Глава 4
Мы снова стоим перед вами, снова учимся смотреть вам в глаза. Мы совершили много плохого, и теперь жалеем об этом. Да, сейчас я говорю не только за себя, а за всех, кто вернулся из Пустоши, за всех, кто доверился Советам. Думаю, они простят меня за такую вольность, ведь я говорю так, потому что знаю, через что они прошли, и понимаю их чувства. Благодарность наполняет наши сердца и в то же время страх. Потому что смотреть вам в глаза — значит видеть в них себя, жалких и ненавистных. Мы виноваты перед Городами, но теперь своим трудом и своей верностью мы будем стараться искупить свои грехи!
— из речи Алисы Кастерли, изгнанника третьего Объединения.
Шум аплодисментов раздается даже во сне, назойливый и непрерывный. Лица без лиц предстают перед глазами, верят ли они тому, что я говорю? Я сплю, но отрывки моей речи всплывают в голове снова и снова, все внутри меня протестует, мне хочется зажать рот рукой. А еще этот шум, он становится все громче и громче...
Я резко сажусь в постели и спрыгиваю на холодный пол. Я теряю навыки, инстинкты Пустоши притупляются, пару месяцев назад я бы уже давно проснулась. По коридору разносятся взволнованные голоса, раздается топот ног. Что произошло? Глупая мысль о том, что кто-то пришел спасти меня, проносится в голове. Нет, Ваше Величество, на этот раз вы сами за себя.
Я выглядываю за дверь: охотники, облаченные в спецодежду, пробегают мимо меня. Они вооружены, на лицах — суровая решительность. Эти люди не станут сомневаться перед тем, как сделать выстрел. Я чувствую, как у меня учащается сердцебиение. Только изгнанники могли вызвать такой переполох. Значит, они в Городе! Или где-то у его стен! Как бы то ни было, это мой шанс. Пока ОБ занято преследованием, я могу попытаться ускользнуть из здания и попробовать выбраться за стены. А там будут тени, они заберут меня с собой!
В голове звенит, я жду, когда коридор опустеет, но не возвращаюсь в комнату. У меня нет времени, чтобы забрать что-то с собой. Хорошо бы раздобыть оружие, но с этим — как повезет. Сейчас важнее быть тихой и незаметной.
Охотников больше нет, голоса затихли на лестнице. Я осторожно открываю дверь шире и, оглядываясь по сторонам, выхожу в коридор. Пусто. Ночью на жилом этаже остается немного сотрудников, большинство из них предпочитает ночевать дома. А охотники, я надеюсь, уже покинули здание. Я все еще иду медленно, боясь, что кто-нибудь выйдет из соседних комнат и заметит меня. Спешка может вызвать подозрения. Но, добравшись до лестницы, я собираюсь бежать. Так быстро, как никогда в жизни.
Я поворачиваю за угол и прикусываю язык, удерживая ругательства. Передо мной стоит Ворон и внимательно оглядывает меня с ног до головы. Позади него еще двое стражников, их пальцы сжимают оружие, а взгляды устремлены на меня.
— Далеко собралась? — спрашивает Ворон, и я впервые в жизни слышу в его интонации что-то помимо сухого безразличия.
Мгновение я оцениваю ситуацию: попытаться выхватить оружие и ускользнуть? Их трое, у меня — ничего. Пусть в рейте меня и научили драться, но все-таки я еще не сошла с ума. Я бросаю взгляд на лестничный пролет, он манит меня, я будто физически ощущаю, как свобода ускользает из моих рук.
— Хотела узнать, что произошло, — я уверенно смотрю в глаза Ворону. Мой побег провалился, даже не начавшись, грудь сжимает от обиды и безысходности, но я продолжаю: — Охотники куда-то бегут, шум...
— Изгнанники пробрались в Город и устроили погром, — я не ожидала, что он так просто ответит мне, и удивленно округлила глаза. Вероятно, Ворон решил, что меня так поразила его новость, поэтому произнес: — На одной из центральных улиц они разграбили магазины — побили стекла, некоторые подожгли и унесли целые запасы продуктов, лекарств и многого другого.
