готовностью отвечали:

- Жив, жив!

- А почему его давно не видно?

- Не видно, не видно! - вторила палата.

Следующий вопрос был: - А Гурченко жива?

- Она умерла!

- Молодая умерла?!!

- Не совсем...

Перебрав любимых знаменитостей, Зинаида стала пересказывать старые новости про олигархов и политиков и содержание телешоу Малахова, ей помогала старушка с очень громким голосом. Все это было громче и постоянней телевизора...

Представление было прервано вкусным обедом, который привезли прямо в палату. У тумбочек были удобные выдвигающиеся столики. После обеда - тихий час. А потом представление продолжилось.

Солировала Зинаида. Сладким задушевным голосом она протянула:

- Ах, как хочется домой! Сколько же мне дней осталось до выписки?

Со всех кроватей ей стали помогать подсчитывать дни. При этом Зинаида не выглядела слабоумной. Чувствовалось, что она ведет какую-то игру.

- А тебе сколько дней осталось? - пристала она к громогласной старушке.

Та призналась, что не помнит, какого числа поступила. Вся палата принялась наперебой восстанавливать забытую дату и подсчитывать дни. Шума и галдежа было часа на полтора. Потом опять перерыв. Зинаида утомилась.

Новая серия - сразу после ужина. Зинаида трагическим голосом:

- Как жалко, что Сталина отравили! Нет на вас Сталина! Самый справедливый человек!

- Да, Сталин, Сталин... - вторила палата.

Зинаида рассказывала, как в послевоенные голодные годы из поселка под Брянском они послали письмо Сталину, и тот их спас, прислав в местный магазин мешок крупы, консервы и еще кое-что (она подробно все перечислила). Но потом их семья все-таки перебралась в Москву.

И без всякой логики, забыв об уязвимости своей позиции:

- Был бы жив Сталин, он сейчас всех приезжих выгнал бы из Москвы! Просторно стало бы, хорошо!

Палата нехотя поддакивала.

Слышать этот бред по десятому разу было утомительно. Читать или слушать радио невозможно из-за шума. Я тихонько переговаривалась с соседкой Еленой. А Зинаида кричала на Елену: - Ты зачем с ней разговариваешь! Не разговаривай!

Елена, солидная дама и советник юстиции, могла позволить себе не обращать внимания и продолжать разговаривать. Она даже однажды посмела не ответить на обращенный прямо к ней вопрос о какой-то эстрадной диве: - Не знаю, меня это не интересует! Остальные в палате не смели так отвечать. Я не в счет, я была наблюдателем этого социального эксперимента.

Около половины десятого Зинаида говорила: Пора спать! - и выключала верхний свет. Если над чьей-то кроватью оставался гореть свет, Зина подходила и ругаясь, выключала. Все лежали притихшие. Она могла и ударить.

По ночам она громко храпела. Проснувшись от своего же особо громкого всхрапа, садилась на кровати и с ненавистью говорила в темноту палаты: - Храпят, как свиньи!

Этот сценарий повторялся слово в слово день за днем.

Образования у Зины нет, профессии - тоже. Она много лет проработала в пивной у Абельмановской заставы. С такими ухватками - там самое место. И по-видимому, в ее биографии была уголовщина и лидерство в тюремной камере. Главное в Зинаиде - желание власти. И она легко подчиняет своему самодурству моих новых соседок по палате: юриста, набожную учительницу, экономиста, товароведа... Все люди с высшим образованием, и они демонстрируют свою интеллигентность, уступая во всем бедной необразованной женщине.

А может быть, это и есть модная теперь толерантность?

Между тем Зинаида очень довольна собой, имеет хорошую квартиру, носит модные дымчатые очки и меняет нарядные халаты. У нее гладкое ухоженное лицо и аккуратная короткая стрижка, требующая частого профессионального ухода...

Основной инстинкт - заставлять окружающих обслуживать себя. По пятому разу на дню она спрашивает окружающих об одном и том же. Тиранша, наверное, помнит, что уже не раз задавала этот вопрос. Ей не нужен ответ, ей только нужно, чтобы все ей подчинялись и отвечали. Через час-другой она задаст свой вопрос снова, и они снова будут с готовностью отвечать.

Не так ли в свое время люди не заметили, как подчинились власти Сталина? Поодиночке, из вежливости, как интеллигентные люди, уступали неотесанному недоучке в его бесовских играх, вежливо отвечали на простые вопросы, а становились навсегда рабами. Нет, чтобы ополчиться всем вместе и гаркнуть: - А ну, сгинь! Получилось, что сами сгинули. По одному.

