Желтый

 «Глаза человека – это отражение его сердца».

Монах Симеон Афонский.

Было холодно...

Снег крупными хлопьями сыпал на замерзшее лицо, зардевшие от кусачего мороза щеки, красный нос, словно белоснежные вестники спустились с небес. Холод резал кожу, подобно острой бритве, а затем медленно таял и исчезал. Я нырнула в теплый зимний шарф, удушливо окутавший мою шею, еще сильнее зарылась в тоненькую куртку и колени прижала к телу. Руки, закаменевшие из-за холода, трескучего и колющего, покрылись сухой чешуей, поэтому я спрятала их в карманы куртки.

Весь мир накрылся толстыми снежными одеяниями, спрятав под ними недавно опавшие золотистые листья, которые теперь забыты под белоснежной землей. На улице стояла глубокая безлунная ночь, облака закрыли вид на далекий космос, не было ни звезд, ни луны. Была лишь серая пустота.

На улицах города было так же – темно и тоскливо, лишь блекло бросали идеальные круги несколько уличных ламп, в одном из которых ютились я с тобой. На деревянной скамье рядом с фонарным столбом, тусклым светом и горами снега. Над нами склонилось старое фруктовое дерево, и отбрасывало причудливую тень.

Медленно начал дуть порывистый ветер, затем замолкать и снова тихо нашептывать шипастым кронам деревьев. И вот вновь он тихо запел, деревья задрожали, испытав фриссон, и снежная россыпь посыпалась с нагих веток, мерцая под светом уличного фонаря. Я отряхнула навалившийся на волосы и плечи пушистый, но колющий морозом снег, и его подхватил ветер, унеся дальше странствовать по городу Зимы.

Я снова посмотрела вверх, но пожалела, когда крупная игольчатая снежинка попала в прямо на ресницу, а затем в глаз. Стало неприятно, но чувство быстро прошло... Жаль, что так не происходит с душевной болью, которая словная вязкая и липкая грязь, оседает на дне внутри. Боль, смешанная с тоской...

Я взглянула на тебя, ты молча сидел, задумчиво смотря куда-то вдаль, ты снова покинул наш мир. Мне уже становилось холодно, по телу прошлась мелкая дрожь, хотелось в уютную комнату, в теплую кровать с шерстяным пледом, хотелось забыться в музыке, зашивающей кровоточащие раны, но вместо этого я окунулась в тишину. Трепещущую, кричащую тишину.

– Люди удивительны, как ни посмотри, – нарушил живую тишь ты, но продолжал смотреть куда-то в даль, словно общаясь со своими мыслями. - Мне тоже хочется быть удивительным, но я не могу. Не понимаю их. Как можно быть такими особенными? Это все из-за талантов, усердия, или из-за чего?

– Ты тоже по-своему особенен, – ответила я и чихнула. – Каждый человек особенен, по-своему, как снежинки.

– И снова твой приевшийся трюизм. Банально, так говорят свыше миллиарда человек на нашей планете.

– Но из-за банальности, это не потеряло смысла. Банальная фраза с небольшой избитой истиной, согласись.

– Соглашусь, но меня это не успокаивает. Я уже неделю не могу ничего придумать, хочется быть таким же умным и особенным, открыть законы мироздания, написать книгу, придумать что-нибудь новое, необычное, внести хоть какой-то вклад в общество! А я даже цитату придумать не могу!

– Ты жаждешь самоудовлетворение, а не желаешь придумать умную и замороченную цитату. Смирись уже с этим. И пошли домой, уже становится холодно и темно, – прямо ответила я, ведь мне уже надоело выслушивать эти детские капризы. Я взглянула на тебя, но увидела тот же непоколебимый, словно каменный взгляд, смотрящий в апокрифичную пустоту.

– Ты права, не могу, – ответил ты и впервые посмотрел на меня, словно не услышав ничего, кроме этих слов. – Но хочу, поэтому и стараюсь что-нибудь придумать.

– Не получится в такой пустоте и тишине. Там, где ничего не происходит, ты ничего не придумаешь. Мы в вакууме. Удушливом и пустом пространстве. Лишь обстоятельства влияют на те или иные открытия. Так сказать, пересечение нескольких сотен прямых в одной точке открывает новое. Поднимает запыленные кулисы, и флёр таинственности растворяется в банальности.

– Может пример? Ты слишком странно говоришь.

Я лишь хмыкнула и затем начала думать, что можно взять на примере.

