Хроники Нави и
Место для летописного архива мы выделили приличное. Стенки первых шкафов вырастали, прямо вырываясь и выколупываясь буграми, из черного мрамора нижней Прави в верхнюю, доходя до бывшего офиса Метатрон. Хаед тогда летописями не занимался, этим Гавриил больше, впрочем, сейчас вам это нисколечко неважно. Причину таких размеров, думаю, объяснять не требуется, она вас и так ежедневно окружает, о чем бы там не плакались демографические показатели. Для вактаре выделили отдельную секцию, куда каждую книжечку после чистки на посвящении уносили из общего зала. Летописи навьих тоже имелись, но лишь для того, чтобы сверять показания. Для забавы тоже, но это я от себя добавлю, старшим такое говорить не надо, они путаются, смущаются.
Пройдите-ка сюда. Пусть скалистые лабиринты полочных небоскребов вас не пугают. Ближе, не бойтесь - судьбы, они только символически на голову валяться. Здесь темновато, мы за экологию. Пыльно? Бросьте, это просто прах и пепел. Нюхать все равно не советую. То, что в нос бьет пригарью жженой бумаги, это прибирают периодически, стирают якобы ненужное. Тш! Послушайте. Вот этот шелест и такое как бы процарапывание, поскрипывание – это слова выписывают. Смертные, кто же еще. Если дыхание свое затаить можно чужое услышать. Похрапывание, похрипывание, покашливание, посапывание, похлюпывание, посмаркивание, пошептывание. Даже эхо разговоров. Почитать можно, конечно. Пока нет никого - любую берите, разрешаю. Главное не свою. Стыдно ж будет.
Летопись: Все коты попадают в Навь
Линяю, чихаю, все крестятся.
Печка теплая-претеплая. Вот дрова сосновые и горят хорошо, и смолой пахнут. Лепота. Переворачиваюсь, значит, на другой бок. Тепло. Хор-ро-шо. Тишина.
Редко теперь тишину эту найдешь. С кожаными этими. Девчонка эта пышногривая еще ладно, у нее голос тихий, да и вообще шуму не делает, гладит иногда. Вчера вот валялась на полу, палками этими цветными царапала чего-то. Потом лист в карман сунула, ушла. Надолго так, до вечера ее не видно не слышно. Только мальчишка этот Рыжий приплёлся, меня шуганул, ну да я ему в тапки нассал, и пошел тоже. Вечером оба явились, да не одни, а с чмухом. Ну, я к ней, нюхать. Нормальная. В ведро залезла, уснула. Я ей тоже тапки покажу как-нибудь.
А сегодня снова под вечер, сижу, получается, на подоконнике, слежу, а там этот, бритый, Костин. В щелку между ставнями пролез и наезжает:
- П-с! – лапищей своей машет. - П-с-с! Эй, п-с!
Девчонка на его хамство не реагирует, не слышит. Тот на меня глянул – я ему глазищи вылупил, сожру, мол. А все равно, паскудник, форточку открыл.
Летопись: Come as you are
Да ладно, шучу, все с ним хорошо.
- Э, блин! Я кому пысыкаю тут, а? Где Петух?
- Плюнула на плешь ему и послала к лешему, - буркнула мелкая, и со стуком захлопнула шкаф. Тут же уселась на пол перед коробкой своей и стала вещи разбирать. Сразу подмечаю нужный крючок к теме:
- Фен привезли? – штука полезная, хотя сам не пользуюсь. Хотел как-то отрастить шевелюру под Кобейна, так цены на шампунь увидел, думаю, не, проще сторчаться уже реально. Ладно мыть можно раз в год, так там срок годности, ай, ну его лесом, короче. Еще цепляется туда всякое. В будущем, мэ-бэ. Мне еще бы на гитару норм накопить. Вот у мелочи дома хорошие висят.
- Он у нас религиозный, - выпендривается. - Работает на вере в чудо, - ой как выпендривается. - Тебе надо?
- Тебе надо, - ну и я гениально, че. – В гости идешь? Не, не так. В гости идешь. Петю только надо.
- Да говорю, - откладывает фломастеры на стол. Купила-таки с разными запахами. Люди такие пешки! - У Хальпарена. На практике.
- Че я? – уточнил Петя, прямо на ходу скидывая свои «бархатные».
- А ты не пошла? – допытываюсь. Так носилась за ним, а тут резко – на тебе.
- И не пойду. Обиделась, вот что. И вообще, в гости, кажется, иду. Как раз сделала бутерброды, ну, и разбила окно.
- Ты что сделала?
- Бутерброды.
- А завтра дежурить что ли? – Петух, блин, расписание решил просмотреть.
- Товарищ, - взываю, - отвлекись от дичи, что ты сейчас читаешь и послушай ту дичь, что несёт это чудо.
Эта сразу куксится.
- Пробовать будешь или нет?
- Там попробуем, - заскакиваю-таки в комнату. Товарищ Кузя пучеглазит похлеще мухи на унитазе. И че он? Я ж свой, босиком. - Корзинку бери.
Короче, туда-сюда, тыры-пыры, мелочь накинула плащ, положила хлеба с вареньем и варенья с хлебом, так пошли мы.
- А что там будет? – не унимается. Переглядываемся с Петей. Меня, честно, на два фронта тянет.
1. Добровольно-принудительная вербовка в БРСМ
2. Принудительно-добровольная запись в профком.
Решаю в молчанку играть:
- По прострелам смотри, они сейчас растут, куда надо.
Язык цветов нельзя подслушать, так тут выражаются. Идем аккуратно, тенью. Сейчас на солнце нельзя. Местные чуют, мы и так человеки слишком для Нави. Тенью нужно «пропахнуть», как говорят. Чувствовать.
Вообще, помню, меня ребята старшие убедили, что сидеть в тени надо три дня и три ночи. А не то приду – съедят. Сам бы их съел. Я ж реально сидел. Болел потом, блин.
Да в принципе тут заболеть – мозгов не надо. Сыро, хоть ты фондю делай. Буква к: кал-амбуры. Болота одни. Вот и теперь шли, я, вроде, эти топи другими помню, а сейчас разлили тархуна, ступить негде. Мы с Петушилой по бревнам ползти старались 1, а мелочь «вайб» словила, так, по кочкам. Красиво ей. Конечно, красиво, не спорю, особенно, когда мастер – леший, который уже, ставлю свой пароль от почты, чапалахов оптовых раздал всякому, кто не так на нее зыкрнет.
У самого обрыва тени сложились в стрелку. Раньше пробовали на доску бумажки крепить, но их есть начали. В лесу свои порядки, им и следуем.
Темный кончик указывал в сторону, где начинался заворот деревянных шпал заброшенной железной дороги.
- Окей, но сомнительно, – Петя попробовал их ногой.
- Над пропастью не ржи! – заявляю и иду первым.
Сначала они идут по земле, а дальше начинается.
- Как палатка на ходулях, - выдала мелочь, рассматривая чащу ржавых столбов.
Мы пошли прямо по ним, придерживаясь за балки. А вид внизу! Е-мое, ну вот хотел в детстве пилотом работать! Потом, конечно, понял, что это все не только про картинку красивую и передумал.
Идем, а там поля эти, болота, деревца. Красота, короче. Тут чую, ветер тёплый в спину потянул, позади свист послышался. Мелкая обернулась, ойкнула.
- Машина...
Только никакая это была не машина. А поезд. Просто поезд для душ. Чёт он поздно едет.
Ну, руку поднял, голосую. Остановились, успели. С пыхтением дверца отворилась дверца, а на лесенке бабушка. Прелестнейшего вида мадам, хочу я вам сказать, так и подчеркните! Путешествия ей к лицу.
- Товарищи, - ору, - не подбросите ли добрых молодцев? И девицу. Тоже ничего такую!
Бабуля меня взглядом чуть не обнюхивает.
- А билетики-то есть у вас, касатики? – скрипит.
- А у нас в лесу не было места для кассы.
