Chapter ten
"I see no changes, wake up in the morning and I ask myself, is life worth livin'? Should I blast myself?
© 2pac - Changes"
Бронск, Нью-Йорк, США
Рэйман
Мигающий фонарь на крыше полицейского автомобиля резал глаз. Моя жизнь не мелодрама и не детское кино. Я рос в убогом районе, где законы не действуют, а правила устанавливаются только силой и насилием. Твоё положение во многом зависело от того, как сильно ты бьёшь. И мне научили драться и обходить законы, став настоящим уличным гетто. Я всегда на грани между жизнью и смертью, между свободой и тюрьмой. Меня не раз ловили полицейские, но я всегда унудрялся вырываться из их лап. Поэтому, находясь так близко к человеку, который, узнав меня с лёгкостью, мог заломать мне руки и посадить в машину, я напрягся.
Это всегда было так. И единственным, кто научил меня, что такое забота, это мой приёмный отец и моя родная сестра Руби.
Я всегда старался заботиться о ней, но иногда, когда не справлялся, то кричал на неё и обижался. Она не показывала виду, но я знал, что она обижена на меня. Всё изменилось, когда нас с Руби забрал из детского дома Уэйн Берталл.
Сначала я не принимал его и думал, что он причинит нам боль. С самого первого дня я, как дурак, защищал Руби от него. Вскоре Руби стала называть его папой, а я не мог. Но всё изменилось. Он стал первым человеком в моей жизни, который заботился о нас с Руби.
Впервые мы ощутили заботу и тепло, исходящие от него. Он обращался с Руби с нежностью и осторожностью, называя её "принцессой". В то время я думал, что Уэйн - обычный парень, который живёт один и ходит на работу. Я даже не мог представить, что он правит Бронском и его боятся.
Со мной он тоже был добр и заботлив, как с Руби, и называл меня "сыном". Я узнал о его мире в тринадцать лет, а в шестнадцать отец впервые познакомил меня с ним. Тогда я даже не подозревал, что в будущем сам буду править Бронском.
Я уже давно называл его отцом, и он научил меня многому. Например, как обращаться с женщинами и с Руби. Правда, я не всегда уважал всех женщин и лишь искал девушек для секса. Подбирал себе шлюх и всё.
У меня почти не было серьёзных отношений. Точнее, после каждого расставания я думал, что это были несерьёзные связи.
Мои первые отношения были с танцовщицей из клуба моего отца. Вторые - с барменшей из паба. А третьи - с правильной девушкой из богатых районов Нью-Йорка. Она совершила самоубийство из-за того, что я плохо с ней обращался. Она не смогла выдержать и вскрыла себе вены.
Я долго не мог прийти в себя. Не потому, что винил себя, а потому что видел эту картину. Тогда моя психика дала сбой, и я понял, что она боялась меня. Она боялась, но думала, что я изменюсь и буду любить её.
Иногда я думал, что Элизабет похожа на неё, но потом понимал, что это не так. Хотя иногда я надеялся, что Элизабет, как Марсель, не выдержит и совершит самоубийство. А это будет самой большой болью для её семьи и отца, но нет.
Часть меня не хочет, чтобы она это сделала. Ведь в этот раз я могу сойти с ума и оказаться в психиатрической клинике. Я не знаю и не могу объяснить это чувство, но оно мне не нравится. Мне становится тяжело от мысли, что кто-то ещё из женщин может совершить самоубийство из-за меня. Невинные девушки...на других мне всё равно...
Я понимаю, что отец прав, что Элизабет не виновата в грехах Гриффа, но я уже не знаю, как уничтожить этого ублюдка, не знаю, как давить на него.
Сейчас Элизабет чувствует себя нормально, но почему-то, когда я наклонился к ней и дал бутылку воды, то она держалась за мою руку и почему-то не отпускала.
Из шикарного университета под шум полицейской и скорой помощи стали выбираться ученики. В куче удивленных зевак появилась статная женщина и ректор университета.
— О боже, моя девочка! — женщина подбежала к моей машине, где Элизабет сидела лицом ко мне и слабо держала мою руку.
Пока Бемби рассказывала о случившемся матери, а я сжимал руку в кулак, чтобы не пойти и не убить оставшихся ублюдков, причинявших ей боль. Пока мама Элизабет кричала, вскрикивая руку, Элизабет же закрывала уши и жмурила глаза, плотно прикрыв их. Этого я и ждал, бунт и довольно среди богатого населения.