— Наверное, их быстро поймают.
— И, тем не менее, урон существенен.
Я хмурюсь, эта история приводит меня в замешательство: зачем рейтам так поступать? Конечно, им нужны и еда, и одежда, и тем более лекарства, но зачем действовать так открыто? Тени всегда старались быть незаметными и не привлекать внимания к своим кражам (не зря же их так прозвали!). Стоило хоть где-то проколоться, и Город усиливал охрану, лишая рейта возможности достать что-то в следующий раз. А в Пустоши нельзя пренебрегать ни одним куском, ни одной ниткой.
— Ну, тогда я вернусь к себе.
— Разумеется, за этим мы и здесь. Ты пройдешь в свою комнату и не подумаешь выходить. Мы будем дежурить у двери, так что сиди тихо.
— Они думают, что я сбегу? — я попыталась изобразить негодование.
— Да, — просто ответил Ворон и подтолкнул меня вперед. — В комнату, живо.
Когда дверь за мной закрывается, я едва удерживаю крик. Я могла бы уйти, могла бы прятаться в лесу, но снова оказалась здесь. Удивительно, что я так хочу снова оказаться в Пустоши, раньше я боялась даже думать о ней. Мысли снова возвращаются к рейтам, к сопротивлению. Им стоит быть осторожнее, погром был очень неосмотрительным поступком. Что же у них происходит? Только бы изгнанники не начали драться между собой. Я падаю на кровать и рычу в подушку. Как ужасно жить в бездействии и неведении! Ненавижу! Ненавижу эту комнату, этих стражников и ненавижу чувствовать себя в ловушке!Двэйн, а где же вы? Кажется, вас не хватает не только мне, но и целой Пустоши!
Утром меня снова разбудил шум, но на этот раз кто-то настойчиво долбил в дверь. Я успела только протереть глаза и сесть в кровати, как в комнате показался Ворон:
— Собирайся, тебя ждут внизу, — скомандовал он.
— И зачем нужно стучать, если все равно входишь без приглашения? — пробурчала я, но стражник никак не отреагировал на мои слова.
— У тебя пять минут, — произнес Ворон и скрылся за дверью.
Что опять произошло? Или это касается ночного происшествия? Меня вдруг обдало холодом: что, если кого-то поймали, и советники хотят, чтобы я попыталась опознать пленника. От мысли, что в руки охотников могли попасть жители рейта, становилось дурно. А если кто-то убит? Дрожь пробежала по всему телу. Я давно перестала быть наивной: даже опытным изгнанникам порой не удается уйти от ОБ. И зачем они устроили этот погром?
Ворон и двое его подчиненных не отходили от меня ни на шаг, пока мы спускались на первый этаж. Меня раздражало их присутствие, и я боялась, что из-за ночного происшествия, Совет может снова назначить мне надзирателей. Тогда я могу забыть о разговорах с Рахель и Азриэлем.
Спустившись вниз, мы прошли еще немного по коридору, а затем повернули налево. Я недоуменно замерла: перед входной дверью собралось человек десять, все они были сотрудниками ОБ, судя по их униформе. Некоторые лица казались мне знакомыми, но лично я не общалась ни с одним из этих людей. Трудно было предположить, в каких отделах они работали, но на охотников никто их них не походил. Мое появление заставило стихнуть и без того приглушенные разговоры. Некоторые смущенно отвернулись, другие скосили взгляды на мою метку, а кто-то презрительно скривился. Никто не поздоровался со мной, не махнул в знак приветствия. Они так привыкли ненавидеть и бояться изгнанников, что даже за два месяца не смогли привыкнуть к моему постоянному присутствию в стенах ОБ. На мгновение меня захлестнуло отчаяние: какие шансы есть у рейтов, у сопротивления? Какой общий язык, какое понимание мы можем найти у жителей Городов, если они не хотят даже посмотреть на нас? Как мы собираемся добиться их поддержки? Я внутренне себя одернула. Нельзя поддаваться этим мыслям, мы что-нибудь придумаем, мы раскроем им глаза, и все будет хорошо. Я гордо вздернула подбородок и оглядела толпу. Еще больше людей отвернулись.