А ведь все может повториться. Человеческая природа слаба.

Через несколько дней Зинку выписали домой, видимо, ошиблась она в своих вычислениях. А она скандалила и хотела остаться.

После всего этого людям в подопытной палате потребовалось время и немалые усилия, чтобы выбраться из состояния зомби...

БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА КАК МАЛЕНЬКАЯ МОДЕЛЬ ОБЩЕСТВА

В утро, когда уходила домой Зинаида, в палате были теплые объятия и поцелуи, и даже слезы. Прямо-таки Стокгольмский синдром (это психологическая привязанность жертв к своему мучителю).

А потом в палате на много часов повисло чувство опустошенности и молчание. И только к вечеру все оживились, начали говорить о Зинке, посмеиваться над ее выходками и облегченно вздыхать. Осуждали ее поведение. Говорили: - В ней было что-то бесовское! Но никто не задумывался, почему у нее была такая власть в нашей палате.

А ведь короля играет свита!

Первые дни после ухода Зинки в палате засыпали с включенным верхним светом: некому приказать выключить.

С коллективной выручкой - тоже никак. Лежит вся палата под капельницами, у одной выскочила игла. Сигнализация - высоко на стене. Пациентка робко кричит: - Сестра, сюда!

В шумном коридоре ничего не слышно.

Я говорю: - Давайте хором! Раз-два-три! Сестра, сюда!

Никто.

Если это - маленькая модель нашего общества, то как же неуютно...

А ведь каждый по отдельности - неплохой человек.

Громогласная старуха Анна Васильевна оказалась очень милой женщиной и интересной рассказчицей. В свои 82 года она оставалась красавицей: хорошая стройная фигура и голубые глаза на пол-лица. Ей звонил сын, ученый в США. Звал к себе, она отказывалась. После ухода Зинки Анна Васильевна ни разу не заводила разговоров о телесериалах и телешоу, не обсуждала политиков, и голос у нее вовсе не был громкий. Она выписывалась через несколько дней, и некому было ее встретить. Я провожала ее до выхода к остановке троллейбуса. Мы обнялись и расцеловались. Она ушла, спокойная и уверенная в себе. Я долго смотрела вслед, желая ей сил и здоровья.

Моя соседка Елена - большая умница, успешный человек, добрый и отзывчивый. Правда, болезнь у нее сложная, и до выписки с ней не справились.

Две тихих женщины у окна восстанавливались после инсульта. Милые, интеллигентные. Держались с достоинством, никогда не жаловались.

Обстоятельная женщина из подмосковной деревни иногда раздражала тем, что располагалась прямо в дверях палаты, подолгу напяливая свои высокие сапоги на молнии. Видимо, так привыкла дома. На замечания, что она не дает нам ни войти, ни выйти, огрызалась. Но в остальном была сердечная и добрая.

Почти каждый день кто-то из прежних обитателей выписывался, и на его место тут же приходил другой. Наш состав почти полностью обновился. Но обстановка в палате мало изменилась. В соседних палатах весело смеялись допоздна, читали вслух, пели хором, праздновали день рождения... В нашей палате в воздухе витали напряжение, подавленность, скука.

У писателя Вересаева есть такая сценка: утром в трамвайной давке поругались две гражданки. Устроили склоку на весь трамвай. Тетки давно вышли, а в трамвае весь день ездит склока...

Моя добрая знакомая, ученый-физик и по второму образованию - психолог сказала про Зинаиду из пивной: "Скорее всего, истерия". Она - профессионал, и с Зинаидой все понятно. Я могла и не писать о Зинаиде, в ней нет ничего интересного, это стандартный типаж. Но присутствие Зинаиды высветило куда более сложные явления в замкнутом сообществе людей, каким является больничная палата. Можно назвать это маленькой моделью общества и признать в этом обществе симптомы неблагополучия. В данном случае, говоря языком математической статистики, которой мне приходилось заниматься, статистическая выборка мала, и достоверность наблюдений низка. Поэтому нельзя делать выводы обо всем обществе. Но тенденции прослеживаются.

На третий день в палату пришла новенькая, которая вечером, когда все задремали, молча выключила свет.

Ее звали Зина...

ЗИНА-БЕТОНЩИЦА

Итак, в палату пришла новая Зина. Рослая пожилая женщина в белом платочке на лоб, как носили когда-то крестьянки. Сказала, что она из поселка близ города Дмитрова, живет с сестрой, а сын ее сестры сидит в тюрьме за наркотики и убийство. Дали 18 лет, а он не виноват...