Я отошел подальше, достал сигареты и закурил, пока мама Элизабет кричала и взволнованно восклицала. Незаметно ко мне подошёл Себастьян, который протирал руки белой тряпкой и смотрел на шоу.
— У них ссоры намного круче, чем у нас в Бронске. — вдохнул он, едва сдерживая смех.
Я улыбнулся, затянувшись горькостью сигареты, чей пепел тлел на конце. Элизабет уже сидела на кушетке скорой помощи, а медсестра бегала вокруг неё и пыталась положить её правильно, ведь рёбра были повреждены, а я подметил, как слабо чувствовала себя Бэмби. Её движения были тяжёлыми и вялыми, а веки почти закрывались. Она пыталась держаться, но когда медсестра помогла ей лечь, её веки закрылись, а на глазах появилась улыбка. Такое чувство, как будто она хотела этого, не просто хотела, а мечтала.
Злость, словно маленький огонёк, возгорался в огромный костёр внутри меня. Бросив акурок на землю, я подмигнул Себастьяну и подошёл ближе к скорой помощи. Миссис Миллер успокоилась, и толпа зевак начала уходить с представления. Она держала дочь за руку, пока та смотрела в небо.
И Элизабет живёт этим? Живёт этими представлениями каждый день? Она опустила глаза и поймала мой взгляд.
— А кто Вы? — женщина обратилась ко мне. Я оторвался от голубых глаз Аны и посмотрел на строгую миссис Миллер. У неё идеальная ухоженная внешность, приправленная макияжем и уложенными кудрями. А платье женщины подчёркивает её достоинство и успешное положение в обществе.
— Он спас меня, — сказала за меня Элизабет с закрытыми глазами и рукой на лбу.
— Какой приятный молодой человек! Начала женщина, отчего Элизабет удивлённо распахнула глаза. - Что ж, если бы не вы, не знаю кто бы и в каком состоянии нашёл мою дочь.
— Я ее парень. - сказал я и протянул ей руку, пока Элизабет еще более удивленно смотрела уже на меня.
— Ох, - улыбнулась женщина. - Элизабет, ты не говорила, что у тебя есть такой парень.
— Она думала, как рассказать вам, мисс. Волновалась, всё такое... - продолжал я, и, подойдя ближе к Элизабет, взял её руку. - Но, увы, к сожалению, знакомство случилось не так, как хотелось бы. Я Рэйман, - протягиваю ей руку. Она осматривает меня и, снова улыбнувшись, пожимает мою руку.
— Очень приятно, молодой человек. - Я Белла. - она кивает и улыбается.
— Взаимно. - отвечаю, хотя не чувствую того же. Элизабет пытается вырывать свою руку, но она слишком слаба, особенно сейчас.
— Что ты делаешь? - щипит на меня, пока ее мать смотрит на нас и, кажется, любуется нами.
— Я еду с вами в больницу. - говорю чуть громче, чтобы женщина услышала это. - Все будет хорошо, милая.
Я наклоняюсь к ней и оставляю поцелуй на ее пухлых, чуть засохших кровью губах.
Я проявляю невероятную нежность, что удивляет даже меня самого.
Её невероятно большие глаза пристально смотрят на меня, когда я подхожу к машине и говорю Себастину, что мы должны поехать за машиной скорой помощи.
Возможно, это пугает её, но всё же...
Элизабет-Энн
Голова закружилась от слов Рэймана. Я отчётливо слышала, как его губы произнесли:
"Я - её парень."
Какой к чёрту парень? Я попыталась сохранить самообладание, не показывать страх и не таращиться на него. Не то чтобы мне действительно было страшно - моя реакция была нормальной для человека, только что ставшего свидетелем убийства.
Я глубоко вдохнула, подняла голову к небу, пытаясь осознать, что будет дальше.
Меня отвезли в больницу и сразу отправили на рентген. Итог: трещины в рёбрах, ссадины, раны.
В коридоре, прямо за дверью, стояла мама. С ней - Рэйман и Себастьян. Она была уверена, что Рэйман хороший только потому, что он дружит с Себастьяном. Меня передёрнуло от её слов. Она вообще понимает, о ком говорит?
