Глава 5
И так приветики решила не затягивать с 5 главой
Возможно через 1-2 дня я опубликую 6 главу надеюсь вам нравится мой фф. Буду рада вашим комментариям и голосам 🤍
———
Я долго сидела в ванной на холодной плитке, обняв колени.
Вода в чашке для полоскания уже остыла, руки дрожали — то ли от холода, то ли от мыслей, которые не давали покоя.
Две полоски.
Они были передо мной — слишком яркие, слишком чёткие, слишком настоящие.
Я смотрела на них, как на приговор.
Нет... не приговор. Просто факт. Безмолвная, жестокая правда, втиснувшаяся в мою жизнь без спроса.
Вспоминать ту ночь с Чонгуком — всё равно что касаться незажившей раны.
Его руки. Его дыхание. Его голос рядом, шёпотом...
А потом — чужое тело в его постели.
И глаза, равнодушные, будто я никогда и не значила ничего.
Я встала.
Подошла к раковине, умылась, будто могла смыть с себя не только сон, но и всё, что между нами было.
Посмотрела в зеркало.
Лицо было бледным, под глазами — синие тени. Я почти не спала с той ночи.
С тех пор, как убежала.
***
В компании было шумно, как всегда.
Сотрудники носились по этажам, гудели принтеры, звонили телефоны — обычный день.
Но для меня всё будто звучало через ватную пелену.
Каждый шаг давался тяжело, каждый взгляд — как будто проходил насквозь.
Я работала здесь почти год. Секретарём у отца Чонгука.
Теперь даже мысль об этом вызывала внутри спазм — я не могла остаться здесь.
Не могла сидеть за дверью его кабинета, слышать его голос, возможно, случайно столкнуться с ним в коридоре.
Он и не узнает.
Не узнает, что внутри меня теперь живёт частица его.
***
Когда отец Чонгука, господин Чон, вошёл в офис, я уже держала в руках заявление об уходе.
Он посмотрел на меня внимательно — как всегда, сдержанно, чуть настороженно.
— Что-то случилось? — спросил он, садясь за стол.
— Я... вынуждена уволиться, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Причина?
— Личные обстоятельства.
Он помолчал, затем кивнул.
— Жалко. Вы были хорошим работником.
«Жалко» — и всё.
Наверное, это слово лучше всего описывает мою жизнь.
***
Когда я вышла из офиса, на улице вдруг хлынул дождь.
Как будто даже небо хотело стереть меня с этой главы жизни.
Я стояла, не шевелясь, пока одежда не промокла до костей.
Никто не знал.
Никто не должен знать.
Я должна быть сильной.
Не для него.
Для себя.
И для того крошечного, что уже билось внутри.
Прошла неделя.
Я жила в маленькой квартире на окраине, снятой в спешке.
Комната — с серыми стенами и скрипучим полом — была далека от уюта, но тишина в ней не ранила, как в той квартире, где ещё пахло Чонгуком.
Работы не было.
Деньги почти закончились.
Я подавала резюме, просматривала сайты, но всё казалось... бессмысленным.
Каждое утро начиналось с тошноты и головокружения.
Беременность — как напоминание: это не сон. Это не пройдёт.
Иногда я держала руку на животе и шептала что-то глупое — будто ребёнок уже мог услышать.
Я не плакала.
Слёзы будто иссякли. Внутри осталась только глухая, серая тяжесть.
***
Он пришёл в её квартиру поздно вечером.
Там было темно, тихо и... чуждо.
Никто не открыл.
Пальцы машинально потянулись к связке ключей.
Он вставил ключ в замок. Щелчок.
Дверь открылась.
Внутри пахло пылью и пустотой.
Её не было. Но воздух ещё хранил еле уловимый аромат — её шампуня, мягких духов, чего-то домашнего, уязвимого.
Чонгук медленно прошёл внутрь.
На столе — пустая кружка.
В ящике — небрежно закрытая папка с какими-то бумажками.
На диване — плед, под которым она, наверное, пряталась от этого холодного мира.
Он почти развернулся, чтобы уйти, когда взгляд зацепился за клочок бумаги, наполовину высунувшийся из мусорного ведра.
Он не хотел читать. Правда.
Но рука сама потянулась.
Это был лист.
Из клиники.
Слишком характерные слова — «анализ крови», «положительно».
Голова зазвенела.
Он перечитал снова.
И ещё раз.
И ещё.
Тишина резко стала слишком громкой.
Сердце забилось так сильно, что стало больно.
Беременна.
Джису беременна.
Он медленно опустился на край дивана, всё ещё сжимая этот скомканный лист бумаги.
Вспомнилась та ночь.
Её дрожащие пальцы. Её глаза, в которых было слишком много доверия.
Её тёплое дыхание у него на груди.
И то, как он всё разрушил тем же вечером.
Как смотрел на неё — холодно, нарочито отстранённо. Как будто она была для него всего лишь эпизодом.
Ставкой.
Пари.
Ошибкой.
«Чёрт...»
Он провёл руками по лицу. Мир кренился.
Не было плана. Ни ясной мысли. Только паника.
Он должен её найти. Немедленно.
***
Он поехал к отцу, в офис — её там не было.
— Она уволилась, — отрезал отец без эмоций. — Сказала, что по личным причинам.
Чонгук сжал челюсть.
Выбежал, не попрощавшись.
***
Поиски заняли два дня.
Он обошёл все места, которые могли что-то значить.
Писал. Звонил. Ждал. Ненавидел себя.
И вот — случайность.
Одна из бывших сотрудниц проговорилась:
— Кажется, она снимает что-то на юге, в старом районе. Маленькая квартира, через агента.
Чонгук сорвался.
***
Когда он увидел её у подъезда, сердце сжалось.
Она стояла под дождём.
Мокрая до нитки, с усталым лицом, держа пакет с продуктами.
Худая. Бледная. И такая... сильная в своём одиночестве.
Он подошёл. Медленно.
Она вздрогнула.
— Ты беременна?
Он сказал это слишком прямо. Не умея иначе. Голос сорвался.
Она не ответила.
— Это правда?
Молчание.
А потом — взгляд.
Не испуганный. Не растерянный.
Больной.
— Кто тебе сказал? — тихо спросила она.
Он поднял руку, показал измятый листок.
Тот самый.
Она опустила глаза.
— Ты не должна была скрывать.
— А ты должен был сделать вид, что тебя это волнует!
— Джису...
— Не пытайся. Прошу. Я уже слышала всё, что нужно.
— Это не из-за ребёнка.
— Ты сам-то в это веришь? — она вскинула на него взгляд. — Или просто решил, что теперь надо «отвечать»?
Он сделал шаг ближе.
— Нет.
Я...
Я не знал, что это чувство — любовь, пока ты не ушла.
И пока не понял, что потерял не просто тебя, а нас.
Я не спал. Не ел. Не мог дышать.
Я всё время думал о тебе — как ты, одна ли, больно ли тебе, с кем ты говоришь, улыбаешься ли хоть немного.
И мне было всё равно, беременна ты или нет.
Потому что мне было больно без тебя.
Её губы дрогнули.
Слёзы подступили к глазам, но она отвернулась.
— Не сейчас, — прошептала она. — Я не верю тебе. Не сейчас.
И снова пошла.
***
Он остался стоять, промокший, растерянный.
Но теперь — с уверенностью.
Он знал, чего хочет.
Он знал, кого любит.
И он знал: он не уйдёт.
Не снова.
Никогда