В палате все мысленно отодвинулись от новой соседки.

А голос у Зины оказался негромким и мелодичным, даже нежным. Она не старалась никому понравиться, держалась с достоинством. По вечерам много читала при свете надкроватной лампочки. Ей звонили ее подруги и родственники. Она деликатно выходила с телефоном в коридор, чтобы никому не мешать. Вскоре почти все в палате стали делать так же.

Один телефонный разговор мы услышали. Зина не могла выйти, к вечеру сильно разболелась спина. Да и ходила она постанывая от боли и приволакивая ногу. Ей позвонил сын, живущий с семьей в Петрозаводске. Он капитан дальнего плавания, и назавтра рано утром вылетал с командой в испанский порт, откуда они уходили в рейс по контракту.

Зина напутствовала сына в дорогу своим нежным мелодичным голосом:

- Милый, перед рейсом пойди к морю, поклонись и помолись морю!

и в конце разговора:

- Я люблю тебя! - так проникновенно и сильно взяла она под защиту своего единственного мальчика.

Палатный врач, милая женственная, умная, добрая Екатерина Алексеевна в первые же дни назначила Зине активное лечение, в том числе массаж. Массажист приходил рано утром прямо в палату. Поэтому все мы слышали его диалоги с Зиной.

Молодой парень удивлялся, где это она так сильно повредила позвоночник, что боль перешла на ногу.

- Как где, на работе! - отвечала Зина.

- А что за работа?

- Бетонщица я. Строили с бригадой из года в год разные объекты.

- Так ведь такая работа не каждому мужчине по плечу!

(Тут надо пояснить, что это за профессия - бетонщица, ведь кто-то может и не знать. "Бетонщик - это специалист, изготовляющий бетонные и железобетонные изделия и конструкции. Бетонная смесь изготавливается на специальных бетонных заводах, откуда развозится на строительные площадки. На строительной площадке бетонщик выгружает бетонную смесь в подготовленный заранее котлован, траншею или опалубку. Бетонщики разравнивают бетонную смесь, а затем уплотняют с помощью вибратора. Уплотнив бетон, рабочие разглаживают поверхность, чтобы она стала прочной и ровной... - из справочника).

Массажист проникся уважением к Зине. Через несколько дней благодаря лечению ей стало намного лучше.

Я иногда гуляла про коридору и обычно встречала Зину, поднимающуюся по лестнице, запыхавшуюся и довольную:

- Я три раза спустилась на первый этаж и поднялась!

Дальше мы гуляли по коридору вместе, и Зина рассказывала о себе. Она была глубоко верующей, но без навязчивости. Рассказывала истории, как ей помогли верующие, и как потом она много раз помогала разным людям, заблудившимся в отношениях и упрямстве. Она была хорошим, умным психологом. Обмолвилась, что у нее был еще один сын, который погиб. Отчего - не сказала, ведь ей тяжело. А я не спрашивала.

В палате Зину молчаливо признали за старшую, но она никогда не командовала. Просто хорошо и надежно было рядом с ней.

В коридоре мы встречали симпатичного священника из Владимирской области, он перенес инсульт. Он расхаживал в коротких валенках разного цвета, в круглых очках и в черной рясе. Первый приветливо со всеми здоровался, и лицо его очень доброе и внимательное. Когда ему стало лучше, он запел в коридоре своим хорошо поставленным басом. Это была еврейская песня «Хава нагила»...

Я уважаю и люблю этих людей, в большинстве своем глубоко порядочных, честных, добрых. Никто из работающих здесь не долдонит о плохих политиках и разворованном государстве, они просто честно делают свое дело. Зато у некоторых пациентов это любимая песня, и как правило, такие нытики ноют одними и теми же словами. Действительно, песня. Попса. И они еще хотят быть совсем здоровыми с этими больными, чужими черными мыслями в голове!

Зато встретились мне в больничном коридоре и другие интересные, светлые люди. С некоторыми я познакомилась.

ДАША-ДАШЕНЬКА

Все же больничные дни тянулись очень уныло.

Пациенты в отделении неврологии... В нашей палате - это бесконечные разговоры о своем давлении, пуканье принесенных из дома тонометров... Это люди, которые болеют давно, постоянно чувствуют боль, и поэтому они ничем не интересуются и не занимаются, замкнулись на своих ощущениях. Краски внешнего мира потускнели и приглушены.

Люди, перенесшие инсульт - они тем более всё ещё замкнуты в своей капсуле; они в своем мире - самые главные, все остальное не имеет значения...