Она не знала правды.
О том, что именно из-за Рэймана Грифф избил меня.
О том, что его дружок всё устроил.
О том, что он владеет крупным районом Нью-Йорка.
Бронкс. И мой район.
Когда меня перевели в палату, мама зашла первой.
— Как ты?
— Всё нормально, - выдохнула я, уставившись в потолок.
— Твой парень ждёт в коридоре, - сказала она, беря меня за руку.
Я закатила глаза. Рэйман наврал.
— Я позову его.
Я даже не успела возразить - мама уже вышла. Я стиснула зубы и застонала от бессилия. Хотела бы закричать, но вспомнила о своём чёртовом тиннитусе.
Дверь открылась.
Рэйман вошёл, сел напротив, спокойно встретил мой взгляд. Я скрестила руки на груди, ожидая объяснений. Теперь, когда Беллы не было рядом, я могла быть собой.
— Значит, мой парень? - поджала губы, сверля его взглядом.
Он пожал плечами.
— Нужен был предлог, чтобы быть ближе, - спокойно ответил он.
Ожидаемо.
Настолько ожидаемо, что мне стало смешно.
Но злость уже выгорела. Я не могла на него кричать. Почему? Потому что этот человек спас мне жизнь - пусть и жёсткими методами.
— Что дальше? - саркастично спросила я. - Спас, чтобы убить сам? Давай, вперёд. Я похлопала по своим бёдрам, показывая, что сдаюсь. Он лишь улыбнулся уголками губ. - Что? - нахмурилась я.
— Ничего, - качнул он головой. - Вставай.
— Чего? Куда? - Я уставилась на него, когда он поднялся и протянул руку. - Ты идиот? У меня катетер, капельница! Я вообще в больничном халате!
Рэйман цокнул языком и, не слушая, аккуратно взял меня за руку.
— Смотри.
Я отвернулась, когда он начал вытаскивать катетер.
— О боже... - прошипела я.
— Тише, - он прижал к ране вату и посмотрел на меня. - А теперь вставай.
Я взглянула на Рэймана, сдержанно намекая, что мои рёбра болят и я не могу встать. Он, будто не замечая этого, молча помог мне подняться, осторожно поддерживая за талию, и повёл к выходу из палаты.
Я замедлила шаг, но он, не терпя промедления, просто поднял меня на руки.
— Куда мы идём? - выдохнула я.
Рэйман бросил на меня мимолётный взгляд, но ничего не ответил. Он уверенно прошёл мимо врача и Беллы, словно их не существовало, и направился к выходу.
— Рэйман... - я прижалась к нему, чувствуя неловкость. - Я босая. И под халатом у меня... только трусики.
— Молчи, - спокойно бросил он, не замедляя шаг.
На улице он посадил меня на заднее сиденье машины, а сам подошёл к багажнику. Через секунду вернулся и, открыв дверь, бросил мне в руки одежду и массивные чёрно-белые кроссовки.
— Надень это.
Я растерянно посмотрела на него, сжимая в пальцах ткань.
Рэйман сел за руль и, поймав мой взгляд в зеркале, добавил:
— Это моя одежда.
— Тогда не смотри! - рыкнула я.
Он ухмыльнулся.
— Д, что я там не видел.
- Закрой глаза! Плотно!
С усмешкой он накрыл лицо ладонями, и я быстро натянула одежду. Чёрная футболка висела на мне, как оверсайз, а спортивные штаны приходилось держать на талии, чтобы не сползали. Кроссовки оказались гигантскими - мои ноги в них утопали.
— Всё...
—- Наконец-то, - закатил глаза Рэйман и завёл двигатель.
Машина плавно выехала на дорогу.
—- Ты так и не ответил, куда мы едем, - я продолжила разговор, сжимая руки в кулаки.
— В одно далёкое место, - ответил холодно. - Можешь спать.
Я убрала волосы с лица, размышляя над его словами.
То, как он сейчас выглядел за рулём, вызывало лишь один вопрос.
Он собирается убить меня?
Да, прямо сегодня. Конечно.
Спас меня от тех парней, втерся в доверие к Белле, а теперь везёт подальше от города, чтобы оставить в каком-нибудь лесу. План продуман до мелочей.
Я сглотнула.
— Я умру в канаве? - судорожно спросила я.
