глава 15
Внезапно я почувствовала ревность ко всем бывшим партнершам Виолетты. Ко всем тем, с кем сексом занимались иначе – не так, как со мной. Я почему-то была уверена, что она делает это иначе и так, как понравилось бы любой...
– Можно задать тебе личный вопрос? – спросила я, поднимая на нее глаза.
– Можно, – кивнула она.
– Почему ты ни с кем не встречаешься?
– Обязательно должна? – Она не сдержала улыбку.
– Мне кажется невероятным, что ты свободна. Что не нашлось кого-то, кто вцепилась бы в тебя мертвой хваткой.
– Невезение вцепилось в меня мертвой хваткой, – отшутилась Виолетта, кивая на перебинтованное запястье. – И судьба периодически хватает меня за задницу как питбуль. И, видит бог, мне этого достаточно.
Я рассмеялась над сравнением судьбы с питбулем. Похоже, что моя судьба схожей породы – психованный стаффордширский терьер.
– Когда у тебя в последний раз были отношения? – спросила я. Любопытство все не отпускало меня.
– Примерно год назад. Затем был период, когда я полностью потеряла контроль над своей жизнью. Я долго приходила в себя, собирала все воедино, так что времени на отношения просто не осталось. Несправедливо начинать их, когда ты сама – хаос на двух ногах.
– А как ты теперь?
– Ближайший месяц вынуждна есть добытую девушкой еду и отдирать от плинтуса свою самооценку, – сказала она, кивая на запястье, – а в остальном прекрасно.
– Прекрати винить себя, с кем угодно могло случиться. Лучше радуйся, что машина не переехала тебя целиком. Тогда все было бы намного хуже.
Если бы Виолетта не появилась в моей жизни, я бы до сих пор была с Андреем. Чтобы захотеть изменений, нужно понять, что имеешь и что могла бы иметь. Осознать разницу. Каждый раз, когда Виолетта говорила со мной, касалась, делала для меня маленькие, но важные вещи – принесла пончик, попросила не стоять под дождем, поддержала в трудную минуту, – я сравнивала. А сравнив и сделав выводы, нашла в себе силы уйти.
– Если б меня переехала машина, мир бы много не потерял, – сказала Виолетта, полностью разрушив дурашливым сарказмом возвышенность моих размышлений.
– Зато потеряла бы я, – сказала я, глядя в даль.
Небо опустилось совсем низко. Казалось, если вытянуть руку, то можно тронуть облака. Повозить в них руками и вытащить со дна горсть звезд.
Я знала, что Виолетта смотрит на меня, угадывала боковым зрением, но не решалась встретить ее взгляд. Боялась, она прочтет в нем, что я, как школьница, втрескалась в нее по уши.
* * *
Той ночью я пришла к Виолетте в гостиную в очень тонкой ночной рубашке на голое тело. Мне хотелось оказаться рядом с ней, и будь что будет. Если она чувствует то же, что и я, то я хочу разделить с ней эту ночь и эту постель. Если же нет, и я неправильно истолковала ее заботу, взгляд и поцелуи – то мы просто разойдемся по своим спальням.
Вот таким казался мне мир в тот вечер: простым и ясным, без полутонов. Мы будем либо любовниками, либо друзьями, и оба варианта меня устроят.
Виолетта еще не спала, но уже погасила верхний свет и оставила только настенный светильник. Меня немного трясло, в животе ощущалась странная тяжесть, какую часто чувствуешь, когда лифт начинает стремительно опускаться вниз. Мысли вообще разбежались в стороны, как букашки. Я подошла к дивану, на котором Виолетта читала книгу, уже укрывшись по пояс одеялом.
Она заслышала мои шаги и подняла глаза. Окинула взглядом мои голые ноги, пару раз медленно моргнула, словно привыкая к мысли, что я здесь, пришла сама, и под моей рубашкой ничего нет.
На ней была светлая майка, открывавшая плечи и горло, разрисованные воздушными ажурными татуировками. На фоне белой простыни ее тело выглядело слишком контрастным и объемным. Она казалась больше, чем днем, когда была полностью одета. Мышцы рук бугрились под кожей. Вены выступали на тыльных сторонах ладоней. И вся она была воплощением той силы, которая не спрашивает у тебя, сдашься ли ты ей. Она просто протягивает мускулистую руку и берет свое.