- Оплатим, - Петух терпение теряет. Мелкую под подмышки и в вагон. - Посторонись.
Ну залезли мы, получается, эти все на нас как на террористов каких поглядывают. Мелкая к дипломатии:
- А у меня бутерброды есть, - говорит, - хотите? Я старалась.
Неуклюжие ломти хлеба с вареньем, сыром и маслом, намазанными так, что масло стало фоном для алых мухоморов и желтых лисичек. Сразу видно, что не врет.
Ящерки, я их голубятами зову, потому что они такие, прозрачно-синеватые, сразу к ней стеклись, облепили. Обжоры мелкие, все жрут от продуктов до энергий. Хотя вот думаю, грустно, походу, быть духом. Вроде ешь, а вкуса нет.
Души же человеческие сидели как будто в обычном поезде. Кто в окно смотрит, кто курицу точит, кто в телефоне или книжке засел. Духов будто бы не видят, а, может, и правда не замечают, тут я знать не могу. Может, сидят и думают, что едут к родственникам, домой или в отпуск. Все это верно, конечно, но не совсем. Даже интересно было бы однажды узнать, как выглядит последний тур. Жаль, не судьба. Маршрут-то красивый. Вот едем мы, никого не трогаем, Петя с Ягой договорился, что зайдет к Бае молока передаст, мелкая с голубятами играется, картинку им показывает – нарисовала что-то, а вокруг лес. Пропасть мы давно проехали, холмы пошли, а впереди рукав Смородины маячит. Я знаю, как поезд поедет - прямо по воде. Чтобы после утонуть. Очень красиво. Ну, ладно. Пора.
- Прыгай! – кричу.
- С ума со-а-а-а!
Летопись: Сесть, сюр идет!
Суета вокруг гриба.
Динь-тили-динь-тирли-буль-дон-дон-дон. Шу-топ-чик-фью! Ква-ух-звон-хрусь-звяк-дон.
А восеньскай ноччу збірала я лісце.
Дзяўчынкай жывою каб з гушчару выйсці!
Ха-а-а-а! Ш-ш-ш. Топ-стук-стук-шлеп-щелк.
У багнi балотныя кінулі дрэвы,
Каб чулі смяротныя восенню спевы.
Каб людзі баяліся, ў лес не соваліся.
Косткі зімовай парой не ламаліся
Ха-а-а-а! Хлоп-топ-щелк-свист.
Стук, звяк, тук-тук-тук.
- А дзе то мае маслякi?
Стук-тук-шурх-звяк!
- Уху! У-х-ху ху-ху...
- Ты з'еў мае грыбы? – шух-звяк. - Ты з'еў мае грыбы?! А як жа гарбаты выпіць! - фьють-плясь-звяк-тук-хрусь.
Шурх!
- П-ш-ш-ш...
Ай збеглі грыбы на балоце.
Патонуць пачвары ў журбоце!
- Забі зяпу!
- ...Глядел за ней, как жевжик го-во-рить. Смотрю – глаз да глаз за ней нужен! Я водой ее раз, высмотрел, и графа. И этих кареглазых туда. А лупоглазая луп-луп! А ей приглянулась...
Плыве жевжик па рацэ.
У яго вясло ў руцэ.
Хто спакой парушыць -
Хай хавае вушы!
Свист.
- Чуж-чуж-чуж!
- А ну адчапiся ад мяне!
- Чуж-чуж!
- Да дзе?
- Чуж!
- Ах-х-а-а! То не чакалi нас? А мы прыперліся!
- Рома! – звяк. - Прыйшоў, жабяня ты паскудны. Дай абдыму хоць, колькі не бачыліся! Столькі гарбаты выцякло! Да закрыйся ты, не чуж!
Шурх-шурх-шурх.
- Это кто?
Топ-топ-топ. Стук. Чирик? Пш! Звяк-звяк.
- Ты мне спорамi не раскідвайся! Сам у сваіх гушчарах засеў, носа да нас не кажаш. Пабач каго прыцягнулi.
- Что он сказал?
- Что съест тебя. Учи беларускую мову уже, на ней почти все навьи местные говорят. Да и вообще, чего ты все время на общем говоришь?
- А вы куды гэта? Я вось гарбаты зараз, а?
Шурх-стук-звяк. Буль-буль-буль.
Гарбата на смакi багата.
Насушыш адборных грыбоў –
Змяшай іх з палонкай ды мятай
Ды ляж пад наглядам дубоў
Памрэш ты спакойна ды хутка
Пабачыш цудоўныя сны...
- Я в вас зараз нешта кiну!
Летопись: Только не делай ничего плохого
Как здорово, что все мы здесь сегодня напились
- А пойдем с ними? – попросилась мелкая, заглушая слова утопленниц про гниение до самой весны.
А мы, типа, только приехали. Особняк как стоял на берегу, так и на месте. Нормальный, ничего не скажу. Старый весь такой, заросший.
- Иди, - говорю.
Рома с Межевиком руками напожимался, чуть чаевничать не сел. Куда? На ужин сразу к этим хладным? Тьфу на них десять раз, носятся как ненормальные по трясине, хуже мотылей. Хищных.
- Я одна... не хочу, - хнычет. - И слов не знаю.
- Учи язык, кому сказали. На общем, типа, не уедешь.
Хотя сам бы в таком не жил, честно сказать. Ремонта не оберешься, машина пока доедет - так вся подвеска к лешему на подарок, отопления нет, магазинов нет. Классно, типа, что лес-природа, но тут же и тишины никакой. То звери, то эти слизкие, чтоб они волосы себе гребнями повырывали, достало уже реку обходить. То вообще люди. Вот как сейчас, идут и не заткнутся.
- Я теперь ещё английский знаю.
- Оу, вы из Англии? – у Ромы аллергия на молчанку началась – язык чешется. Ну не всегда ж таким был, что за фаза? Хотя ладно, чего я, полезно иногда. Вон недавно хальсбанд машину перестал облучать – так он мне адресок местного вэкста скинул и красота. Надо ему еще молока занести. И написать кому, чтобы докупили. А то блохастая морда опять все выпила. Не соседка, что удивительно, кончилась, типа, фиксация на чернично-молочном супе. Теперь жди новую беду.
Чего-то услышал, хотя толком не слушал, пробормотала она: «ну не отсюда же». И тут чего-то вспыхнула:
- И вообще! Сколько тут вообще этих языков учить надо на этой планете?
- Сколько есть на планете.
Че вспыхнула? И так уже поняли мы, что эмигрантка. Откуда только, лист тебя возьмет? Почему не сказать? Вдруг полезно. Внешне так толком не вычленишь. Еврейка, типа, какая что-ль? Мастер говорил, они умные. Эта тоже бывает периодически. Если дело до нормальных дел не доходит. Хотя акцент у нее пробивается иногда странный.
Короче, опередил я их давно, ворота потянул – закрыты. Черепа с частокола на меня глазищами тырятся. Че уставились? Что я, в гляделки играть пришел? Люди деловые, открыть можно было бы уже. Показал хальсбанд ближайшему. Вдруг тут камеры какие?
- Только что мне эта планета нравилась.
- А мне давно разонравилась. Лучше бы на Марс.
Или, типа, позвонить куда-то можно? Веревок, типа, не висит нигде.
- А ты знаешь марсианский? Мне кажется он очень странный. Слишком много местоимений и никакой логики в падежах. Кого, куда, зачем. Откуда мне знать зачем? Я даже не знаю, что.
- Это потому что ты не марсианин. Вот земляне куда привычнее. Всё-таки живём вместе. Ты че стоишь? – приплыли, блин, картина Репина.
- По приколу.
- Так это, избушка-избушка, - начал Рома, передавая мне сумку, - к лесу задом давай, - приговаривает, а сам на ворота подскочил, влез, да как заорет со всей дури: - Бая! Бай, котик, кис-кис-кис! Ты куда делась, радость моя?
- Чтоб тебя! – я его за штанину. - Роняли в детстве?!