Рэйман резко посмотрел на меня, будто я спятила.
А потом случилось то, чего я меньше всего ожидала.
Он рассмеялся.
Его смех был бархатным, словно гель, растекающимся по пространству - мягкий, но с холодной вязкостью.
— Ты живёшь в прошлом. Так уже никто не делает, - протянул он, лениво сворачивая налево, удерживая руль одной рукой.
Его вождение было чем-то сродни искусству - расслабленное, точное, почти гипнотическое. Длинные бледные пальцы легко скользили по рулю, а грубая ладонь, покрытая татуировками, казалась контрастом к этой утончённой грации.
Я наблюдала за ним, потом спросила:
— Но ты хоть пробовал этот способ?
Рэйман медленно повернул голову в мою сторону, словно сомневался в моём уме. В его взгляде читалось недоумение, оттенённое лёгким раздражением.
Он покачал головой, и несколько тёмных прядей упали на лоб.
— Ты серьёзно? - выдохнул он, будто окончательно убедился, что я безнадёжна.
Мы остановились на красный. Машина дернулась, будто вместе с моим сердцем, которое внезапно пропустило пару ударов. Он наклонился чуть ближе — не специально, просто потому что сиденье узкое, а я пересела к нему... но всё равно это ощущалось как намеренно. Как ловушка. Как игра. Его лицо оказалось слишком близко. Слишком.
Я почувствовала, как его дыхание коснулось моей кожи — тёплое, неровное. Запах сигарет ударил в нос, и, странно, он уже не вызывал отвращения. Он пах не сигаретами. Он пах опасностью. Он пах им.
Голубосерые глаза Рэймана метались — то на мои губы, то обратно в глаза, и я не могла понять, что сводило меня с ума сильнее: его взгляд или то, как он отводил его через пару секунд, будто боролся с чем-то внутри. Я замерла. Мои пальцы сжались на коленях, дыхание стало резким и частым, как после бега. Но я не двигалась. Я просто сидела и чувствовала, как с каждой секундой внутри нарастает напряжение — горячее, липкое, почти болезненное.
Где-то в животе начало пульсировать ощущение, которое я боялась назвать. Оно отдавалось ниже. Там, где уже ничего не поддавалось контролю.
Я сглотнула, потому что ком в горле стал слишком плотным. А потом он протянул руку. Медленно, как во сне. Я затаила дыхание, сердце подпрыгнуло — казалось, он коснётся моего лица...
Но вместо этого он резко щёлкнул ремень безопасности. Рывком застегнул его на мне. И посмотрел. Не просто посмотрел — он сверлил меня взглядом, от которого холодок пробежал по коже. Я даже не сразу поняла, что происходит. Только почувствовала, как напряжение в его теле передалось мне.
что это вообще было?
Я осмотрела себя в растерянности — ремень действительно был на мне. Чёрный, натянутый, как струна. Сердце билось в висках, а дрожь в коленях не собиралась прекращаться. Я прижала ладони к ногам, пытаясь хоть как-то успокоиться, хоть как-то вернуться в реальность. Но моё дыхание всё ещё не слушалось. Всё тело будто жило отдельно от мозга.
— Ты... ты только что пристегнул меня? — голос сорвался на полуслове, удивление и нервный смех переплелись, будто я не знала, то ли пугаться, то ли... восхищаться.
Рэйман не ответил сразу.
Он просто смотрел. Его взгляд скользнул вниз — туда, где мои руки легли на бёдра. Замер. И я почувствовала, как в воздухе стало жарко. Как будто кто-то резко включил обогрев.
Да. Он видел. Он всё видел.
Молчание повисло между нами — густое, как дым от его сигарет.
Его лицо всплыло передо мной — близко, слишком близко, и исчезло так же внезапно, как и появилось. В воздухе остался его запах — резкий и пронзительно знакомый. Смесь сигарет и парфюма. Yves Saint Laurent — L'Homme Le Parfum. Да, он действительно пшикается этим. И ещё Ex Nihilo — Fleur Narcotique.
Я узнаю эти ароматы с закрытыми глазами. И, наверное, именно поэтому они теперь ассоциируются только с ним.
Я моргнула, не сразу осознавая, что происходит. Но ремень был на мне. Чёрный, тугой, реальный.
