Помолвленные ненавистью

10 июня, девятнадцать лет назад.
Лос-Анджелес.

Утро в Лос-Анджелесе было на удивление тихим — словно само небо затаило дыхание. В клинике на холмах, укрытой от глаз прессы и посторонних, почти одновременно открылись двери двух родильных палат.

Стефани Холл — высокая, статная женщина с выразительными скулами и идеальной укладкой, даже сейчас, когда лоб блестел от пота, — сжала ладонь мужа и, закатив глаза, прохрипела:

— Если ты ещё раз скажешь "всё будет хорошо", я сломаю тебе руку, Ричард.

В соседней палате Карло Монро, темноволосый, с аккуратно подстриженной бородой, ходил кругами, как лев в клетке, пока Кристин сжимала в зубах тканевую салфетку и стонала:

— Эти схватки хуже, чем встречи с инвесторами твоей матери!

Через сорок три минуты после полуночи, первыми закричали лёгкие мальчика.
Стефани прижала его к груди, уставившись на морщинистое лицо:

— У него твои глаза, — выдохнула она.

— Но характер — твой, я уверен, — усмехнулся Ричард.

А через пятнадцать минут в другой палате появилась на свет девочка. Кристин обессиленно закрыла глаза, но, услышав первый крик дочери, сразу расплакалась:

— Такая крошка... но дерётся, как настоящая львица, — прошептала она, когда малышка уцепилась крохотной ручкой за палец.

Уже ближе к рассвету обе семьи собрались в одной из закрытых вип-комнат клиники. Две пары — ухоженные, блестящие, из другого мира — сидели в полукруге, каждая с новорождённым на руках. Было что-то символичное в этом: два младенца, родившиеся в один день, в одном городе, в одной реальности, что пахнет деньгами и амбициями.

— У них день рождения в одну дату. Это... судьба, — сказала Кристин, глядя на малышку с длинными ресницами и упрямо сведёнными бровками.

— Мы должны придумать им имена, которые запомнят, — добавил Карло.

— Эштон, — сказал Ричард уверенно. — Умный, сильный.

Стефани улыбнулась:

— А когда вырастет — будет заставлять людей оборачиваться, просто проходя мимо.

Кристин прижала к себе дочку и сказала с ноткой вызова:

— А она будет Изабель. Но для всех — Бель. Потому что по ней уже видно: дерзкая и упрямая. Прям как я в её возрасте.

Они переглянулись, и будто по негласному соглашению всё стало на свои места:

— Бель и Эштон, — проговорил Карло, поднимая бокал с шампанским, которое кто-то предусмотрительно поставил в ведёрко со льдом.— Родились в один день, в одном городе. Их союз — это будущее.

Они чокнулись бокалами, не подозревая, что только что запустили не сказку, а затяжную битву. Потому что в колыбельках два новорождённых уже успели проснуться — и один тут же начал плакать, стоило другому зашевелиться.

— Да они уже не ладят, — хмыкнула Стефани.

Годы взросления: от двух до пяти лет

С самого начала всё пошло не по сценарию.

В два года Эштон уже знал, как получать желаемое одним взглядом. Он был тихим, цепким и хитрым — маленький волчонок в кашемировом свитере. Его глаза в упор смотрели на людей, и многие взрослые чувствовали себя неуютно под этим почти взрослым взглядом.

Бель, напротив, была бурей в миниатюре. Громкая, неугомонная, упрямая — если ей что-то не нравилось, она не плакала, она злилась. Стукала по полу, кричала, швыряла игрушки, а потом всем своим видом показывала, что ей плевать, кто тут главный. Потому что это она — главная.

Когда их ставили играть вместе — по настоянию родителей, конечно же, — начиналось шоу.

В три года он отобрал у неё лопатку в песочнице — и получил кулаком по носу.
В четыре он уронил кукольный дом, который она строила час — и в ответ она порвала его любимую футболку с Бэтменом.Они были как огонь и бензин. Сближались — и вспыхивало.

Но родители это списывали на возраст.

— Это нормально. Они растут. Пусть борются за лидерство, — говорила Стефани с бокалом шампанского.

— Они вырастут и поймут, что на самом деле нужны друг другу, — мечтательно улыбалась Кристин.

Пять лет. День помолвки. Особняк Холлов.

На террасе особняка Холлов, украшенной живыми орхидеями и тонкими гирляндами огней, был накрыт детский банкет. Всё выглядело как сцена из рекламного ролика: белые скатерти, мини-бургеры на шпажках, соки в бокалах, будто шампанское, и — два тронных стульчика посередине, где сидели Бель и Эштон.