- Открывай, - орет, - тут хрен в пальто, дед Пихто и бабка с пистолетом!
Смотрю – поехал он куда-то в сторону. А это ворота открыли. Наши. Сестра из Ольгиных, типа, - по стрижке видно.
- Че орете?
- О-о-о! Товарищи! Бая дома? Мы к ней на чай.
- Валяйте, мы тоже по делу. Э! – с разворота крикнула в коридор. – Шрамированный! Иди руку пожми! Где его уже задушили? – полетела куда-то в зал, чуть вазу заросшую не зацепила.
Тут хвать! Аж сердце не прихватило! Когтями в плечи! И пухом по носу. Вот гостеприимство. Кто так скачет с потолка? Дырявого тем более.
- Байка! – Рома, как идиот, лыбиться, по коленям хлопает. – А киса-киса-кис, ай и не надо! – та с меня спрыгнула, села, смотрит. - Мы за чаем, отсыпь горстку, а?
А эта смотрит, главное, так, будто прибьет кого. Достали, типа. Понимаю, котофеевна, понимаю. А чаю, все-таки надо.
- С нас пирог, - говорю. – Со сметаной.
Ну, это уже, как говорится, другое дело. Повела нас за собой на веранду. Тут светлее от улицы, только тиной несет и деревом мокрым. Блин, лак еще кошмар как облупился. Хоть ты двери уже меняй. Да все подряд меняй – все сожрали. Даже люстры бронзовые и те в паутине, погнутые.
- Зато на Марсе один язык, а у вас... – мелкую как заклинит – не закроется. Болтает и болтает свое. Там мир уже разрушился, а ей объясни, почему. - Я же никогда все не выучу. Меня что, не поймут?
- Это вы к чему все? – поинтересовался подошедший «шрамированный». Не помню его имени, хоть убей, но он, типа, из тех, кто навьих таскает, как прикажут куда. Именно что таскает, сам не ловит да не лечит. Вон подбородок расцарапанный.
- Учим мелкую разговаривать, - Рома руку первым пожал. Я следом. - Тебя и так не поймут. Никто никого не поймёт. Таково бы-ти-е-е-е, - завис у печки. - Баинька, кипячу?
Кошка молча посмотрела на него и отвернулась. Села на подоконник, ждет. Я парней в сторону и сам стал огонь разводить. Дрова сырые, ни шиша тебе хозяйственности. На распалку книжку надорвал. «Схемы для вязания спицами. Что делать, если пряжа убегает?» Бить, естественно.
- Есть тут одна лилия, которая, к сожалению, научилась говорить, - сморщился Брат, прислонившись к косяку. – Магистр притащил в деревню, а там попросили сюда притащить. Усыпить, похоже.
- Говорить-то я умею, - скорбно всхлипнули из-за двери, - было бы с кем.
- Я его сейчас унесу, расслабьте булки, - пообещала Ольгина, едва не сгибаясь под тяжестью старомодного горшка, из которого высовывался ярко-желтый цветок.
- Забавно, - продолжал всхлипывать тот, - как частица «не» никому не нужна, а? И в этом такая трагедия! – шмыгнул не знаю, чем, носа вроде нет, и тут же зыркнул искоса: - Секрет хочешь скажу?
- Будет не секрет, - говорю. Докатились, уже с подсолнухами всякими разговариваю. Или что это за сорт вообще? Знакомый.
- Так в том и смысл! – лепестками махает. А зубы есть. Не всеядный ли? - Ты слушай. Все, что тебе говорят, в одно складывай. Ай! – забрали мы у Сестры горшок, поставили на землю, так что цветку пришлось задрать бутон. – Как это низко с вашей стороны!
Мелкая сразу к нему присела, голову набок.
- И что ж ты мне скажешь?
Этот задумался, лепесток под сердцевину подложил. И тут как встрепенется!
- Как вам игра? – чуть с горшка не выпал, так разволновался. Ли плечами жмет.
- Смотря какая.
- А вот запомните, какие бы ни были, побеждать в них не надо. И проигрывать тоже.
Тут я фыркнул, за сервизом потянулся. Старый он, времен панов, наверное. Хотя и на советский тянет. Зато целый. Не хватало еще чаем обжечься.
- А ничья?
- Да-да, ничья не считается! Но смысл тогда от игры?
- А че вы там набрали? – вникать в речи шизофренической горячки в план не входило.
- Машина на границе заглохла. Пытаемся достать. Мы как раз за инструментами, - потряс коробком. – Мэ-бэ чего будет. И этого заберем. Сразу Яге покажем, а то она войдет домой – инсульт схватит с такими питомцами.
- Кстати о питомцах, я видела ты чмуха приручила, - эта Сестрица всегда у нас милой старается показаться. Не то чтобы из этих, выбери меня, но близко. Хотя, может, просто не хочет горшок тащить.
- Да, эм, - чего девушки волосы за ухо постоянно тянут? Мозг там включается или что? 2 - Ну, он, вроде, решил со мной жить. Только вот держать их дома кошмар как неудобно.
- Так и жить неудобно! – вмешался Рома. Хорошо, что вмешался, а то я уже хотел по рукам дать, опять он к вазе какой-то потянулся. – Подумать только, как отвратительно оборудованы наши дома и улицы для самых простых вещей. Вот, к примеру, захочу я влететь в дом, да хотя бы на метле. И ведь не получиться, просто врежусь в косяк и останусь без головы!
- А у тебя есть метла?
- А наличие головы тебя не смутило, - пробормотал самый лучший и любящий друг - я.
- Неа, но если бы была, то стояла бы она в ожидании окончания ремонта, читай веками. Опа! – чайник свистнул, что готов. - Ладно, товарищи, счастливо.
- Сладких снов, - махнули да ушли. Надеюсь, с машиной все норм.
- А они продаются? Ну, чтобы в нашей стране, - гнет свое мелочь.
- Сняли, кажись. А где, говоришь, бутерброды с ножом? Чай съедим, ими запьем. О!
Голубята что-то да оставили. Я тоже попробовать взял, не каждый день она нас дома травит. Считай, даже в первый раз что-то сделала.
- Ну как?
- На пятерочку, - говорю. Нет, ну в самом деле, неплохо. Масла бы поменьше. - Пятерочку из десяти.
- Я тебе эту пятерочку сейчас пропишу в.
- Так-так-так, - Рома руками замахал. Бая когти показала – невежливо мы. - Что в дурке был день открытых дверей? Че тут выходит? Успокаиваемся.
- Вот и успокоюсь! – метнулась к двери и вышла.
- Ли! - этот рванулся, а я его за локоть.
- Да пусть идет, куда хочет. Что с ней станется? – попалась же подруга, обидчивее не знаю кого. Гордая больно. Ну иди попсихуй, слова тебе сказать нельзя. Успокоится – вернется. - Заливай.
Бая хвостиком махнула, жестянку с полки сбила и в зубах на стол поднесла. Села снова. Смотрит.
Ну и мы друг на дружку. Цветы эти - мелкие скрутки фиолетовые, такой цвет, вроде, психически больные любят. В воде горячей расплываются, что тряпки в растворе, кружатся.
- Боишься?
Смеется он. Знаю я, что не смешно тебе ни черта! Иначе мы бы тут не сидели оба. Лили что? О чем ей плакать? Родителей своих, типа, не знала, не видела, не скучает. На Катю ей вообще все равно! Даже на похороны не пришла, ни слова, ни вздоха.
- Боюсь, что не сработает, - говорю. Говорю, а мало. За плечо его потрепал: - Передай привет ей, ладно?
В глаза не посмотрел, не могу. Ну их вообще, эти глаза! Врут не хуже остального. И слова их со вздохами. И так все знаем. Такого никто не скажет, что мы знаем.
- Вздрогнем.
Чай с целлофановым привкусом тюльпанов утяжелил дыхание. Веки потяжелели.
Высокая зеленая трава щекочет воздух над холмами. То тут, то там в землю впиваются белоснежные зубья-руины мраморных колонн.
- Пап? Мам?