– Лисса, – произнесла Виолетта, – скорее даже утвердительно, чем с вопросом.
Я остановилась перед ней, внезапно почувствовав себя полностью голой. Она скользнула взглядом по моей груди. По моему телу, моим ногам, моим волосам, рассыпавшимся по плечам. И то, что я увидела в ее взгляде, заставило меня сделать маленький шаг назад.
Это был взгляд, полный тлеющих углей, искр, сумрака, лунного света, превращающего людей в оборотней, – взгляд человека, которая готова обладать тобой. Поглощающий взгляд.
Виолетта даже не шелохнулась, словно боялась спугнуть ночное животное. Ее руки продолжали упираться в матрас, ее спина опиралась на спинку дивана, книга лежала на ее коленях. Она не сделала ничего, только смотрела на меня – но страх уже принялся разливаться по моим венам.
Один вид ее полуобнаженного тела заставил меня сжать ноги и прикрыть грудь. Я отвела глаза, сделала еще один шаг назад и быстро ушла в свою комнату.
Меня трясло. Я заперла дверь, пытаясь отдышаться. Перед тем, как прийти к ней, я больше часа провела в своей комнате, прихорашиваясь. Уложила волосы, накрасила ресницы, распылила в воздухе духи и вошла в облако, чтобы оно окутало меня, – единственное «одеяние», которое осталось бы на мне после того, как Виолетта сняла бы с меня рубашку. Но одной минуты рядом с ней хватило, чтобы испытать такую сильную паническую атаку, какие у меня не всегда случались даже с Андреем. Возможно потому, что рельеф ее тела был почти агрессивным. Она была явно сильнее Андрея. Она явно, как и Андрей, могла бы сделать со мной все, что угодно.
Я свернулась на кровати в позе эмбриона, сжав в руках одеяло и молча желая себе всего наихудшего. Внезапно на меня навалилась тяжелая, вакуумная тишина. Так тихо бывает наверно только в космосе. И в этой тишине я отчетливо услышала стук в дверь и свое имя.
– Мелисса, – повторила Виолетта, стоя за дверью. – Если ты еще не спишь, то послушай меня. Я знаю, что нравлюсь тебе. Чувствую это. А ты нравишься мне. Так сильно, что... Наверно дурацкое сравнение, но всегда, когда ты оказываешься рядом, у меня возникает чувство, будто я вмазалась. Эйфория, туман в голове, мысли вразброд. Иногда все ощущается так остро, что становится страшно. Даже мне бывает страшно, от того, что происходит, что же говорить о тебе. Я точно знаю, что однажды ты выберешься из плена этого страха и станешь собой. Все будет – и будет лучше, чем в твоих мечтах. И то, что не выходит сейчас, – еще ничего не значит. Главное, из точки А прийти в точку Z – а все, что между ними, – не столь важно.
Она постояла еще немного под дверью и ушла. Меня снова окутала тишина, но другая. Теплая и мягкая, как хлебный мякиш. Я взяла телефон и послала Виолетте сообщение:
«Спасибо за все, что ты сказала. И за то, что ты понимаешь меня даже больше, чем я сама. Если я когда-нибудь и доберусь до точки Z, то только потому, что ты была рядом».
Я отправила сообщение и тут же получила ответ:
«Доберешься, не сомневайся. И не только до Z, а до любой точки, какую только вообразишь. Точку невозврата в отношениях ты уже прошла, и точка опоры у тебя тоже есть. Все остальное – вопрос времени».
«А еще я хочу множество точек соприкосновения. С тобой», – подумала я.
Внезапно тяжесть и чувство случившейся катастрофы отпустили меня. Впервые за долгое время мне стало так легко, словно я была снегом или лепестками сакуры.
«Спокойно ночи, Лисса», – написала мне Виолетта.
«Спокойной ночи, точка опоры», – ответила я.
На следующий день у меня началась менструация. Я приняла двойную дозу обезболивающего, много спала и весь день не выходила из комнаты, так что Виолетта даже забеспокоилась. Ближе к вечеру она постучала в дверь, и я разрешила ей войти.
– Ты в норме? – спросила она и, увидев меня, насторожилась. – Тебе плохо?