В неврологии я вдруг почувствовала себя слишком умной и чересчур много знающей. До неприличия. Все, что говорилось соседками по палате в тех стенах, выглядело банальным, плоским и невыносимо скучным, повторяющимся, как убогий сериал на ТВ.

Что за странный этикет в нашем обществе среди пожилых людей - обязательно сообщать цифры своего кровяного давления всем окружающим, даже малознакомым? И что мы должны при этом отвечать?.. Нигде в мире это не принято. А анализ мочи не пробовали оглашать?

На кровати Елены по соседству теперь разместилась румяная дачница с огромной коробкой, внутри тонометр и всякие приспособления к нему. Она мерит давление каждый час. Час назад было 120/80, а теперь 130/80. Давление поднимается, караул! Заглатывается таблетка, немного позже - еще одна...

Я давно поняла, что не надо сбивать природу с толку ненужными вмешательствами. Природа всегда знает лучше.

К вечеру дачнице становится плохо. Зовем врача, рассказываем про лишние таблетки. Врач делает назначения. Нужно время, чтобы восстановилось равновесие. В это время в проходную пришли родственники. Дальше не пускают из-за карантина. Встречаться с родственниками дачницы идет 82-летняя Анна Васильевна. Быстро приоделась, подкрасила брови, губы и побежала. По-настоящему красивая женщина!

Дачница допоздна не велит гасить в палате свет: А вдруг врач придет!

На следующее утро повеселевшая соседка начинает обходить кровати и делая круглые глаза, рассказывает про ужас, который вчера произошел с ее давлением. Люди не знают, как реагировать на этот рассказ: ведь они всё знают, сами звали врача!

Когда очередь доходит до меня, задаю невинный, но глубоко провокационный вопрос:

- А зачем вы мне все это рассказываете?

Дама аж поперхнулась от возмущения:

- Как зачем? У нас в дачном поселке все женщины рассказывают друг другу о своем давлении!

Действительно, с появлением в продаже доступных и удобных тонометров в нашем обществе сложился специфический туземный этикет - вести светскую беседу о своем давлении так же, как о погоде.

Негативные переживания, опасения, мысли, настроения - те же шлаки в организме. Пытаться освободиться от них, вываливая свой негатив на головы ближних - так же неприлично, как совершать свои физиологические отправления на виду у всех.

И еще нельзя забывать непреложный закон науки психологии:

ТО, ЧТО ЗНАЮТ О НАС - ТО С НАМИ И БУДЕТ. Не надо разглашать свои опасения, они материализуются.

Я старалась не включаться в эти странные правила этикета и замкнулась на своем планшете, который все эти дни благодаря друзьям на блогах Live Internet был для меня прекрасным собеседником. Как раз тогда мне встретилась в наших блогах сентенция Константина Райкина про СВОЙ КРУГ. Немного перефразирую его: "Чем больше мы узнаем, чем большему учимся - тем труднее найти своих. Круг сужается".

Я здесь не своя, я совсем не нужна, чужая, чужая! Как же стыдно! Я отщепенка. Почти все время приходилось молчать. Чтобы не раздражать. Все, что приходило мне на ум, чтобы вставить в разговор, тоже оказывалось пустым и банальным; и хорошо, что я в очередной раз промолчала.

(Забегая вперед, скажу, что несмотря на замкнутость, я в конце заслужила очень теплые, сердечные проводы, искренние признания в уважении и любви, объятия и поцелуи от своих соседок по палате. Люди все понимают. Только стесняются сказать.)

В один из дней кто-то в палате сказал:

- Опять ОНА по-английски говорит!

Я выглянула в коридор. Там расхаживала маленькая женщина с черной челкой, в белых джинсах и с телефоном возле уха. Она быстро-быстро говорила по-французски, и с изрядным акцентом. Так говорят, когда учатся языку не от настоящих носителей языка, а от институтских преподавателей, которые сами получали образование в условиях "железного занавеса", без возможности окунуться в настоящую языковую среду.

В другой раз я шла по коридору, а на лавках сидели - эта маленькая женщина и ее соседка по палате, а напротив - мужчины из соседней палаты. Незнакомка учила их произносить французские слова. Я подсела к ним, и через полчаса мы все, вместе с усатым Димой и толстяком Андреем уже сносно вели несложную беседу по-французски. Необычная, талантливая методика преподавания языка.

Женщина успевала вклинить в свой урок о себе: зовут Даша, послезавтра ей исполнится пятьдесят, она преподаватель французского в институте и еще водила экскурсии иностранцев по Москве...