Я бегу вперед, не чувствуя ни ног, ни земли под ними, трава хлыстами рвется, подгоняя ветер. Он становится все громче, почти подхватывая под грудью, но крик, сумасшедший, сбивчивый, детский, почти как первый младенческий вопль, перекрывает его.
- Папа! Мам! Я здесь!
Голос обрывается на смех. Я задыхаюсь. Горло сжимают острые слезы.
- Мама! Папа!
Летопись: Песня песням Песни песней. 3
Заклинаю вас, дети заблудшие, не засыпайте в лесу
1. Сидели мы косы Смородке плели, вдруг слышно, как мох мнут людские шаги. То девочка. Девица? Кто их поймет. Косы не плетет и платок не берет. К полыни! Не взяли б такую нигде, мертвячку. Загадка, на кой же к воде ступает такая? Позвали.
- Сестра! Не графа ли ищешь?
Сверкнули глаза.
- Вы видели? – Нет. - Вот и я не хочу.
И тенью мелькая, сбежала. К ручью слетел огонек, мол, ловите скорей. Не то пропадет между темных корней. Все шишки на нас полетят, коли что. Да граф будет зол. А я вспомнила. То парни, выходит, остались одни. Молчит договор, ну а мы голодны.
- Лети на все стороны, свищ да вопи, ай-да к Яге матушке, сестры мои!
Стоит у Смородки ее особняк особый особо. В нем молодцы спят. Лежат, мирно дремлют под сонной травой и видят во снах мир иной, им чужой.
Заклинаю вас, дети заблудшие, не засыпайте в лесу.
2. Чуть мы подступили, как слышится хруст – то Жевжик, наш царь. А с ним Кузя да чмух.
- Что надобно, пан?
- Да хворы у iх дух. Спалiу Кузе хату. Дзе хто?
- Дзецi тут. Два хлопца - дзяучына кудасьцi сышла.
- Будзiце. Кузьма, патрымай жабяня.
Кот выгнулся, хвост приподнял, заворчал и на ноги встал домовым. А наш пан пошел прямо избу. Мы следом за ним. Вактаре лежат, видят сны. Не съедим. Могли бы, но Жевжик не даст – договор.
Заклинаю вас, дети заблудшие, не засыпайте в лесу.
3. Тут чмух скорчил морду, прищурился кот. Да рот как разинет. Да вдруг как чихнет. Секунду глядели, как пламя летит. Почти прикурили, авось не сгорит. Но нет, кто-то вскрикнул, взметнулись огни. Схватились за гребни сестрицы мои. С волос покатились Смородкины слезы. Вактаре оставили Баины грезы.
Заклинаю вас, дети заблудшие, не засыпайте в лесу.
4. Тут слышу, наш граф на порог подошел! Руками махнул, позолотой сверкнул и к нам.
- Что случилось?
- Мы только пришли. Вот чмух расчихался, а парни одни.
- Хальпарен, магистр, мы просто в гостях. На чай...
- С сон-травой? На кой лист? Где Лили?
Глядят друг на дружку, а девочки нет. Глядим так и мы, дать ли графу ответ?
- Бажена, скажи, - мне сестра говорит. А мне почем знать? Как пошла, так ушла. Граф хищно прищурен, так злобно глядит. А парни растеряно по носу трут. Получат по ним же, как только уйдут.
Заклинаю вас, дети заблудшие, не засыпайте в лесу.
5. Граф веки прикрыл, шепчет заговор в тень. Зовет огонек – тотчас тот под плетень явился, сверкает пушистой звездой. А Жевжик моргнул нам вернутся домой. Сидим мы, стирая под глазом росу.
Кляну вас, блуждая, не спите в лесу.
Летопись: Дневник самого прекрасного существа на планете. 4
- Чем Вы занимаетесь?
- Вечностью.
- Филолог?
- Слово я знаю, не только люблю. 5
Дневник мой, друг мой, я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта дрянь. Сезонная тоска. С тех самых пор, как прозвали меня причиной всех бед, нападает на меня этот прескверный гость. Сегодня мне было с ума сойти как тошно, если, конечно, с моего ума еще можно куда-то сойти, не разбившись на рельсах в фарш. Даже коллег не достанешь – все заняты. Спросит меня кто, на кое Начальство доставать-то всех надо? Посидел бы, да сам бы кто подошел. А вот врут. Не предложат, не дадут. Сами - только отберут. Магомеду я так и сказал. А неудобно оно только срать в почтовый ящик, остальное - дело надобности. Пришла вот Валя. Хотел с ней поговорить, как друзья в конце концов, а она как всегда, видите ли, занята. Ну я за ней.
А она решила сама Навь осмотреть на камертон. Не прогнала, решила, что тут уж пригожусь.
Заговорил с ней про Серебрянку, мол, как она с ним, таким душным, так ладно уживается. А она мне, мол, лучше с душным, чем с бездушным. А я что, бездушный разве? Можно подумать у меня под костью вороньей ритма нет.
- Очень даже слажено мы работаем, - говорю.
- От слова лажа, - языком цокает.
Цокает, а все равно меня больше того же рогатого любит. Хотя не виделись они уже сколько, а все равно, как говорится, тяжело забыть лицо, что хочется разбить. Коллектив «Серебряные» со мной вон, считай, вовсе не разговаривает. Да и шли бы они к воронам, в самом деле, с этой любовью. Один вред.
Так обошли мы все, ничего не нашли, допроменадили до кладбища, зашли часовню эту заброшенную. С ней история такая превеселая была в те годы, когда еще трупы выкапывали, изучали. Миша, может, помнит, мы тогда здорово напились, как все закончилось.
Ну вот вернулись в Правь. Идем по коридорам, смотрю – не хватает чего-то. Валечка, смотрю, тоже ладонью по плечу провела – шали нет. А где? А где? Тра-ла-ла.
А тут позади шорох какой-то, оборотился, а там эта принцесса.
Поздоровалась, извинилась, по классике базовых настроек человеческой речи, и шаль тянет, мол, нашла.
Княгиня предпочла уточнить, за что такая радость?
А она за нами в Нави шла, говорит. Ну, не прямо за нами, ну, просто по одной дороге. А шаль зацепилась, на кустах осталась. Было бы грустно, говорит, если бы Вы ее оставили. Вам она очень идёт. И серёжки тоже. И бла-бла-бла.
А Bell' у нас из тех, кому в старости бокал шато-мутон принес бы не ребенок, но исключительно бизнес, и тех же твердо уверенных, что типу лица одной половины человечества подойдет только пластическая хирургия, а другой – вразумительная пощечина. А их мозг создал леший.
- Шучу, - добавляет она постоянно. - У них нет мозгов.
А тут и говорит, мол, чтобы не вешали лапшу на уши, уши стоит чем-то занять. А потом приглядывается искоса и спросить изволит, не у твари ли этой старо-рогатой наша гостья в подмастерьях, и не Лили ли ее имечко. Запомнила, похоже.
А эта обижается, как всегда, мол, он не старый, он винтажный. И все спрашивает, с чего она так обозлилась.
Ну Валю только спроси, она тебе за все пояснит, вот мастер твой отвратительный, гордец, дурак и трус. Но ты мила, говорит. Хотя так же горда. Впрочем, для женщин это даже хорошо.
- А для старших? Или стоит быть умными и бравыми?
- Выбери то, что больше бесит, - говорит.
А тут принцесса все-таки спрашивает, что мы в Мольвактене, ну, Нави, подмастерья вечно из-за уз за мастерами повторяют, делали, а главное, как ей теперь выйти, потому что ей вообще-то надо котика какого-то дома кормить.
Так. Я тут записи полистал. Откуда у нее уже кот? Вот так оглянуться не успеешь, смертные себе уже зверей заводят. Нет, что б наоборот.
Говорит, может, лифт есть какой. Не, лифтов у нас как-то нет. А то застрянешь между четвертым и третьим мирами да жди себе, пока мы бумажку неделю из одного зала в соседний будем нести, чтобы подпись поставить и народ на починку собрать.