В такие дни я чувствовала себя ужасно. Меня выматывала боль, постоянные спазмы, кровотечение было таким сильным, что приходилось обкладывать себя полотенцами на всякий случай, чтобы не испортить постельное белье. Но хуже всего было то, что обычные обезболивающие мне не помогали и приходилось пить более сильные, которые действовали, как наркотики. Андрей говорил, что я бессвязно говорю в такие дни, и даже мои глаза выглядят так, будто я покурила марихуаны, а то и чего позабористей.
– Все нормально. У меня просто... – я попыталась подобрать слово, которое могла бы без смущения сказать ей, но так и не нашла подходящее. Голова совсем не соображала. Виолетта терпеливо ждала ответа, и тогда я, отчаявшись найти синоним, проговорила: – Месячные.
– А, – совершенно спокойно отреагировала она. – Что-то нужно?
– Можешь выбросить меня из окна? – пошутила я, но сказала это слишком серьезным тоном, так что Виолетта даже не улыбнулась.
– Тебе больно?
– Уже нет. Но я приняла двойную дозу обезболивающего, и начались другие эффекты: тошнит, и голова не соображает.
– Что за таблетки ты пьешь?
– Какие-то особенно сильные. Мне прописали их при менструальной боли.
– А те, что попроще и без побочек, не помогают?
– Нет.
– Совсем без таблеток не можешь тоже?
– Я крайне плохо переношу боль: если она слишком сильная, то у меня могут начаться галлюцинации. А хуже них нет ничего на свете. Уж лучше пусть вовсю тошнит, чем видеть, как предметы двигаются сами собой или меняют форму...
– Ничего себе, – пробормотала она и села на край кровати. Ее рука легла на мой лоб. – Ты как лед, будто половину крови потеряла. И всегда оно так?
– После установки спирали всегда.
– А без нее было лучше?
– Ну, по крайней мере, из окна прыгать не хотелось, – сказала я, пытаясь стряхнуть оцепенение.
Виолетта пару минут молчала, разглядывая меня.
– Давай я что-нибудь приготовлю тебе? Ты голодна? Может, чего-то хочешь?
– Если сможешь довести меня до балкона и дать сигарету, то буду благодарна тебе до конца дней. Может, даже возведу тебе памятник. И обязуюсь до самой смерти стирать с него голубиный помет.
– Ну конечно, как тут отказать, – улыбнулась она. Помогла мне подняться, завернула в одеяло и подхватила на руки. Мне было так плохо, что я даже протестовать не стала.
На балконе она усадила меня к себе на колени, как огромного младенца-переростка, но сигарету так и не дала. Сказала, что организму и так невесело.
– Ты должна съездить к врачу и достать ее, – сказала она, поглаживая мою спину. – Сколько ты уже мучаешься?
– Полгода. Но кажется, что вечность.
– Дерьмово, – пробормотала она и добавила: – Почему ты не избавилась от нее сразу, как только поняла, что она не подходит?
– От всего другого мне было еще хуже.
– Презерватив?
– А иметь дело с презервативами Андрей не захотел.
– Что значит не захотел? Он же видел, что с тобой происходит?! – изумилась Виолетта.
– Видел.
– Тебе нужно было поставить его перед выбором: или так, или больше никак.
– Он не тот человек, с которым можно что-либо обсудить. Выбор он оставил только за собой.
– То есть, он всегда делал все, что хотел, не интересуясь твоим мнением?
– Сейчас я наконец поняла, что да.
– Это было сложно осмыслить? – совершенно серьезно, без сарказма, спросила Виолетта.
– Очень. И не только это, а все, что между нами происходило. Я не понимала, не осознавала и не представляла, через что прохожу с ним. Он смог убедить меня – бог знает как, – что у нас нормальные отношения. А если и возникают проблемы, так это всецело моя вина. И я верила в это, искренне. Я пыталась проанализировать наши благополучные и счастливые дни и неизменно приходила к выводу, что это вознаграждение за терпение, любовь и заботу о нем. А когда наступали плохие дни – дни жестокости, ярости и гнева, – я думала, что это просто наказание за мои ошибки, за все, что я делаю не так. За мой скверный характер, дерзость или глупость. Я жила с такими установками долго, они были очень сильны. И наверно до сих пор живу. Их невозможно поменять за день, или за неделю, или за месяц. Многим нужны годы... Я не знаю, сколько понадобится мне.
– У тебя были отношения с кем-то еще? У тебя был шанс сравнить?
