Part 19
Эмили
Я закатила глаза.
— Я не праздную святые дни.
Он нахмурился, увидев мою легкомысленность.
— Ты судишь тех, кто это делает? Всю Маленькую Италию и итальянцев, которые чтят такие вещи?
— Я не говорила, что осуждаю их, — возразила я, скрестив руки на груди и повернувшись к нему лицом, готовясь к спору, который, как я чувствовала, приближается.
— Закатывание глаз говорит об обратном, — возразил он.
— Теперь я должен потребовать, чтобы ты пришла. Когда ты в последний раз общалась со своими собратьями-итальянцами? Америка одинокое место для иммигрантки без общества.
— У меня есть общество, — сказала я, хотя мне стало интересно, подходила ли для этого моя единственная близкая дружба с Бо.
Пэйтон только надменно приподнял бровь.
Я вздрогнула, пытаясь не позволить ему соблазнить меня вести себя как худшее «я». Я ходила на терапию раз в неделю в течение прошлого года, и обычно я находила способ обуздать темное сердце своего темперамента и гордости, но что-то в Пэйтоне выманило мое худшее «я» из укрытия.
— Кроме того, ты можешь быть моим клиентом, но ты мне не хозяин, — сообщила я ему.
— На самом деле, любые отношения или взаимодействия, которые могут быть у нас вне наших профессиональных отношений, невероятно неуместны.
— Иногда лучшее выглядит так, — торжественно согласился он, и только его блестящие обсидиановые глаза выдавали его юмор.
— Я могу лишиться лицензии.
Он поджал губы и снисходительно махнул рукой.
— Только если кто-то сообщит о тебе.
— Преступление по-прежнему остается таким, даже если нет никого, кто мог бы его засвидетельствовать, — отрезала я, сразу же сосредоточившись на Эрике и Кристиане.
Сначала никто не знал об их романе, но это не значило, что то, что они сделали, было чем-то, кроме отвратительного.
Голос Пэйтона смягчился, его глаза стали слишком наблюдательными.
— Правила определяются теми, у кого власть, Эмили. Я не чувствую, что должен тебе об этом напоминать, но напомню. В данном случае я обладаю силой.. — он оттолкнулся от столешницы и зашагал ко мне сильной, волнистой походкой, от которой у меня пересохло в горле.
Я слегка попятилась и натолкнулась об стол, внезапно попав в ловушку его большого тела, когда он навалился на меня. Мое сердце бешено колотилось, подпрыгивая через препятствия страха, беспокойства и чего-то вроде желания, возникшего в груди.
Когда он поднял руку, чтобы снова обхватить мое горло, я вздрогнула, оскаливав него зубы, и вырвалась из его хватки.
Его глаза потемнели, полностью черные, между зрачком и радужкой не было чёткостей границы, просто две черные дыры, пытающиеся меня поглотить. Нарочито медленно, он поднял свою ладонь и вновь обхватил меня за шею, сжимая ее ровно настолько, чтобы почувствовать, как учащается мой пульс на его большом пальце.
Он наклонился ближе, его голос шептал. — Я здесь обладаю властью,Эмили, а не ты. И я говорю, ты придешь на вечеринку сегодня вечером.
— Потому что?— прохрипела я к своему ужасу напряженным и грубым голосом. В панике из-за его близости мои мысли перешли на итальянский, вернувшись к личности, которую я так долго пыталась подавить. Той, которую я ассоциировала со страхом и слабостью.
— Потому что, — сказал он тоном, полным мрачного юмора, наклонишь, чтобы произнести слова в сантиметре от моего открытого задыхающегося рта. На мгновение мне показалось, что я чувствую их вкус, оливковый на моем языке.
— Я так сказал, и то, что говорит капо, не поддаётся сомнению.
— Это не какая-то психопатическая игра «Саймон Говорит».
(прим.«Саймон говорит» — детская игра, в которой участвуют от трёх человек, популярная прежде всего в англоговорящих странах. Один игрок, ведущий, берёт на себя роль «Саймона» и отдаёт приказы остальным игрокам), — буркнула я, опираясь на его хватку, чтобы я могла ухмыльнуться ему в лицо.
— Я не из твоих податливых итальянок, которые сделают все, что пожелает мужчина.
— Нет, — согласился он, резко ослабив хватку на моей шее, так что я, споткнувшись на высоких каблуках, упала на его твердую грудь. Оказавшись там, он ненадолго прижал меня к себе, положив руку мне на поясницу, проводя пальцами от бедра до бедра.
— Но, тем не менее, ты будешь подчиняться мне. Не потому, что ты уважаешь мой авторитет, а потому, что ты не сделаешь ничего, чтобы рисковать своим положением. Один звонок Авани и она прикажет тебе сделать все, что я попрошу.
Нет, он был прав.
Но почему он так себя ведёт?
Я чувствовала себя ириской в его сильных руках, постоянно тянущуюся и растягивающуюся, когда он пытался преобразовать меня в то, чем я не была, в то, чем я никогда не стала бы, потому что это было то, что я ненавидела.
— Если тебе станет легче, Авани будет здесь, — сказал Пэйтон, отвернувшись, чтобы вернуться на кухню, где он продолжал готовить ньокки.
— Ты можешь даже узнать нескольких политиков и знаменитостей.
И могла бы использовать это как предлог, чтобы пообщаться с некоторыми из наиболее влиятельных фигур в городе.
Когда я только впилась в него взглядом, желая, чтобы у меня была сила убить кого-нибудь одним взглядом, он хрипло вздохнул, как если бы я была непослушным ребенком, который не ел обед.
— Несмотря на то, что ты думаешь, Эмили я действительно хочу, чтобы ты пришла на вечеринку и повеселилась. Я знаю, что тебе не так легко жить. По моему опыту, мы должны максимально использовать возможности, которые у нас есть и наслаждаться жизнью между драмой и хаосом.
Меня раздражало, что он говорил в точности как мой терапевт, поэтому я только поджала губы и пошла вперед, схватив сумочку. Когда я повернулась к Пэйтону спиной, чтобы уйти, мне пришло в голову, что в затонувшей гостиной Пэйтона находится пять человек. Все мужчины смотрели на меня с разной степенью забавы на лицах, поскольку стали свидетелями моей ссоры с их главным. Я вскинула подбородок и проскользнула мимо них, устремив взгляд в прихожую, не желая поддаваться их юмору или стыдиться властного игнорирования Пэйтона
И только когда я нажала кнопку вызова лифта, Пэйтон повысил голос: — Ох, Эмили? Я заказал знаменитый тирамису твоей матери. Принеси его сегодня. Ровно в восемь.
Поддавшись детскому порыву, которому не поддавалась с тех пор, как я была девочкой, я облокотилась на стену, скрывающую вход на кухню, и показала Пэйтону средний палец.
В главной комнате разразился смех, и я вошла в лифт с самодовольной мрачной улыбкой.