Впрочем, занесу в книгу предложений для Начальства. Хорошая пытка.
Тут слышу – туфли стучат по коридору, а это истеричка моя любимая зеленоглазая. Доченьку свою заметил, вот и подошел, похоже.
- Что так тихо? – говорит. - Я слышу соло бас гитары. Рыжий? – друга драгоценного заметил. - Думал, ты уже подох в своих архивах.
Изломанным витиеватым своим жестом я так уж и быть здороваюсь, что ж мне прятаться? Улыбаюсь обаятельно, спрашиваю:
- Если я сдохну обещаешь плакать?
- Если я заплачу обещаешь сдохнуть?
А княгиня тем временем уточняет дежурно, чего он забыл. Ну а тот стелет мол, навестил одного парня, который как-то решил, что Рафаэлю безумно нравится улица. Теперь он наш, так что может и поболтать. Его. Пару часиков. До готовности.
Я к нему, помнишь мол, шутку такую, как берёшь ты сандалии да их человеку на руки надеваешь, пока тот спит и щекочешь ему лицо.
- А потом я тебя по всему Риму ищу, пока они ему "сандалии" выдать пытаются.
А девушка эта все молчит. Так обиделась. Не верю, что боится. Не из той породы. Отпустили ее назад в часовню. Найдется.
Вернулся к себе. Набрал этому, соколу, блин, брату Белого. Так, поболтать. Он малый ничего, помнится. Мы с тех пор, как медаль второго места пост дежурного оккупировала, созваниваемся иногда ни о чем. Пошутить, пожаловаться, обругать всех подряд. Одиноко ему, видно, как и мне. Вот недавно только про поход свой говорил, мол, планировали, дай Начальство, на пару месяцев – Начальство не дало. А сейчас не ответил. Занят, похоже, не будет же он просто так игнорировать. Или будет? А если случилось что, а я тут в своей каморке? Ай, тьфу! Куда поехал?
А приехал к тому, с чего начал. Разлагаюсь тут вороном на стенках сосуда, пока Начальство создаёт философский камень. Новый, не те обломки, что я и мне подобные храним. Уж он-то наделает злата. Уж с ним-то будем бессмертны. Или погибнем вновь. А пока сижу, никого со мной нет. Свободный, важный, почти что поэт. И никому ни на том, ни на этом, ни на каком ином свете не нужный. Вожу тут пальцем по грязной книге среди таких же грязных, грязных бумаг. В грязном архиве посреди пепла паленых душ. Да разве я это? Что за дурак пишет тут от моего лица? Врезать бы ему по этому самому лицу, что за мерзость? Томная дохлятина. Довольно. Finio. 6
Летопись: Из древней были. 7
Отыщи его в пути, где бы не бродил он
Пыль в воздухе закружилась от долгого выдоха. Поспать даже из принуждения совершенно не вышло. Говорят, бревна не просыпаются, так не оттого ли, что не засыпают, но сразу кладет их старшая сестрица смерть. Будь она трижды проклята эта отцовская природа. От одной мысли о выходе из дому воротило нещадно, от идеи же оставаться в четырех стенах – тошнило того хуже.
- Граф? – блуждающий огонек опять замельтешил над ухом. Как он надоел со вчера. - Там Ваша девочка вдоль реки ходит.
По пальцу на каждое веко да один на лоб в триединстве. Широкий рукав сполз к локтю, обнажив запястье. Хальсбанд словил блеск огонька. Какая «моя» девочка, лес тебя храни? Она сама не своя. Как и я, впрочем.
- И что же? Кто-то почил или планирует?
- Да нет пока, - судя по тону, он явно смутился. И прекрасно. - Но вы просили сообщать после Дремучей.
Ах, ну да. Дерьмучая.
Ссылка на запись от вчерашнего вечера
Хрусталь воды с переливчатым журчанием обволок обнаженные плечи и скользнул по ключицам, заронившись в ямках. Проведя ладонями ото лба, я убрал волосы с лица и слегка прищурился проглянувшим сквозь ветви лучам. Крохотные капли прокатились по рукам и с шумным звоном спрыгнули в озеро, сейчас такое чистое, что даже самые темные уголки глубин приоткрыли солнцу заросшие липкой зеленью камни. Свет золотыми лепестками рассыпался по поверхности, по пути пощекотав в озябшую в туманах листву. Возвращение в Мольвактен всегда своего рода праздник.
Вскоре все наладится, весна всегда возвращает дела на круги своя. Братство разберет завал, как снег сошел - и работать проще, и навьих сюда привезти проще. Зимой пока до местных достучишься, пока они примут, пока пятое-десятое - проще прибить и самому помереть.
Полулежа, одними пальцами приласкав сверкающую гладь, я набрал пригоршню воды и дал ей просто просочиться по коже.
И Лили уже освоилась. Вчера у ворот выглядела вполне себе жизнерадостно. Стоит поинтересоваться, не пожелает ли сходить за трын-травой. Это ночью, довольно красиво и, возможно, будет любопытно. Не все же из-за ранаре переживать. Лассо у нее почти получается.
А затем наконец прикрыл глаза и со вздохом откинул голову назад, опершись о гладкий камень. Шелковистый поток подхватил выгнутую на миг спину, обвил талию и успокоился. Наконец никого.
- Граф!
Кого.
- Хм?
Шепот блуждающего огонька был едва различим в чистом сознании и все-таки портить настроение они горазды.
- Там Пущевик странно себя ведет.
- И?
Бросьте, неужели бывали времена, когда тот вел себя подобающе?
- Он как будто съест сейчас кого-то.
- Пусть.
Не ждете ли Вы, наивный, что буду я каждого птенца из его зубов выдирать?
- И там Ваша...
ВАКТАРЕ. ПОДМАСТЕРЬЕ МАГИСТРА ХАЛЬПАРЕНА.
Плеск сбил эхо ее голоса. Прихватило узы. От тянущей боли перед глазами мелькнула вспышка: Дремучая, поляна за терновником, брат.
АКСЕЛЬ?
Плащ вихрем взлетел за спину и взметнулся по ветру. На ходу вскинув кисть подхватил нить и потянул на себя. Шаг, весь мир метнулся мимо, сжался через лист и на поляну, жест на руне. Формула хлестнула кору, едва не задев Лили. Чтоб тебя Смородина затопила, гнилье ты несчастное!
Ух, как и всегда здорово помог тогда, выловил. Заодно одолжил рубашку, надо бы послать голубя, вернуть с гостинцем каким, он, помнится, мармелад из той посылки, Лондонский, похвалил. Кстати, старую, похоже, как оставил у озера, так и. М-да, уже и забирать не стоит, наверняка некто да присвоил. А то и съел. Проблема в другом. Ее зовут не Лили. Должно быть, родители назвали иначе, старшие перекрестили, а она не приняла? Это нужно выяснить. Если ранаре действительно явится.
Ссылка на запись от 1785 г.
- А если я захочу разорвать узы? - решился поинтересоваться я.
- К чему такой вопрос? – удивился мастер.
- Ну, - нашелся, - ты ведь упоминал, что в случае смерти подмастерья, нужно отрекаться, чтобы узы не держали его дух на листе или вроде того.
- Нужно знать имя. Произнести его в краткой клятве отречения на общем и тогда все оборвется, тебе ее знать пока не нужно. Но помни, имя дает нам великую власть. Не называй своего кому попало. И о чужих не допытывайся. Это не всегда хорошо кончается.
Расстроился. У отца имени нет.
- ... по правде говоря, сказала, что видеть Вас не желает, но там еще двое одни остались. А утопленницы...
Ах, ну, да. И еще одна беда, вещь она социальная, компанию ищет. Характер. Мой, к сожалению. Костя, разумеется, попытается меня переубедить, якобы, о, как же это слово, триггер? Может, и даже весьма вероятно, у нее тоже есть какой-то триггер. Но кто из нас должен себя в руках держать? Не тот ли, кто обязан был за годы в этом наловчиться? Извиниться, безусловно, следует, сюда бы тоже голубя с письмом, просто так поговорить не захочет. А вот объясняться. Нет, пока нет сил. И к чему? Кто старое помянет, как говорят, а мне глаз нужен, мудрость все одно как не далась, так и не приживется.