— Доброе утро, Алиса! — знакомый женский голос раздался у меня за спиной. Я подавила кольнувшую изнутри неприязнь и, повернувшись, как можно приветливее ответила:
— Доброе утро, миссис Хофман! Рада снова вас видеть. Как прошла поездка в одиннадцатое? — моим стараниям не было предела.
— Спасибо, Алиса, замечательно! Мы пообщались с амнистированным, очень приятный молодой человек, очень разумный.
Я чуть не скривилась от этого слова. Для Советов «разумный» всегда означало «преданный». Но действительно ли он был таким, или только притворялся как и я?
— Надеюсь, вы правы, — ответила я, и женщина улыбнулась.
Дина Хофман была помощницей Дарио и по совместительству, как ходят слухи, его любовницей. Было ли это правдой или нет, меня совершенно не волновало, меня заботило лишь то, что Хофман отвечала за всю пропаганду, которая велась от моего имени. Она писала тексты, организовывала съемки и следила за каждым моим мускулом на лице, который мог выдать мой сомнение или намекнуть на внутреннее неповиновение. Несмотря на то, что она всегда казалась чем-то занятой и словно бы не обращала на меня внимание, я знала, что Хофман внимательно наблюдает за мной. Я чувствовала ее острый ум и хитрость и считала ее одним из опасных людей в моем окружении.
— Зачем меня позвали? Будем снова снимать? — любопытство можно было и не прятать.
— И да, и нет. Ты, вероятно, слышала о том, что произошло ночью? — ее зеленые глаза сверкнули.
— Да, в ОБ поднялась суматоха.
— Не сомневаюсь, — она печально качнула головой, — такой урон... Страшно представить! Жители напуганы, а магазины едва не воют. И дело не только в денежном убытке, людям может не хватить продовольствия.
— Неужели все так плохо? — искренне удивилась я.
Для угрозы голода изгнанникам нужно было опустошить десятки магазинов и утащить тонны продуктов!
— Ты же знаешь, мы живем в мире, где каждый кусочек ценен. Не так-то просто воевать с Пустошью.
Я чуть не рассмеялась ей в лицо. Как она может говорить о войне с Пустошью? Чем тогда, по ее мнению, занимаются изгнанники?!
— А что тени? — робко спросила я, пытаясь изобразить на лице стыд, ведь и я когда-то была одной из них.
— Некоторых поймали, казнили на месте, — жестко ответила Хофман, не сводя с меня глаз.
— Это справедливое наказание, — быстро произнесла я, игнорируя волну холода, обдавшую спину, и пытаясь делать размеренные глубокие вдохи.
— Хорошо, что ты это понимаешь.А теперь, идем. Ты едешь вместе со мной и Вороном.
Я послушно кивнула и двинулась вслед за Хофман. Как же противно от ее слов. И как же противно от своих собственных.
Черные «жуки» на высоких колесах ожидали нас во дворе ОБ. Солнце слепило глаза и приходилось жмуриться. Я с блаженством подставила лицо его горячим лучам и задержала дыхание, когда теплый ветер подул мне в шею. Странно, но он напоминал мне о прикосновениях Двэйна. Мне не так часто позволяли выходить на улицу даже несмотря на то, что ОБ защищали собственные стена и ворота, что уж говорить о куче стражников. Недостачу солнца и кислорода заменяли витаминами, которыми меня пичкали каждый день. Может, они догадывались, что шум ветра и свежий воздух будут напоминать мне о лесе и побуждать к действию, а может просто переоценивали мои способности. Но, так или иначе, я скучала по улице, по простору, где проще оставаться собой.