В июне прошлого года она рассказывала туристам из Франции о Кремле. Пятясь задом, чтобы видеть слушателей, она споткнулась о камень, упала и больше не встала. Перелом позвоночника. Перелом всей жизни и работы. С июня по сегодня она кочует из больницы в больницу.

Жалоб от Даши не было. Это я так пересказала то, что было между словами.

Даша была во всем заводила. Из их палаты то и дело слышались взрывы смеха, забытые народные песни (запевала Даша), иногда чтение вслух.

Она старалась расшевелить и нашу палату. Заходила якобы ко мне поболтать, а потом начинала петь и дирижировать, чтобы ей подпевали. Двое-трое действительно стали подпевать. Даша, уходя, тепло нас хвалила.

Ко дню рождения Даши я купила в больничной лавке (от Свято-Даниловского монастыря) коробочку элитного горького шоколада и приложила к ней визитную карточку. На ней телефон, электронный адрес и фотография - чтобы не забыть, чья это карточка. Я надеюсь, что Даша позвонит.

Занятия французским продолжались, и Даша в промежутках успела поведать, что у нее трое сыновей и пятеро внучек и внуков! И что у нее есть любимый человек, для которого она пишет диссертацию. И что они вместе закончили еще и философский факультет МГУ.

Даша пришла сюда раньше меня, и вскоре ей предстояло выписываться. Поздно вечером она подхватила меня под руку и увела в дальний конец коридора. Впервые она приуныла: как жить дальше. Ей предстоит еще одна операция. Работа потеряна. Любимый человек - не помощник, ему самому нужна помощь. И потом поведала то, что никогда не говорила никому. Как-то догадалась. Что-то почувствовала. Два ее сына благополучны, работают. А третий - блестящий вундеркинд, победитель многих математических конкурсов - на первом курсе сошел с дистанции. Обрушился в болезнь, превратился в овощ.

Я обещала научить ее давать уроки французского по Скайпу, чтобы зарабатывать. Обещала помочь найти переводы. Обещала поддержать. Даша сказала, что после операции обязательно найдет меня.

Наутро за Дашей приехали два ее бравых сына. Вся наша палата стояла в дверях, и мы махали вслед нашей полюбившейся Дашеньке...

ХИРУРГИЯ

Когда закончился курс лечения в неврологии - выяснилось, что мне нужна небольшая хирургическая операция. В других больницах как? Вот тебе рекомендации, выписываем из больницы и начинай снова бег по очередям с бумажками... Но милые, милые врачи в неврологическом отделении, заведующая Лидия Алексеевна Шелякина и лечащий врач Екатерина Алексеевна Тютюмова пригласили на консультацию хирурга и все оформили так, что мне осталось только пересечь двор больницы и подняться на второй этаж хирургического корпуса.

Десятая палата. Там я встретила совсем других, особенных людей!

Нас в палате четверо, люди разных возрастов. Здесь меня в ту же минуту приняли в «свой круг», по которому я тосковала в неврологии. Через пять минут я уже передвигала вместе со всеми более удобную кровать для соседки по палате.

Мой круг - люди из хирургии! По жизни доводилось не раз попадать в хирургию.

...Одноногая старая женщина мчится по широким больничным коридорам в инвалидной коляске и приговаривает: - Ну давай, вперед, Шумахер!

Нина-Шумахер разъезжает по коридорам хирургического отделения.

Ее квартира арестована из-за долгов несчастливой и больной дочери. Та брала кредит под свою хорошую зарплату, но ее уволили.

Нине и в больницу звонят коллекторы: - Ах, вы в больнице? Тогда мы взорвем больницу!

Муж умер на руках у Нины от сердечного приступа, с тех пор у нее клаустрофобия. Она боится замкнутых пространств и все время просит не закрывать дверь палаты.

А без ноги она осталась из-за врачебной ошибки. В ведомственной больнице ей оперировали сосуды, порвали, началась гангрена...

Зато у Нины много верных подруг, которые часто звонят ей, помогают, приносят необходимое. Она весело сообщает им по телефону: А я в больнице, у меня три грыжи на животе! (Грыжи - тоже последствия некачественного хирургического вмешательства).

Она не жалуется и не рассказывает нам всё. Но мы многое понимаем, когда слышим, как она говорит по телефону: с коллекторами, с пьяной дочерью, с внуком – подкаблучником бессердечной жены. Им всем несладко, и она с больничной кровати их поддерживает, успокаивает, помогает...

Она не беспечна и не слабоумна.

Она сильная и очень разумная. Она все понимает.