А двое, смею полагать, вечно-приклеившиеся. Петр и Роман. Что ж с ними делать, этим господам попасть на съедение нежелательно.
Особняк у конца путей, помню. Давно около него не бывал. Первое время, когда еще только предложил его вместо избы – чего стоять пустому, раз забросили? - как-то неловко было лишний раз на благодарности натыкаться, теперь же все дела-дела. Ягиня матушка души на сегодня уже провезла к отцу, если не ошибаюсь. Хорошая женщина.
Ссылка на запись от 1830 г.
- Брось, - скомандовала Яга. – И сюда поди.
В избушке было темновато да тесно, точно в печь затолкали. Однако ж тепло. Уже давно как непривычно тепло.
Не смея ни к чему прикоснуться, я прошел за бабушкой к лавке, повинуясь ее жесту, сел и положил плащ рядом.
Круглая жестянка гулко причмокнула, открываясь путанными внутренностями разноцветных мотков ниток и игл. Яга хлопнула в ладоши, подгоняя. Парочка булавок тут же подхватила плащ и принялась штопать, покусывая и потягивая ткань так, будто пыталась разбудить раненного зверя.
Нужно было что-то сказать. Хотя бы попробовать голос.
- Спа-съи-бо.
Постарался как смог. В детстве, я слышал это слово много раз, в основном от отца, хотя приезжали и гости. Прозвучало правильно. А больше ничего не знал. Но этого хватило – бабушку омолодил почти ласковый прищур.
- Что? – спросила да в сторону кивнула. - Нравится так?
Тогда я не понял ни слова. После перевел. А она головой покачала, на плащ пальцем махнула и на меня.
- Нра-ви-тся говорю, а?
Чтобы не показаться грубым, решил ответить хоть что-то.
- Дэт-то тил... бытъ... эм, - глоток, как же это по-русски? Приложил руку к груди. - Min mamma...8
- Ма-а-ма? – повторила Яга, благосклонно. - Ну, коль мама, то и верно. Обижать негоже. Подошью так – не заметит, сделаю похоже. А где-то мама?
Знакомое слово. Склонил голову еще раз послушать.
- Где?
«De» или «der»? 9 И явно была еще буква. Запутался. Она думает, что мать сейчас в Швеции? Herregud, как же тяжело. Постучал пальцем по воздуху, указывая на землю, и на всякий случай, если вдруг слово звучит похоже, произнес:
- Dog. 10
Позже подойду поздороваться. Главное, чтобы опять про отца не начала причитать.
Уже на подходе к частоколу дела оказались неладны. Под ногой чавкнула вода. Утопленницы разбаловались. Вот попадет им от хозяйки. Разрешила она им играть поблизости, так танцуют меж деревьями бледной паутинной мутью, шлейф волос по ветру бросают, не подойдешь – закружат.
А в особняке не то что хоровод, целое сборище. Бая на шкафу кувшин перевернула – на последний сухой участок молоко вылила, дым выдохся. Тут меня заметили.
- Мне следует что-либо выяснять или?
Утопленницы было отвечать собрались, да вдруг встрепенулись и с визгом белесой метелью бросились в лес. Тут же позади стукнул оземь тяжелый посох. Хозяйка вернулась, Яга матушка.
- А ну п-шли отсюда прочь! Вот же трупоедки! Жыж, куда же ты глядишь? Чуть проснулись детки. Что пришел?
- Ды вось, - махнул на домового тот. - Кузьма скардзіцца, чмух ледзь дом не спаліў, чхае не спыніцца. Можа, знойдуцца ў цябе лекі якiя?
Яга подобрала шерстяную юбку, переступила порог. Все молча наблюдали за ней. Подумав, я поманил воду к себе. Та с покорным журчанием собралась в пузыри и по велению нового жеста мелкими брызгами растворилась в воздухе. В ответ мне сверкнул одобрительный прищур.
- Бай, коток мой, поднеси бабке ее ступку. Отольем вам мази каплю, будет спать голубка.
Кошка, все это время обнюхивавшая чмуха с Кузьмой на пару, влезла на стол и подбила лапой черную емкость. После чего вскочила хозяйке на плечи и, помахивая хвостом, заурчала в такт ее напеву: «Если ветки по лицу, значит ты в чужом лесу, к лесу выйди на поклон, сразу добр станет он». Старая присказка.
- Чаще всего люди погибают во сне от курения и огнедышащих жаб, - попытался разрядить обстановку Роман. - Хорошо, что Вы за нами пришли, магистр.
- Что? – приподнял брови я. - На помощь? Не слыхал, вот тропинкою речной по делам себе шагал. А вас стоило спасти? Спали бы себе бестревожно. Вам явно хотелось кое с кем повидаться. Почти преуспели.
Петр молча встал, собрал чашки и перенес к умывальнику. Стыдно. И поделом. О мастерах своих подумали? Что с ними будет? Или только мне c навьими за ваши могилы отчитываться?
Острый травяной запах перебил ягодный. Яга растерла бирючину, постучала по краю ступки.
- Сон трава – вещь опасная. Во снах раз оглянешься - навеки останешься. Да ты тоже не бранись, сам себя припомни.
Как тянула я тебя коридором темным, утомилась. Было. Однако же под присмотром. Да и с мастером мы тогда расстались давно.
Ссылка на запись от 1831
Смолистый чад пара заполнил легкие. Луна равнодушно глядит серебристым оком. Высокая трава примята по всему полю. Морозный луч льется на нее, разбиваясь в алой луже. По плечу ударила тяжелая капля. Еще. И еще. Дождь разошелся как следует. Избивая спину, царапая кожу, сдавливая горло в тошнотворной судороге. Ее тут нет. Ее нигде нет. Никого нет. Никого. Землю заливает слизистыми потоками, растворяя темную кровь в таком же темном-темном трупно-черном пруду.
Вдох. Кашель.
- Ай-ай-ай, ты влез, сынок. На воды тебе глоток. Что же там тебе приснилось? Аль с настоем что случилось?
Кое-как вернувшись на стул, я принял плошку. Приторный привкус фиолетовых лепестков, казалось, разъел зубы.
- Прост-и.
Яга махнула рукой, что от назойливой мухи, да потянулась за блюдцами.
- Не топишься и ладно.
Собрала звякающую стопку, убрала к печи, сплюнула на стол да стерла платком, пришептывая. Затем покрутила визжащий носик самовара, доливая себе пар над чашкой.
- А только, знай, - продолжила Яга, отпив да вздрогнув: - Ай, хорошо! Да, сынок, далей я тебе ни капли не отолью. Коли так отужинать пожелаешь – милости прошу. А заклятий не проси. Сам чародей, сам себе и ворожи.
- Вот, - в руках ее переливался чернильно-синий пузырек. – Возьми, по капле в рот. Два заката и пройдет.
- Магистр, простите, - поморщился Роман в явной попытке поскорее закрыть тему. - Мы просто хотели попробовать. Больше такого не будет.
- А больше и не нужно. Следите за чмухом. Грибы сегодня кто-то уже украл. 11
Надеюсь, эта искра выкурит хоть часть дури из ваших голов. Так, теперь.
- Лили где?
Позови меня тихо по имени, ну же. Уже ведь не успокоюсь, пока не пойму, что звать еще можешь.
- Пошла по тропинке в ту сторону, - шепнул огонек. - Может, след словите.
- А, дык гэтае, - припомнил Жевжик, - мы міма праходзілі, там быў. Яна шаль нейкую на могілкi, якiя старыя вясковыя, несла.
Сердце ёкнуло, но дежурно. Чутье молчало. Старшие, пусть бы тот самый заклятый дуэт, не посмели бы нарушить право посвящения. По крайней мере, явно. По крайней мере, как хочется верить всем, кто когда-либо сталкивался с угрозами смерти, прямо сейчас.