Ворон слегка подтолкнул меня в спину, и я поспешила забраться в машину. Как только дверцы захлопнулись, она зарычала, завибрировала, и мы вереницей выехали за ворота.
— Миссис Хофман, вы так и не сказали мне, куда и зачем мы едем, — напомнила я, глядя в затемненное окно.
За ним мелькали люди, дома, стеклянные витрины с экранами, на которых появлялись то одни, то другие цитаты из Закона, а потом и мое лицо, уверенно говорившее что-то. Я нахмурилась и отвернулась. Не хочу на это смотреть. Этот Город выглядел практически так же, как и тот, в котором я жила. Их отличало лишь несколько зданий и полное отсутствие растительности. В моем Городе оставалось хоть немного деревьев.
— Ты не слушаешь меня, Алиса!
— Простите, миссис Хофман, — я разозлилась на саму себя, — любовалась видами. Все выглядит таким родным.
— Да, наши Города похожи. Их создали такими, чтобы обеспечить стабильность, нивелировать наши различия, показать, что все мы равны и в любом месте Объединений каждый из нас может обрести свой дом.
— Мы не должны отличаться, — зачем-то добавила я.
— Различия создают хаос, куда лучше жить в мире и покое, не так ли?
— Разумеется, — я улыбнулась.
Говорите, что угодно, Дина Хофман, но никакая схожесть Городов не заставит меня чувствовать себя здесь как дома.
— Я вас прослушила, — смущенно напомнила я.
— И я должна повторять? Не будь это так важно, и слова бы не произнесла больше. После ночного происшествия Советы не могут остаться в стороне, они сделают все, чтобы помочь своим гражданам. Были собраны грузовики со всеми возможными запасами и направлены в магазины. Их владельцы получают товары совершенно бесплатно, а пока они наводят порядок и нагружают полки, мы будем раздавать жителям наборы первой необходимости. Это тоже, разумеется, бесплатно.
— Откуда у Советов столько запасов? — недоуменно спросила я. Никогда не слышала, чтобы Города располагали такими возможностями.
— В каждом Объединении должны быть стратегические запасы, разве не очевидно?
— Но Города не производят товары так быстро, ведь Пустошь ограничивает наши возможности.
— Этими вопросами занимаются Советы, тебе не нужно вдаваться в подробности, — ее голос прозвучал раздраженно. — Для нас важно, что у советников появился шанс вновь продемонстрировать свою заботу о людях и указать на бесчинства изгнанников, — как удобно, пронеслось у меня в голове. — О чем эти бездари только думали? Но нам это только на руку. Ты поможешь раздавать людям бесплатные наборы — как видишь, мы выполняем гуманитарную миссию — а мы кое-что поснимаем, потом ты скажешь пару слов.
— А где мой текст?
— Сегодня его не будет, скажешь все сама.
— Сама?! — мне не хватило сил скрыть ужас в своем голосе. — Но... но я не умею говорить!
— Скажи, что на сердце.
— Я не... я буду стоять и мямлить, два слова не смогу связать, тем более перед камерой.
— Мы пустим тебя в прямой эфир.
— Что?! Эта речь перечеркнет все, над чем мы трудились два месяца!
— Сделай так, чтобы не перечеркнуло.
— Но...
— Алиса! — ее тон стал еще жестче. — Неужели ты думала, что так и будешь читать по бумажке? Советники так не делают, это производит меньше доверия. А ты вроде решила стать одной из нас, решила работать с нами на благо Объединений, или ты передумала? Если так, то мы разворачиваем машину и отвозим тебя в ОБ в качестве изгнанника. Вновь. Так что ты решила?
— Я не передумала помогать Советам, — сдавленным голосом ответила я, — просто не хочу все испортить.
— Вот и не испорть. Пришла пора продемонстрировать свое сердце, там секретов бывает куда больше. И я надеюсь услышать искренность в твоем голосе, иначе у меня появится много вопросов.
Я сглотнула:
— Не волнуйтесь. У вас не будет причин для вопросов.