Я осмотрела себя, дрожь в коленях никак не хотела проходить.
Что это вообще было?
— Да, — плотно ответил он, садясь обратно в машину и резко выруливая вправо.
Я снова вжалась в кресло. Точно. Я совсем забыла, как он водит.
Быстро. Опасно. Будто впервые сел за руль и решил сразу играть в "Форсаж".
Я невольно вцепилась в подлокотник и прошептала себе под нос:
Надеюсь, за эту поездку мы ни во что не врежемся... хотя бы ни в кого.
— А это место... куда ты меня везёшь. Мне там понравится? — не удержалась я от вопроса.
Он скользнул на меня взглядом, коротким, но цепким, как будто хотел заглянуть вглубь.
— Да, — снова коротко, почти отрывисто, но голос у него был низкий, уверенный.
— А там опасно?
Он хмыкнул, усмехнулся уголком рта, и я впервые за этот день заметила, как белизна его зубов контрастирует с тенью его скул.
Профиль у него был... черт возьми, как у греческого бога. Строгие линии, уверенность в каждом движении, и этот взгляд... как будто он знал ответы на вопросы, которые я ещё даже не успела задать.
— Почему всё, что связано со мной, должно быть опасным? — тихо и почти с иронией спросил он, не отрывая взгляда от дороги.
Я прикусила губу, почувствовав, как в щеки бросило жар. Улыбнулась и пожала плечами:
— Напомнить, кто ты?
Он не ответил. Только губы чуть дрогнули.
Молчал. А я поняла: он любит, когда я болтаю. Даже если делает вид, что его это раздражает.
Но всё же место... Оно не выходило у меня из головы.
— Долго мы там будем? — снова спросила я, глядя в окно, где улицы сменялись одна за другой, как в ускоренной съёмке.
Он вздохнул. Я прямо почувствовала, как он про себя сказал: "О, она не заткнётся, да?"
Но вслух он ответил другим тоном — мягким, почти мурлыкающим, с той ленивой нежностью, которая разом расплавляет внутренности.
— Настолько, насколько тебе хватит, Бэмби.
Он смотрел, как маньяк. Он знал, что делает.
Меня везут убивать.
Всё. Конец.
Мы остановились спустя какое-то время. Я уже сбилась со счёта, и, честно говоря, успела задремать.
Половину дороги я наблюдала, как город постепенно теряет краски, как тускнеют вывески и исчезает шум, как рутина центра Нью-Йорка растворяется за окном. Мы выехали за пределы города — это чувствовалось не только визуально, но и физически. Дорога стала ровнее. Воздух — свежее.
Тишина леса, безлюдность, шелест деревьев и ветер, врывающийся через открытое окно, будто смыли с меня всё напряжение.
Когда машина замедлилась и остановилась, я распахнула глаза и осмотрелась. Мы были в чаще. Высокие деревья окружали нас плотной стеной, а небо проглядывало только местами. Я открыла дверь и вышла, но тут же пошатнулась — головокружение и ноющая боль в рёбрах ударили разом. Я зажмурилась, схватившись за дверцу, чтобы не упасть.
— Только не хватало, чтобы ты ещё в обморок рухнула, — пробормотал Рэйман, закатывая глаза.
Я цокнула языком и, скривившись, специально состроила рожицу, чтобы подразнить его. На мгновение его взгляд задержался на мне, он опустил брови, хмыкнул... и я уловила тень улыбки на его лице. Почти незаметную. Но она была.
Я выпрямилась, насколько позволяла боль, и осмотрелась. Мы были в лесу. Но не просто в лесу. Здесь воздух был другим — тяжёлым, влажным, наполненным ароматами сырой земли, древесной смолы и где-то далёкого, почти неуловимого запаха приближающегося дождя. Такого точно не найдёшь в городе. Здесь даже дыхание звучало громче.
— Ты больше не боишься, что я, правда, могу тебя убить? — неожиданно спокойно спросил он, не глядя на меня, будто между прочим.
Я подошла ближе, чувствуя, как с каждым шагом боль в рёбрах усиливается. Морщась, я всё равно сделала этот шаг.
— Если бы ты хотел убить меня, то сделал бы это тогда, в подвале, — произнесла я уверенно, глядя прямо ему в глаза, в это до боли знакомое лицо, которое одновременно вызывало отвращение и... опасное восхищение.