Она плачет только по ночам. Случайно проснувшись, мы слышим в темноте ее осторожные всхлипывания.

Самой старшей, Зое Ивановне – 82 года. Темноволосая Татьяна на кровати у окна моложе нас всех, хотя уже пенсионерка.

Где ты, старческая заторможенность, тугое соображение и нытье? Где пуканье тонометров и постоянные разговоры о своем драгоценном давлении? У всех здесь - живой веселый взгляд, быстрая реакция на все происходящее и неиссякаемый интерес к жизни.

Возрастные рамки - это стереотип, это предрассудок. Только с возрастом мы можем видеть картину мира целиком, понимать причины и следствия, вычленять главное и игнорировать пустяки, которые раньше казались нам важными... Только с возрастом мы понимаем, зачем нам знания, и какие знания нам нужны еще. Учиться не по обязанности, а по желанию так легко и увлекательно!

Зоя Ивановна, попавшая в хирургию по Скорой помощи– спокойная и жизнерадостная. Ее готовят к операции. О своей болезни болезни она говорить не любит. Она рассказывает про своего внука, который получает обалденную зарплату за работу программиста!

- Я его спрашиваю: за что тебе столько платят? Ты целыми днями сидишь и играешь на компьютере! Землю копать намного труднее, а там таких зарплат не платят!

На такой вопрос просто так не ответишь без изучения Адама Смита.

Меня оперировали на следующий день после поступления. В операционную въехали, как в храм. Постройка 1903 года, и какая здесь аура! Какой особый свет, какое великолепное оборудование!

Открыв глаза после трехчасового наркоза в своей палате, я увидела сквозь туман склоненное над собой лицо Татьяны, ее прекрасные встревоженные глаза. На каком же я свете? И подумала: - А вот и Святая Татьяна!

Таня действительно святая. Удивительно чуткий и тактичный человек, всегда готовый помочь. Она больше других успевала ухаживать за Ниной, которая из-за ноги мало что могла сделать без посторонней помощи. Татьяна первая вскакивала ночью, когда кто-нибудь из медицинского персонала закрывал дверь в палату, и Нина начинала задыхаться и осторожно шептала: - Дверь, откройте дверь!

Через пару дней Зоя Ивановна выписалась домой, ее подлечили и обошлось без операции. За ней приехала целая толпа любящих заботливых родственников.

На ее место Скорая помощь привезла Олю. Знакомиться было некогда. Наш обожаемый хирург Георгий Александрович влетел в палату, осмотрел, расспросил новую пациентку, которая с трудом говорила, еле слышно. Дал команду готовить к операции. Никакое не отравление, как пыталась объяснить Ольга. Аппендицит с перитонитом. Через час Оля была на операционном столе, еще через час ее вернули в палату, и минут через сорок Оля оживленно болтала с нами на разные темы.

В тот же день она встала с постели, стала ходить. На следующий день Оля причесалась, приоделась, и мы увидели настоящую красавицу – топ-модель: очень высокая, стройная, с огромными продолговатыми глазами и правильными чертами лица. У нее длинные густые каштановые волосы, которые она укладывала в элегантную прическу.

Оля оказалась отличной рассказчицей. У нее с собой оказался планшет, и она очень интересно рассказывала и показывала впечатления от двух поездок в Японию. Она прекрасно фотографирует и так же прекрасно рассказывает. Видно было, что у нее пытливый ум и развитая доброжелательная наблюдательность. Мы узнали от нее много нового и неожиданного об этой стране, которая многие столетия развивалась отдельно от мировой цивилизации. Наблюдательная Оля рассказывала о манерах и привычках японцев, которые в наших глазах делали их жителями другой планеты...

Вечерами мы в палате читали вслух. Сначала - оставленный кем-то на окне церковный календарь, статью интересного автора о зависти. Потом статьи из Интернета с планшета на похожие темы, затем страницы об удивительной истории нашей больницы.

Потом как-то оказалось, что читают мои рассказы, найденные на Проза.ру.

По очереди читали Татьяна и Оля. Были моменты, когда Татьяна останавливалась, у нее перехватывало дыхание. А в текстах не было ничего печального. Я знаю такое чувство, это бывает от радости узнавания... Мы вместе. Мы понимаем друг друга с полуслова.

Вечером Татьяна, засыпая, проговорила, сонно растягивая слова:

- Какая у нас хорошая палата!

КОЗЕЛЬЩАНСКАЯ ИКОНА

Назавтра Татьяне предстояла операция, и мы видели, что ей не по себе.