Забытое людьми кладбище лес приютил так же радушно, как и все ему подобное. Таковых здесь нашлось много, это – самое крошечное. Всего пара-тройка пористых каменных губок, что, точно маленькие тролли, застыли в траве. Лили тенью сидела там, под крестом, склонившемся с поцелуем к большому надгробию. Слава листам.
Парни ринулись к нему.
- Глянь чего скоммуниздил! – потряс пузырьком Роман.
В качестве ответа Лили вынула откуда-то из кудрей палку карандаша подобрала с земли листок и нарисовала на нем злую рожицу.
- Да ладно тебе, мелочь, - начал было Петр, но тут Роман встрял, схватив обоих за локти.
- А мы Катю видели.
Петр вырвался и раздраженно заоглядывался то на меня, то на Брата. Лили же нахмурилась, отодвинулась и протянула на сей раз вопросительный знак. Переглядку как заморозили. Мне потребовалось моргнуть.
Роману же потребовалось около минуты, в течение которой он повторил за мной, проверил наличие нас около себя, облизал губы, нервно улыбнулся и, покрепче сжав уже в обеих руках пузырек, сглотнул, чтобы пояснить:
- Ну, - дернул головой, - Кота.
В этот момент из кофты вывернулась чмух.
- Котик! – воскликнула Лили и тут же потянулась к ней, едва не ударившись о камни.
- Еле вытащили, - кивнул Петр. - Все сожгла.
- Что ж мне с тобой делать, глупенькая, - вопрошала та, вытирая чмуху все еще слезящиеся глаза.
- Сказали, поить вот этим, - Роман отдал пузырек. Лили перекатила чмуха поближе, приоткрыла пробку и принюхалась. Чутье дернуло тревогой.
- Советую быть аккуратней. Лично, уж будьте добры, не принимать. В определенных дозах такая нагрузка на струны может привести к смерти.
«Кстати об этом, у меня к Вам будет небольшой разговор», - думалось еще, но разговор уже перехватили.
- Я была бы рада, если бы кто-то привел меня к смерти. Мы бы поладили. Сладкий какой-то очень, - она продолжила оглядывать настой. - Мне кажется, Котику сладкое нельзя. И что, всегда поить?
- Дрессировать было бы полезно, - вновь подал я голос. - Что-то мне подсказывает, крохотная фрекен довольно разумная.
«А еще» - а ничего больше, слишком хотелось ей поговорить про питомца.
- Очень, - согласилась Лили, пусть и не поднимая головы, как обычно. - Она все понимает. Просто ничего не умеет.
Чмух вертела глазами по орбитам, словно моторчиком заведенная. «Да, между прочим» - уже вдохнул я, но тут опять.
- А мы Катю видели, - повторил Роман.
- Ко-?
Шух!
- Ай, ты! – вскрикнул Петр, шарахнувшись от вспышки пламени.
- Петя! – воскликнула Лили, прижимая к себе сморщенного аллергией Котика.
- Что Петя?! –тот, чуть не катясь прочь, избивал пламя. Я слегка махнул пальцами на руну иса в его сторону. Холодный поток сбил пламя, заставив вздрогнуть всем телом. Уж извините сердечно, побочный эффект. В ответ он как-то рвано кивнул и кой-как вернулся на ноги, потирая свитер, будто бы этот тоже был в сговоре. - Она достала уже меня жечь по поводу и без!
- Ли... - Роман странно нахмурился, попытавшись словить ее за руку.
- Да не ругай ты ее! – с дрожью в голосе перебила та, забиваясь назад под арку камней. - Она старается, ясно тебе, - эта фраза прозвучала слабее, почти совсем расстроено. Или задумчиво? Сонно? - У нее просто не получается ничего.
- Ли, все норм? – снова, уже гораздо громче позвал Роман, ухватившись за край плаща.
В первый миг, мне подумалось, будто бы он уточняет насчет Екатерины. Но буквально следующий хлестнул по шее.
- Отойдите. Фрекен, разрешите, будьте так любезны.
Ее плащ остался на земле, точно мертвая птица с истекающим кровью крылом. Разве что не кровью, а противным соком из треснувшего в суматохе пузырька. В кармане быстро нашелся платок и стер синеватый след с ослабевшей ладони. Лили полупьяно пошатнулась.
Голос остался профессионально спокоен, а только хлыст досады так и повис наготове. Отвлекли, не заметил сразу.
- Ступайте домой, подобру-поздорову, пока еще чего не случилось, - а на новые вопросы бросил только: - Нож-ка-ми. Ножками.
Пока еще кто в эту дрянь не влез. Не до вас, ей Богу.
- Магистр!
Нет, ну до чего глухие.
- Поспит и вернется. Под моим контролем. Котик идет со мной. Ступайте прочь сию минуту, кому сказано. Петр!
Тот дернулся прочь от пузырька, который только собирался поднять и который тут же полетел в траву под камнями с подмоги носка моих туфель. А мать говорила, я дурью с мячом маялся. Любая дурь не будет лишней, когда тебя окружают идиоты.
После этого Рома-таки стащил друга за шиворот. Чтоб вас с практик так же прогонять приходилось! Пока только тащить подобным образом случается.
- Мастер? – Лили вдруг пошатнулась вновь, едва не сбив меня с ног. - Надо задержать это дерево.
- Что-что? – ослышался?
- У него ствол.
- Не волнуйся, я его посадил, - уверил я со всей найденной невозмутимостью и тут же подхватил опять.
- Вы такой молодец, - пробормотала она куда-то в небо.
Соглашаюсь, как не согласиться? Нет, фрекен, Вам определенно стоит преподавать дисциплину вроде спиртологии, о которой Ваш друг так настойчиво твердил однажды зимнею порой. Доза маленькая, разве что опьянит. Наутро прояснится. А мне определенно не стоит когда-либо вновь брать себе на душу подмастерье. Бальтор, упаси меня споткнуться. И почему Бальтор? Почему мы обращаемся к древним вактаре? Будто бы нас слышат, herregud, переступи через порог, ради Нави и листов, не свались.
Дома, названым так исключительно из привычной формальности, было темно и, смею предположить, жуть как холодно – Лили зябко поежилась.
- И почему у Вас все-таки нет домового? – зевнула она, оглядываясь на пыльно-паутинные полки. А затем, как ни в чем не бывало, точно по старой привычке или вовсе у себя дома, прошла к постели, кое-как, с усилием стянула одеяло и закуталась, лишь вздрогнув слегка напоследок, и спросила еще: - Не хотите?
- Хотел, - признался я, а чтоб занять и себя, потянулся к балкам, выудил черную, битую уже, оттого и заткнутую под крышу уже сколько лет, не помню, лампу, и, нарочно возясь со спичками, хотя мог бы уже чиркнуть руну, продолжил: - В детстве особенно, но в нашем доме толком никого не водилось. Помнится, я тогда сам сделал, слепил из теста, но отец его съел. Смешно? – улыбка ее спряталась под одеялом, но синева предательски-озорно сверкнула в ответ теплому блеску огня. - Теперь мне тоже. Слава Начальству, с настоящими так не поступали на моей памяти. А теперь у меня толком и дома нет, чтобы домового заводить.
- Я тоже шила как-то, - поделилась она, смяв в объятия подушку. - Его звали мистер Хрусь. Точнее, звала его только я, больше он никому не понравился почему-то. Надеюсь, у него все хорошо.
И без того затуманенные сон-травой глаза тут задрожали. Лили поджала губы.
- А где он? – поинтересовался я, чтобы как-то перевести тему. Быть может, его еще можно забрать и принести.
- Не знаю, - просто, точно во сне пожала плечами она.
- А где был?
- Дома.
Беседа стала походить на допрос, но вот как раз-таки этой информацией хотелось бы располагать. Документов, кроме разве что паспорта вактаре, сделанного, как заведено издревле, по принципу «кто, чей будешь?», у нее не было. Может, где-то в старом доме остались другие бумаги? С верным именем.