Он — в белой рубашке и тёмных подтяжках, с идеальной укладкой. Смотрел с презрением на розовые воздушные шары.

Она — в пышном платье, как у принцессы, с маленькой диадемой и смертельно скучающим лицом. Ногти были накрашены вишнёвым лаком, который она выпросила специально для этого случая.

— Сними эту корону, — прошептал он.

— А ты сними своё лицо, если оно дальше будет на меня так смотреть, — отрезала Бель.

Карло встал, привлекая внимание гостей:

— Сегодня мы официально объявляем помолвку наших детей — Изабель и Эштона. Пусть в будущем они объединят наши семьи и станут тем союзом, который навсегда изменит Лос-Анджелес.

Аплодисменты. Флеши камер. Гордые улыбки.

А в это время на своих мини-тронах два пятилетних монстра шипели друг на друга:

— Я никогда не женюсь на тебе, — прошептал Эштон.

— А я никогда не выйду за мальчика, который нюхает пальцы, — усмехнулась Бель.

— Твоя прическа — как у барашка.

— А у тебя ноги кривые.

— Ты зануда.

— А ты дурак.

В этот момент родители поставили перед ними коробочку с кольцами — детскими, игрушечными, но символичными. Эштона подтолкнули вперёд, и он, с выражением смертной муки на лице, взял кольцо и нацепил его на палец Бель.

— Ненавижу, — прошипел он.

— Взаимно, — усмехнулась она.

Когда их сфотографировали, улыбки были искусственными, как пластик. Но снимок попал на обложку местного бизнес-журнала:

«Будущее династий: Холл и Монро объединяют силы».

НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА

Первый день в частной академии «Роузбридж» прошёл почти без крови.

Они сидели в одном классе — не потому что так хотели, а потому что семьи настояли:

«Пусть учатся вместе. Всё равно будут вместе жить».

Их парты ставили рядом. Не один раз. И каждый раз всё заканчивалось одинаково.

— Убери локти с моей половины, — говорила Бель, пододвигая пенал с едва сдерживаемым презрением.

— А ты убери свою косу со стола, она лезет в мои тетради, — отвечал Эштон, отодвигая её волосы, как будто трогает ядовитую змею.

Они соревновались во всём:
— кто быстрее сдаст контрольную;
— чья поделка на уроке труда окажется аккуратнее;
— кто наберёт больше голосов на школьных выборах (в 3 классе оба баллотировались в «лидеры класса», и оба устроили такую кампанию, что даже директор удивился).

Когда Бель выиграла олимпиаду по литературе, Эштон подкинул ей в рюкзак конфету с растаявшей карамелью, и вся её форма испачкалась. Она в ответ пришла на следующий день с бумажной короной, на которой маркером написала:

"Я победила. Оплачено Монро."

Уроки превращались в театр.На уроке рисования он нарисовал её как дракона.
Она нарисовала его как кактус в горшке с подписью: "Много шипов. Мало смысла."

Учителя то смеялись, то хватались за голову. Родители — гордились, ведь дети были умны и амбициозны. Никто не хотел видеть, что на самом деле это медленная, изящная вражда, которая с каждым годом копилась под кожей.

СРЕДНЯЯ ШКОЛА

К 6 – 7  классам всё начало меняться.

Бель начала отращивать волосы, мазать губы блеском и фокусироваться на том, как выглядит в кадре.

Но Эштон больше не смотрел в её сторону.Он стал проводить время с другими. Девочки липли к нему, как мёд к пальцам, и он не отказывался.На школьных вечеринках он уже целовался с первой блондинкой в курилке за спортзалом. Потом — с брюнеткой на выпускном седьмого класса.Его досье начинало пополняться именами, записанными на обороте учебника.

Бель делала вид, что ей всё равно.Играла в «ледяную королеву» и подшучивала, проходя мимо:

— А ты хоть помнишь, как её зовут, или уже номер присваиваешь?

— Главное — не забыть, как тебя зовут, когда в конце всё равно мне придется на тебе жениться, — парировал он, и она откатывала глаза так громко, что это слышал весь коридор.

Они начали всё реже ссориться, потому что... просто перестали взаимодействовать.Эштон увяз в спорте и тусовках.Бель — в организации школьных мероприятий, в дизайне декораций и фотосессиях для школьного журнала.

Иногда их ставили вместе — например, вести собрание или танцевать на открытии выставки. Тогда в воздухе висело натяжение, как тонкая струна. И каждый раз, когда их руки случайно касались друг друга, кто-то из них первым убирал её с демонстративным фырканьем.