– Пример...Возьмем Исаака Ньютона – великого гения, по-моему мнению. Тот же случай банальности и возможной, нет, вероятной нереальности, но, согласись, в данной ситуации самый наглядный. Первая линия, размером с маленькой секундной точкой – его рождение такой же зимой, как и сейчас. Вторая линия, длинная, тянущаяся в восемьдесят четыре года – это время жизни, великая и неощутимая единица, влияющая на ход истории стремительно и безукоризненно, все равно, что натрий достать на открытый воздух – моментальная, неотвратимая реакция. А ведь если бы он родился в наше столетие, не думаю, что закон всемирного тяготения и законы механики ждали бы его. Третья линия – яблоко, хотя не думаю, что именно оно повлияло на столь кропотливое изучение и дальнейшее открытые, но мы не можем быть точно уверенны ни в чем. Как и в реальности нашей реальности. Так вот, четвертая – это падение самого плода рядом с ученым и первая мысль о перпендикулярности к земле. Но, повторюсь, это лишь пример банальности, но объяснять по-научному слишком муторно. Пятая линия – Время (второе), так же можно назвать ее – совпадение, когда именно Ньютон оказался именно в том самом месте, под тем самым фруктовым деревом, в то самое время. Но это лишь так называя легенда, распространившаяся благодаря Вольтеру, но весьма интересная. Шестая – линия озарения, она как вспышка – мелькнет и исчезнет. Нужно успеть разглядеть все до мельчайших деталей за долю секунды. Тем более это не всегда постоянная величина, согласись.
Вот так по легенде появился новый закон, раскрывший еще одну из тайн нашей Вселенной. Конечно, есть еще множество других прямых, длинных, длиннее реки Амазонки, и коротких, маленьких, подобно атомам. И все они повлияли на открытие данного закона. Я бы конечно хотела бы тебе пересказать более достоверную информацию о открытии этого закона, но, увы, это знает лишь сам Ньютон. Но факт один – даже в достоверном открытии были причастны линии, долгие и кропотливые, и не всегда прямые.

– По твоим рассуждениям, мне нужны определенные факторы, которые повлияют на мое мировосприятие, так сказать, изменят? – задумчиво прошептал ты, переваривая сказанную мной информацию. Если быть предельно честной, мне и самой это давалось с трудом, кажется я сказала какую-то галиматью.

– Да, как я уже прежде говорила, в тишине ты ничего не найдешь. Только тишину, – ответила я.

– «Не существует абсолютной тишины. Там, где кажется тихо – кричат мысли...». Даже в тишине можно найти свою истину. Поэтому, я считаю, что во всем можно что-либо найти, нужно только понять, но...

– Но всепоглощающая пустота съедает твой мозг.

– Точной фразы, так четко описывающей мое состояние души, я еще не слышал, – ответил ты и улыбнулся.

Я тоже улыбнулась. Кричат значит...Он прав, моя тишина отнюдь не молчит, тихо свернувшись в клубочек. От твоей улыбки стало тепло, душевно, но не физически. Порывистый ветер начал сильнее бушевать на безлюдных улицах, я встала и собиралась уже уходить, но ты остановил меня:

– Постой, я так и не решил главную проблему.

– Не хочешь ее решить самостоятельно, я уже замерзла.

– Нет, мне нужна твоя помощь.

– Ну ладно, –смирилась я со своей участью заживо замерзнуть в канун Нового года и послушно села на холодную скамейку.

И вновь тишина. Мы замолчали, наши реальности замерли, но не наши мысли. Он был прав, мысли действительно кричат, и это – больно.

Тишина повисла в воздухе. Снег искрился под светом блеклой лампы, подобно драгоценным каменьям. А я все думала и думала, мысли терзали, впивались и грызли что-то внутри. Ком в горле стоял уже весь день, хотелось плакать и кричать, но я молча сидела, пытаясь думать о чем-то ином. Но мысли – неконтролируемая сила, в которых сплетены и настоящее, и далекое будущее и...забытое прошлое...

Ты все так же смотрел в гнетущую неизвестность, а я пыталась сохранить боль в клети, массивной, и, в тот же момент, хрупкой клетке. Но затем ты внезапно посмотрел на меня, заглянул прямо в мои пустые глаза. Было неловко и одновременно пугающе, я попыталась увести взгляд, ты словно читал мои мысли, мне это не нравилось, ты обличал их, вторгнулся в мой мир. Так не должно быть.

– Стой, я не могу читать мысли, – осторожно ответил ты, словно их же и прочитав. Теперь я точно усомнилась в правоте твоих слов. – Не обладаю телепатией. Нельзя прочесть, то что не видишь, но невозможно не прочесть то, что видишь. Нельзя услышать то, что молчит, но невозможно не услышать то, что кричит. Я слышу пульс твоего мира. Неровный и колеблющийся.

– О чем ты?

– Я знаю, что у тебя на сердце, – серьезно ответил ты, и все также смотрел внутрь меня, сквозь так называемые «зеркала души».

– И когда ты стал рентгеном, – усмехнулась я, также смотря прямо ему в глаза.

– Ты не так поняла.

– Хм, тогда что?

– Как говорил монах Симеон Афонский: «Глаза человека – это отражение его сердца», у тебя красивые глаза, под светом фонаря они словно золотые. У тебя красивое притворство. Красивые желтые глаза, которые должны стать солнцем, излучать тепло. Но в них я вижу лишь боль и тоску...

– Что за бред? – усмехнулась я и увела быстро взгляд в сторону, встав и направившись домой. – Мне холодно, я пойду домой, а ты мерзни, пока не придет озарение. Может утром найду одного заледеневшего гения.

– Не волнуйся, я решу твою проблему, я уже чувствую, что прямые все движутся к центру – к моему гениальному уму! – крикнул ты мне вслед. –Скоро в твоих глазах будет сиять солнце! Как говорил Сократ: «В каждом человеке есть солнце. Только дайте ему светить.» Я сделаю так, что бы ты вновь стала солнцем!

Я ничего не ответила и направилась домой, разбрасывая снежную крошку в стороны. По щекам медленно текли слезы. Клетка, в которой я держала боль, не треснула и не разлетелась на маленькие осколки, она открылась, выпустив мою истину. Истинные эмоции.

Как же глупо, но почему то, ты угадал...