Во второй половине дня я позвала ее пойти со мной. Мы спустились на первый этаж, там повернули по лестнице немного вверх, и оказались в просторном светлом храме.

Наше хирургическое отделение находилось в здании церкви! Скучая в неврологии, я прочла в Интернете все, что было о нашей больнице и об ее удивительных зданиях. Там было сказано, что этот храм изначально, с 1904 года, носил имя Козельщанской иконы Божией Матери. И дальше: «Козельщанский храм был единственным в Московской губернии, посвященным этой иконе».

Странное это название, я никогда такого не встречала. Стала искать в Интернете дальше. «Чудотворная Козельщанская икона Божией Матери итальянского письма была привезена придворной дамой Царицы Елизаветы Петровны в XVIII веке из Италии на Украину. Находилась она в имении графов Капнистов Козельщина близ Полтавы... Икона почитаема в Русской православной церкви чудотворной».

Подробно эта история описана в Википедии: [url]https://ru.wikipedia.org/wiki/Козельщанская_икона_Божией_Матери [/url]

Такая икона была в нашем больничном храме с 1904 года. В 1922 году храм разграбили, а иконы побросали в разведенный во дворе больницы костер. Козельщанскую икону спасла монахиня Елена. Она так горько плакала и кричала, что у кого-то из поджигателей дрогнуло сердце, и он выбросил икону из костра. Монахиня много лет хранила икону у себя в комнатке. Когда монахини не стало, икону хранили другие добрые люди.

В 1992 году больницу и храмы вернули церкви. Вернули в храм и икону.

Икона эта издавна была известна как чудотворная, и чудеса эти официально зарегистрированы. К ней обращаются больные, особенно с травмами и ранами.

И вот мы так просто можем ее увидеть!

Мы с Татьяной – технари, я по образованию физик, а она много лет работала конструктором космической техники. И все же мы с благоговением прошли вдоль стен храма, разглядывая старые и новые иконы, пока не подошли к красивой иконе вблизи церковного амвона, в самой глубине храма. Это была она, Козельщанская Мадонна. Она не висела на стене, а лежала на специальной подставке почти горизонтально. Совсем небольшая, в серебряном окладе. Молодая женщина на иконе – будто с картин эпохи Возрождения.

Я вычитала в Интернете маленький секрет и сказала Татьяне, что мысленно поговорив с иконой, надо протереть ее раму своим платочком...

Мы вернулись в палату. Татьяна молчала. На следующее утро операция прошла гладко и успешно. Еще бы, в этой больнице такие замечательные врачи!

А дух поддерживала молчаливая Козельщанская икона.

Уже без нас Татьяна снова оперировалась в этой больнице у того же врача по более серьезному поводу. И сказала мне, что снова ходила перед операцией к этой иконе. Татьяна просила Козельщанскую мадонну помочь врачу. И мы все, ее соседки по палате, в тот день тоже думали о враче-хирурге. Ему пришлось тяжело. Но все закончилось хорошо. Татьяна уже дома.

Вот эта икона. 

И ДРУГИЕ ИСТОРИИ...

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ продолжает одна из моих читательниц Пипетища, которая на самом деле тоже Оля - очень жизнерадостная, оптимистичная и здоровая. Вы сейчас в этом убедитесь.

www.liveinternet.ru/users/pipetisha/post341505565

Тут мамуля загремели по Cкорой в больницу.

У меня уроки закончились, иду по коридору, звонит заполошным голосом сестра: "Маме плохо, ей папа вызвал Cкорую, у неё очень болит живот! Я уже еду с работы, а ты можешь приехать? Тебе ведь ближе!" Ну я и рванула с низкого старта, приехала, уже Cкорая договаривается о больнице, куда везти, потому что острый аппендицит, нужно срочно оперировать. Я спрашиваю, а нельзя ли вот рядом прямо с родителями в 61-ую? Я заплачу, сколько надо! Нет, говорят, она закрыта на поступление, хоть за мульон не получится. Мама! - говорю, - а рядом со мной, 31-ая, недавно отстроенная больница скорой помощи, даже с вертолётной площадкой на крыше, нафаршированная дорогущим оборудованием? Нет, говорят, и она закрыта на поступление. - А почему? - А это вопрос не к нам, а к министерству здравоохранения. Ну если к министерству, то это да. Это я понимаю, особенно если их министерство похоже на наше, это вопрос снимается.