Он был не просто красив. Он был безумно красив. Почти нереальный.
Греческий бог с чертами, от которых сердце сжимается, даже когда ум твердит: «Остановись».
— Хотя, наверное, у тебя есть какая-то выгода, раз ты меня всё ещё не убил, — добавила я с холодной усмешкой, отчаянно стараясь держать оборону.
Он чуть наклонился вперёд, оказываясь на моём уровне, так близко, что я могла различить каждую линию на его лице. Проклятое лицо. Эти брови, аккуратно очерченные, но не нарочито. Эти губы, будто вырезанные из мрамора. И глаза. Глубокие, пронзительные, с той странной тенью, от которой по спине пробегал холодок.
Я не отвела взгляд. Не моргнула. Я хотела доказать, что не боюсь его.
Но когда его пальцы коснулись моей щеки, именно той самой стороны, где осталась тень от удара — я всё же вздрогнула. Не от страха. От неожиданности.
Он провёл подушечками пальцев так мягко, будто проверял, не раскрошусь ли я от одного прикосновения. И всё же — надавил. Чуть-чуть, почти играючи. Достаточно, чтобы я зажмурилась от боли.
— Тебе больно даже от одного касания, — тихо проговорил он, усмехнувшись, отстраняясь. — О каком убийстве может идти речь?
Он выпрямился во весь рост, оставляя меня стоять с покалывающей скулой и мешаниной в голове.
Я нахмурилась и провела пальцами по щеке. Нежность. Боль. И ни капли равнодушия с его стороны. Но это пугает даже больше, чем если бы он был холодным и отстранённым.
Потому что в этой его мягкости — скрыто нечто опасное.
— Я сильнее, чем кажусь, — выдохнула я, стараясь не дрожать голосом, но внутри всё сжалось от воспоминаний. От всего, что я прошла. От боли, которую прятала за усмешками и грубостью. От ударов — физических, словесных, судьбой.
Я отвернулась от него, чувствуя, как во мне закипает злость. Зачем он привёз меня сюда? Чтобы довести? Я была на грани того, чтобы топнуть ногой, закричать — так громко, чтобы деревья расступились и небо разорвалось. Он думает, я слабая? Думает, можно играть со мной?
— Я тебе не верю, — прошипела я сквозь зубы.
И в ту же секунду его голос — низкий, хриплый, обжигающий, — прозвучал прямо возле моего уха:
— А мне плевать.
Я вздрогнула, и в этот момент с моей щеки скатилась слеза. Одинокая. Горячая. Она упала, прежде чем я успела её стереть, оставив за собой мокрую дорожку.
Я повернула голову. Совсем чуть-чуть. Не собиралась смотреть на него... Но наши носы соприкоснулись.
Я застыла. Всё во мне напряглось и растворилось одновременно. Я не могла дышать. Грудь вздымалась слишком часто, ладони вспотели, а внизу живота начало покалывать — предательски, сладко и так, будто моё тело знало его лучше, чем я сама.
— Долго мы будем стоять здесь? — спросила я, едва сглотнув, делая вид, что пялилась на деревья, а не на его губы.
Он ничего не ответил. Просто развернулся и пошёл вглубь леса. Не торопясь.
Словно знал, что я всё равно пойду за ним.
И я пошла. Хотя тропинки здесь не было. Даже намёка на людей. Только деревья, мокрая трава и странная тишина.
Теперь мне действительно стало страшно. Потому что я не знала, чего больше боюсь — Рэймана... или самой себя, когда он рядом.
— Ты остаёшься там? — сказал он, развернувшись ко мне, и я осознала, что так и не сделала ни шага навстречу.
Он стоял, вписанный в пейзаж, словно был его частью. Бледное лицо Рэймона казалось почти призраком на фоне мрачных деревьев, чьи ветви сплетались в надменные арки, не пропуская ни луча света. Я двинулась за ним, медленно, шаг за шагом, будто что-то тянуло назад, но сердце стучало вперёд.
Ветки цепляли мою одежду, как будто лес не хотел меня впускать. Влажные листья липли к ботинкам, а под ногами хлюпала земля, напитанная ночной прохладой. Мне казалось, я сбежала из плена — и направлялась прямо туда, где можно потеряться окончательно.