- А дом?
Она на миг задумалась, разглядывая полосы пола.
- Вы такого места не знаете.
Вновь поведя рогами, я тоже отвернулся, уставившись туда же, словно среди темных бревен, где-то в подвале прятался суфлер.
- Я много чего не знаю. Даже твоего имени.
- Как и я Вашего.
- И не нужно, - рога дернулись почти инстинктивно, как вздрагивает рука от удара в ту самую забавную кость локтя. - О нем я позабочусь.
- Вы хотите позаботиться о моем? Не нужно, оно плохое.
Здесь, уж простите великодушно, пробило на улыбку.
- Плохое тоже нужно защищать, разве нет?
Она снова притихла, на этот раз подольше. Я оставил суфлера в покое и оглянулся на нее.
- Это другое. Оно просто... оно мне жить не дает.
Свое я тоже не люблю. Слишком много грязи свалилось на него за последние, да что последние, и в первые годы жизни. Одним лишь прозвищем едины, о как благосклонна оказалась судьба, не подав людям идею фамилии раньше двадцатого, а может, девятнадцатого, века! С каким же отвращением пришлось бы идти по свету, неся на себе еще одно семейное клеймецо. Впрочем, забавно. И оно будто бы казалось неподходящим. Струны дергались со зла или из привычки, но никак не на естесственный, почти родной манер, как было со словами «мастер» и «брат». Однако ж и тут, ах к листам! Намучиться всегда успеем.
- Ладно, - сказал я не без лишнего вздоха, которым отчаянно попытался сдуть с орбиты тревожного мотылька. - Но давай договоримся, что жить – это очень важно. Я не стану спрашивать тебя о том, чего ты не хочешь, но за это ты пообещаешь мне оставаться живой.
Сказал и протянул мизинец. Оглянулась и она, слегка нахмурилась, анализируя, протянула указательный. Котик чебурахнулась со стола. Я зажмурился, теперь уже точно смеясь.
- Мастер?
- Да?
- Это Вам. Я нарисовала, - совсем засыпая, пролепетала она, протягивая мятую бумажку.
Осторожно, лепестками, я развернул комок-бутон. На увядшем, а некогда белом листе старательно-четкими линиями, сохранить бы эту четкость в формулах, пророс силуэт. Обращенный ко мне спиной, он глядел куда-то в пустую сероватую даль. К малахитовым разводам оттенков плаща приклеилась травинка – это уже подарок Смородины. А на ветвистых, пожалуй, слишком аккуратно прорисованных рогах застряли снежные завитки крохотных лилий.
Я не люблю фотографии, что уж говорить о часах муки перед художниками, а потом веках того гаже, когда на тебя глазеют без согласия. Но этот ненавязчивый листок. Это.
- Это... - повернул было голову. Но осекся. Уснула.
Утром нужно вернуться пораньше все-таки. Помочь. Можно и послать кого-то, но хочешь сделать хорошо - сделай сам. Мальчишки да навьи ещё натворят дел.
Я никогда не топил печь, может, стоит? Впрочем, это лишний шум сейчас и дым. Пусть хватит одеяла. Уже весна.
Спит. Не притворяется? Если отойду? Следует воды оставить, пожалуй. Не холодно ли? Не узнаю. Только бы дверь не скрипнула. Чудно. Итак, лес.
Kristallen den fina som solen månd skina,
som stjärnorna blänka i skyn. 12
И все-таки имя. Как же тебя зовут? И почему это так нужно скрыть.
Когда-нибудь придется спросить ее об этом. Что б этих людей с их именами! Когда-нибудь придётся узнать правду.
Оклик? Нет-нет, птицы. Все в порядке. Если что – почувствовал бы. Почувствовал и мигом примчался на помощь 13. Только потому что так положено, конечно. Магистр, мастер - это большая ответственность.
Лес бы не посмел ослушаться. Не посмел бы чинить козни подмастерьям. Так что незачем лишний раз мешаться . К тому же, это до возмутительного грубо.
Нога ступила в траву. Чтоб их! Опять тропы запутали своими играми. Завтра потеряются будут рычать друг на друга. Повел рукой, разрывая паутину мыслей и следов. Дорога вновь легла под подошвы, листва расступилась, обнажив щербатый блин луны.
Нет, так тоже не пойдет. Не уснут. У Лили кровать прямо под окном. Еще один жест. Ветки спрятали лучи. Теперь хорошо.
Даже слишком хорошо. Везде. На рынке, во всех ближайших селениях, у моста, в заповедных закоулках. Всюду тишь, да гладь. Порядок.
Темный, почти черный, захваченный в объятия растительности пруд блестел зеркальной гладью, сплюнув к берегу пену острых лепестков белых лилий. Остановился у него. Убрал руки за спину. Закрыл глаза. И наконец позволил себе вздохнуть. Тяжело, протяжно, по-настоящему.
Всем было хорошо той ночью. Всем кроме него.
Примечания:
1. Он, естественно, навернулся волчком в трясину по самые уши. Я пока угорал, пока его доставал, пока от комаров отбился - сам влез, «надримкорился». Малая словарный запас пополнила. Короче, налево возле поляны к склону не идите. Берем такси. И домой, маме помогать.
2. Нет, не часто я челку назад зализываю. Я считаю. Иногда набок. Это другое.
3. Русалочьи. Думают, что сочиняют лучше всех. Их никто не переубеждает. И вас не советую.
4. Ибо старшим летописи, видите ли, не положены
5. Адаптированное и развитое мною до дерзости замечание преподавателя по античной литературе.
6. Заканчиваю (лат.)
7. Которая могла бы быть Песней Песням Песни Песней, но хозяин ее слишком сдержан и, в чем-то, адекватен.
8. Попытка сказать «Det tillhörde min mamma» - «Это принадлежало моей матери» (швед.)
9. «То» или «Там» (швед.)
10. Умерла (швед.)
11. Сам не понял, зачем вспомнил про Чуковского. Слазить с валерьянки все-таки оказалось делом опрометчивым.
12. Кристалл мой бесценный, ты светоч Вселенной, полночных мерцание звёзд (швед.) – Песня Kristallen den finna.
13. Он слышал, что девушки любят, когда столетние нелюди наблюдают за их сном, но оставался с собой честен – ему не сто, а двести с накипью, да и повторять судьбу этих наблюдателей он ни в коем, даже самом сумасшедшем из случаев не собирался.
Перевод с беларуского:
А осенней ночью собирала я листья. Девочкой живою чтоб из чащи выйти!
Ты съел мои грибы? - шух-звяк. - Ты съел мои грибы?! А как же чаю выпить!
Ай сбежали грибы на болоте. Утонут твари в печали! - Заткнись!
Плывет жевжик по реке. У него весло в руке. Кто покой нарушит - Пусть прячет уши!
- То не ждали нас? А мы приперлись!
- Рома! - звяк. - Пришел, лягушонок ты пакостный. Дай обниму хоть, сколько не виделись! Столько чая утекло! Закройся, не чужой!
- Ты мне спорами не разбрасывайся! Сам в своих чащах засел, носа к нам не говоришь. Прости кого привлекли.
- А вы куда это? Я вот чаю сейчас, а?
Чай на вкус богатый. Насушишь отборных грибов - Смешай их с полынью да мятой. Да ляг под присмотром дубов. Умрешь ты спокойно да быстро. Увидишь чудесные сны...
- Я в вас сейчас что-нибудь брошу!
- Да больной у них дух. Сжег Кузе дом. Где кто?
- Дети здесь. Два парня - девочка куда-то ушла.
- Будите. Кузьма, подержи лягушонка.
Да вот, Кузьма жалуется, чмух чуть дом не сжег, чихает не остановится. Может, найдутся у тебя лекарства какие?
- А, так это, - припомнил Жевжик, - мы мимо проходили, там был. Она шаль какую-то на кладбище, которое старое деревенское, несла.