А мамуля лежат и стонут. Мужички со Cкорой с пониманием оказались, звонят, добиваются, говорят, что женщина, мол, слепая же! Ну и им тогда на выбор предлагают - Первую градскую или больницу Святителя Алексия. Я спрашиваю, а какая лучше? А они: Святителя Алексия лучше, там монахини ухаживают. Ну, мы туда и поехали.

Вот говорят, что лучшие водители Cкорой - это в Швейцарии. Это говорят те, кто по московским улицам не ездил, ага.

В общем, через пять минут нас выгружают в больнице, а там как раз идёт молебен в приёмном покое. Нас вволакивают, мамулю на каталке мимо батюшки, а меня останавливают спросить, как имя, православная ли, мы сейчас помолимся за неё.

Ну, в приёмном покое уже сестра приехала, а врач и говорит, это никакой не аппендицит, это защемление грыжи. Срочно на стол. Мы с сестрой на нервной почве начинаем хохмить, у нас реакция такая. Врач мамулю опрашивет, а сам ржёт над нашими ответами, даже мамуля то стонут, то смеются. Мы с сестрой мямлим что-то насчёт УЗИ, а врач говорит, что это не нужно, и так всё ясно, а нужно позвать старшего хирурга.

Приходит старший хирург, он меня вдвое больше, а это что-нибудь да значит, кто понимает. Начинает маму щупать, нас выталкивают за дверь, мамуля кричат не своим голосом, сестра мне на руки сползает, а тут хирург выходит и говорит: "Грыжа не обычная, а внутренняя, вправляемая. Я ей постарался вправить, но не удалось. В операционную!" Я спрашиваю: "А оперировать Вы будете?" А он: "А как вы догадались?" - "А я не только красивая, но и умная!" Он засмеялся и убежал.

Тут приходит батюшка, у него молебен закончился, и говорит мамуле: "Ну, Бог милостив, а я за тебя помолился!" и полил мамулю и всю комнату водой. Тут пришли две монахини, повезли мамулю в отделение, а холодно, они чуть не в халатиках по улице её катят, привезли в рентген, сделали и на лифте поднимают в хирургию. Положили пока на коечку, а мамуля уже и стонать перестали. Приходит врач с ассистентом, уже третий (ну и четвёртый, если ассистента считать) и начинают спрашивать, как, мол, Вы, мадам, дошли до жизни такой? А оне и отвечают, что вот, болело, а теперь и не болит совсем. Врач растерянно на нас оглядывается. А мы: Вы, доктор, не слушайте старушку-то, она сама не помнит, что говорит. А он: Да я никакой грыжи не вижу, нет её! А я: Так, никто из палаты не выходит, все ищем грыжу. На первом этаже она была! А он: Да не вопрос, сейчас позовём с первого-то этажа, и звонит. Прибегает большой и тот, который первый нас принимал. Щупают бедну мамулю в четыре (включая ассистента) волосатые руки, а мамуля только похихикивают от щекотки.

Тут приходит анестезиолог опрашивать мамулю, а ему все машут оставшимися руками, мол, операции не будет, грыжу найти не можем. Он только плечами пожал и вышел с таким выражением, типа самим надо за своими грыжами смотреть, охранник за всем не уследит. Ну, мы спрашиваем, типа, что, можно мамулю уже забирать, что ли? А они, нет, до завтра оставляем, понаблюдать. И выбегают все. Тут сестра как-то так тихонько начинает мамулю спрашивать такие вопросы: "А чтой-то кипарис в кадке у нас до морозов на балконе стоял, а теперь он, мам у тебя в комнате, я видела. А кто его приволок с балкона, а?

Мамуля клянётся, что папусик тащил, а она только руководила. Поверили.

Ну, сестра едет домой, а я остаюсь до ночи понаблюдать. Приходит дежурный врач и опять начинает мамулю опрашивать и ощупывать и спрашивает: А что было-то? А мамуля: Вот привезли меня, а тут батюшка зашёл, меня окропил, всё и прошло! Врач отвечает: Ага, понятно, ну так бы сразу и сказали, а то мы голову ломаем, почему грыжа-то сначала не вправлялась, а потом куда-то исчезла, а теперь-то всё ясно ))

Я спрашиваю, а что, завтра можно забрать? - Ну в принципе можно, но лучше до понедельника оставить. А мамуля всё переживают, что билеты в театр у них пропадают на спектакль по Шукшину. Ну, я как на эти переживания посмотрела, так и говорю: Оставляем мамулю-то, а то, неровён час, она и в театр поташшытца.

Только в понедельник и забрала. В общем, я считаю, что это, конечно, счастье, что мы в эту больницу попали ))) Храни их Господь!

(Продолжение следует)