Но искры там были. Они просто оба научились делать вид, что не замечают.

СТАРШАЯ ШКОЛА

К началу десятого класса всё стало окончательно ледяным.Их больше не связывало ничего — кроме фамилий и давнего обета, о котором знали лишь семьи.Они ходили по одним коридорам, сидели в одном актовом зале, но смотрели сквозь друг друга.Когда Эштон проходил мимо Бель в столовой — он даже не кивал.Когда она слышала его смех в компании друзей — делала вид, что не узнаёт этот голос.

Иногда их случайно сажали за один стол — на родительских мероприятиях, например. Тогда всё превращалось в молчаливую партию в шахматы: кто первым заговорит, кто отведёт взгляд. Никто не побеждал, потому что никто не играл.

Всё казалось будто забытым.

Только однажды, в одиннадцатом классе, Бель услышала, как одна из новых девочек хихикнула:

— А знаешь, Холл в детстве говорил, что был на тебе помолвлен... Прикинь?

Бель не ответила. Только усмехнулась и прошептала:

— Ну конечно. Был. Как будто это вообще было важно.

Но в ту ночь она спала плохо.И Эштон, в ту же самую ночь, не стал никуда выходить. Просто сидел у себя в пентхаусе и курил сигару отца на балконе.Их ссоры сменились тишиной. Но в этой тишине — было больше, чем в тысяче криков.

ВЫПУСКНОЙ КЛАСС

Он был король школы.Не потому что старался — просто всё само приходило к нему. Девочки записывали его имя на полях тетрадей,спорили, кто поедет с ним на бал в лимузине, и надевали самые короткие юбки, если знали, что он будет на занятии.

У него была своя команда по баскетболу. Свои тусовки. Свои правила.Каждый месяц — новая девушка.Хлоя. Потом Мэдисон. Потом Лив. Потом та самая Джина с пирсингом в пупке. Он не задерживался надолго. Они были как конфеты: сладкие, красивые, и быстро надоедали.

А он? Он смеялся, флиртовал, целовался в коридорах, позволял им сидеть у него на коленях в кафе, ставил руки на талию на вечеринках и, если кто-то делал фото, смотрел в камеру с полуприкрытыми глазами, как будто знал, что выйдет идеально.

Бель в это время держала дистанцию.Да, она была красива. Эффектна. Все знали, кто она. Но никто не решался к ней подойти ближе, чем на два шага. Может, из-за того, как уверенно она держала спину. А может, потому что за ней всегда следили глаза — не её, а его.

Она знала: он видел. Знал, что она одна.И ей тоже было не всё равно. Просто она никому этого не показывала.

"Я сама выбрала. Мне не нужны эти школьные клоуны. Я лучше буду одна, чем с теми, кто недостоин." — так она говорила.Но иногда, особенно по вечерам, когда Эштон уходил с очередной новой девочкой, она всё же задавалась вопросом: а почему не я?

ВЫПУСКНОЙ. НОЧЬ.

Роскошный банкетный зал на вершине холма, в огнях, с видом на ночной Лос-Анджелес.Все в платьях, смокингах, туфлях, которые натирают ноги, и масках уверенности, будто это лучший вечер в их жизни.

Бель пришла в бархатном платье цвета тёмного вина, с открытой спиной и тёмно-красной помадой. Она вошла в зал, как королева, которую никто не короновал — но все сразу признали.Она держалась уверенно.
Голову высоко. Бокал шампанского — крепко.Тея танцевала рядом, Люкс шептал на ухо сплетни, а она смеялась. Но внутри — был ком. Потому что за колонной, в полумраке, она уже заметила его.

Эштон.В чёрном смокинге, без галстука, с расстёгнутой верхней пуговицей, стоял у бара. Его рука лежала на талии высокой блондинки в блестящем платье. Он наклонился и что-то прошептал ей — она засмеялась, потом обняла его за шею.

А потом — он поцеловал её. Не просто «поцеловал», а вжался в неё с жаром, как будто в этом зале, кроме них, никого нет. Его рука скользнула ниже спины. Блондинка выгнулась, пальцы в его волосах. Флеш вспышки. Кто-то снимал. Все смотрели.

Бель стояла, будто прибитая к полу.Сначала она отвернулась.Потом снова посмотрела.И впервые за всё это время — не с раздражением. А с глухим, горьким вопросом:

"Зачем вообще всё это? Зачем помолвка, если мы чужие?"

Она вышла на террасу. Там было пусто.
Ночной Лос-Анджелес расстилался огнями. Она стояла одна. Без бокала. Без слов.А Эштон позже уехал с той девушкой. Даже не обернулся.