– Были. Но опыт был не настолько большим, чтобы научиться отделять бриллианты от стекла. И мне всегда втолковывали, что нужно беречь то, что есть. Пытаться исправить, если оно тебя не устраивает. Стараться изменить человека или измениться самой, а не убегать от проблемы. Есть люди, которые без конца штопают и латают свою рубаху, но им никогда не придет в голову выбросить ее и купить другую. Наверно, это случилось со мной...
Очередной мучительный спазм прошел сквозь меня невидимой иглой, и я обхватила Виолетту за шею, прижимаясь лицом к ее груди и мелко дыша. Она убрала с моего лица мокрые, липнущие к коже волосы и потрогала лоб.
– Давай я сделаю тебе кофе и что-то перекусить? – спросила она. – Даже покормлю, если не сможешь держать ложку.
– Ну давай, – пробормотала я, поднимая глаза и встречаясь с ее пронизывающим взглядом. – Можно мне съесть тебя?
– Можно, – ответила она, разглядывая мое лицо. Словно пыталась понять, кто это говорит с ней: я или мои таблетки. – Как только тебе станет лучше, ты сразу можешь прийти ко мне и выбрать себе мою самую лучшую часть. Я приготовлю ее для тебя и разогрею.
– И какую же часть ты для меня разогреешь? – рассмеялась я, пристально разглядывая ее губы.
– У меня есть много... вкусных. Вы точно не уйдете голодной, мисс.
– Это радует. Обожаю, когда... много и вкусно. И долго, – добавила я, не слишком задумываясь над тем, что говорю.
Виолетта рассмеялась.
– Ты и правда забавная под этими таблетками.
У меня в голове пронеслась мысль, которую я тут же озвучила:
– Может, мне стоит в следующий раз заручиться их помощью, когда я решу снова прийти к тебе? Мне кажется, они не только помогают от боли, но и немного... раскрепощают.
– Нет, – сказала Виолетта. – Тебе не нужно раскрепощаться. У тебя все в порядке с чувственностью, Мелисса. Тебе нужно просто заново научиться доверять. А это не сделают таблетки. Только время и нежность.
Виолетта снова подняла меня на руки и понесла на кухню. И пока она запекала на гриле булочку с сыром и варила мне кофе, у меня в мыслях продолжали звучать сказанные ею слова: «время и нежность».
* * *
Ближе к вечеру боль усилилась. Мне снова стало так плохо, что я едва могла говорить. Виолетта, не желая оставлять меня одну, легла со мной рядом, и весь вечер мы провели на одной кровати. Что-то немыслимо приятное заключалось в ее близости. Хотелось раствориться в ее прикосновениях. Чтобы она была тем элементом, которая будет окружать меня всюду, как водород или углерод.
Сквозь полудрему, уже после того, как мы погасили свет, я почувствовала, как она снимает мою руку со своего плеча и тихо встает.
– Виолетта? – позвала я.
– Да?
– Останься со мной этой ночью. Побудь рядом.
Я знала, что панических атак сегодня не будет. Я была слишком вымотала и обессилена, чтобы чувствовать хоть что-то, кроме усталости.
– Не хочу беспокоить тебя, – ответила Виолетта. – Не волнуйся, я буду совсем рядом. Позови меня, если вдруг что.
– Все равно хочу, чтобы ты осталась. Сегодня мне не будет страшно. Мне так плохо, что любая потенциальная угроза кажется скорее избавлением. Даже если бы меня сейчас бросили в клетку к людоеду, я бы тут же полила себя майонезом и посыпала петрушкой. Мол, ешь и покончим с этим.
Виолетта рассмеялась, но спорить не стала. Сходила умылась, приняла душ и вернулась ко мне в пижамных штанах и футболке. Я кое-как тоже сумела принять душ, прицепила к трусам самую большую прокладку во вселенной и вернулась в спальню.
Я забралась под одеяло, прижалась к плечу Виолетты и вдохнула чистый запах ее одежды, дезодоранта с нотками цитруса. Положила ладонь на ее грудь, наслаждаясь ее присутствием и теплом. Ее рука скользнула под мои плечи, притягивая меня к ней. Несколько минут мы лежали в полной тишине, слушая едва различимое трепетание секундной стрелки на часах. Потом, сама не вполне отдавая отчет своим действиям, я запустила руку под ее футболку и провела пальцами по коже.