Рэйман не оборачивался. Он шёл, как будто знал каждую корягу, каждый поворот — уверенно, спокойно, будто этот лес знал его давно и молча принимал.
— Ты издеваешься? — он бросил через плечо, когда я в сотый раз подпрыгнула от очередного шороха. — Это обычные птицы.
— А ты думаешь, я каждый день брожу по лесу? — огрызнулась я, сжав руки в карманы и стараясь не отставать. Где-то в памяти мелькнуло — у нас же был лесной домик... красивый, двухэтажный, будто из сказки. Я плохо помню его, но отчётливо вижу в голове свою комнату.
— Долго ещё? — спросила я с надеждой, выдохнув.
В этот момент из-за веток вырвался золотой солнечный луч и ударил мне прямо в лицо, ослепив на мгновение. Я заморгала, потеряв Рэймана из виду, сердце забилось быстрее. Он отошёл или я отстала?
Но стоило мне раскрыть глаза полностью — и дыхание сбилось.
Мы вышли на поляну, спрятанную среди деревьев, как секрет. Солнце заливало её мягким светом, и всё вокруг оживало. В траве колыхались мелкие полевые цветы — синие, белые, жёлтые. Лепестки трепетали от лёгкого ветерка, который приносил аромат хвои, дикой мяты и мокрой земли. Над цветами порхали бабочки, их крылья переливались на солнце. Где-то в ветвях пели птицы — так звонко, что казалось, лес дышит музыкой.
Воздух был густым, тёплым, почти волшебным. Это было место, где легко было поверить в чудо.
Это не передать словами. Я стояла на краю поляны, не веря своим глазам. Каждый метр, каждый лепесток казался нереальным, словно кто-то перенёс меня в другую реальность. Я потерла глаза, потом снова раскрыла их, надеясь убедиться, что всё это правда, а не иллюзия, вызванная болью и страхом.
Нет, это не фильм, не книга, не чей-то сон. Это — моя реальность. Я стою здесь, и солнце играет на листьях, просачивается сквозь кроны, рисует золотые узоры на траве, как кистью по холсту.
— Думал, тебе понравится, — раздался за спиной голос Рэймана.
Я обернулась и, не медля, пошла к нему, насколько позволяли ноющие рёбра. Он нахмурился, заметив мою поспешность, но не отступил.
— Понравится? — выдохнула я, останавливаясь в шаге от него. — Это похоже на сон.
Моё дыхание смешалось с ароматом трав и света.
— Здесь, посреди этого дикого, мрачного леса — кусок другого мира.
Я сделала ещё пару шагов вперёд. Трава мягко шуршала под подошвами, как будто приветствовала.
— Это самое прекрасное место, которое я когда-либо видела.
Я шагнула к нему ближе, положила ладони на его спину и обняла.
Он едва пошатнулся, будто не ожидал от меня ни малейшего прикосновения. Но мне было всё равно. Я не ждала ответа, не ждала его объятий в ответ — я просто хотела сказать "спасибо".
Сотни мыслей вихрем неслись в моей голове, некоторые из них были тяжёлыми, мрачными, как лес за спиной. Но это место... оно будто говорило мне, что даже среди всего этого может быть что-то светлое.
И, возможно, этот свет — не только от солнца.
— Эй, отцепись от меня! — приказал Рэйман резким голосом.
Я отшатнулась, закусив губу. В груди что-то дернулось, как тонкая струна — болезненно, неожиданно. А потом я вдруг... засмеялась. Тихо, почти шепотом, будто самой себе. Это была не насмешка, не издёвка — просто смех сквозь ком в горле, сквозь тепло, которое нахлынуло так резко, что я едва удержалась от слёз.
Я чувствовала себя по-настоящему живой. Радость прорывалась сквозь боль в рёбрах, сквозь неуверенность и страх. Хотелось заплакать — не от обиды, а от чего-то такого чистого и хрупкого, что его невозможно было объяснить.
Рэйман посмотрел на меня, и на его лице появилась едва уловимая, но настоящая улыбка. Он не произнёс ни слова — просто смотрел. И в этой улыбке было что-то... особенное. Что-то, от чего сердце вдруг забилось быстрее, как в первый день весны, когда солнце касается кожи после долгой зимы.
Я даже не знала, что сильнее — этот взгляд или то, как отчаянно я старалась не утонуть в нём.