Это конец.?
"-прости, мне нечего ответить...
- как и мне..."
Волнистые линии расплывались дымчатой иллюзией в закрытых глазах. Слушая и постепенно просыпаясь ото сна, Николай не спешил открывать глаза. Не хотелось снова видеть лица родителей, людей или существ, что по ошибке стали людьми.
На самом деле Гоголь со спокойной душой мог идти на верную гибель. Он знал, что угрозы Достоевского не просто слова. Кричать уже не было сил, скорее просто подчиняться. Единственная вещь, которая до сих пор удерживала - это любимый человек. Вспомнив про него, на душе сразу потеплело, тело расслабилось от долгого напряжения. Резко на мимолетное расслабление пришел удар в районе икр. Тело по инерции вздрогнуло, пробудив сознание. Глаза было страшно открывать, хотелось верить, что все не по-настоящему и лишь игра одного актера, но окружение вокруг все больше давало понять, что Гоголь заблуждается.
Резко распахнув глаза, из которых брызнули слезы, парень не мог придти в себя еще с минуту, стараясь привыкнуть к спертому запаху и темноте вокруг. Когда же его тело достаточно адаптировалось, он, осмотревшись, вновь увидел этот злополучный подвал. Помещение ни капли не изменилось, все такие же сырые и темные стены. Воздух, который пропитан тухлятиной и запечатавшимся запахом старой крови. Каждый раз с тяжестью вдыхая воздух, тянуло желудок от ноющей боли, которая с каждым вдохом увеличивалась. Гоголь вздрогнул. Сзади, слева от него послышался шорох.
**это он...**
Сглотнув побольше слюны, парень знал, что не сможет кричать. Горло будто сдавило изнутри, ком не давал шанса даже прошептать. Николай, закалявшись, начал немного задыхаться из-за спертого воздуха в помещении. Вокруг стояла звенящая в ушах тишина. Гребанная тишина.
**я...**
Гоголь не мог думать, говорить, даже дышать было тяжело. Чувство тревоги и ноющей тошноты накапливалось. Слишком много событий навалилось в столь короткий период. Но тревога в голове продолжала свой бредовый поток мыслей:
**Я... пожалел, что осмелился подойти к нему так поздно. Только опасности его подвергаю, ничтожество.**
Сверху раздались шаги. Гоголь был даже рад им. Они отвлекли его от мыслей. Перед глазами плыло мыльными кругами. Сомкнув веки глаз с необычайной силой и снова через силу открыв их, Николай увидел свою маму, которая не спеша, даже вальяжно приближалась к нему. Она шла одна, без Достоевского. Вплотную подойдя к своему сыну и глянув на него сверху вниз, как на кусок дерьма, начала свой монолог:
-Знаешь, Гоголь, я не желала тебя никогда. Ты вечно был обузой для меня, полным ничтожеством. Я мечтала об аборте, но все прошло ужасно. Ты выжил, а я невероятно пострадала. С того момента я начала ненавидеть тебя. Она явно была на пределе, видимо, очередные последствия запоя. Но Гоголь не слышал ее, не мог. Он был прикован к ее глазам, полным отвращения. Внезапно в голове парня пронеслось:
**А какой же у нее цвет глаз...**- За расширенными зрачками не было видно цвета.
Ее шумный выдох был словно выстрелом из пистолета перед началом забега на соревнованиях. Он с силой выдернул из мыслей, заставляя вернуться в тошнотворную реальность. Мама хрипло продолжала:
-Ты был слишком громким, шумным, надоедливым всю свою бессмысленную жизнь и остаешься таким по сей день. Так что не смей меня упрекать ни в чем! Ты меня не знаешь, Не знаешь, через что я прошла ради тебя! Чем мне пришлось пожертвовать ради тебя! Но ты мне ни капли не благодарен! Ты прожил хорошую жизнь на своем уровне, как говорится.- она, криво улыбнулась.
-Но польза в тебе все таки есть. Ты помог мне со всеми долгами и сейчас я полностью свободна. Всю мою жизнь был счастлив только ты. Значит, я убью тебя, чтобы оставаться счастливой самой.- мама. захохатала. А Гоголь до сих пор не мог принять факт реальности и того, что все происходящее правда.
В носу стоял запах крови и сырости, смешанной с пылью. Он не давал нормально соображать. Думать не получалось. В голове будто стоял блок, который не давал прорваться мыслям сквозь него. Хотя, может быть, это и к лучшему.
Мама молчала, и Николай молчал. Тишину лишь прерывал шум падающих капель с потолка. Подумав еще немного, парень с опаской начал говорить полушепотом, с хрипотой:
-Мама. Ты знала? Знала, что он делал со мной? Ты хотела этого сама? голос дрожал, слезы вновь брызнули из глаз. Но теперь уже от осознания реальности происходящего, он пришел в себя и наконец начал хоть чуть-чуть но соображать. Мать ответила сухо, одним лишь словом:
-Да.
Губы, как и все тело, било мелкой дрожью. Всхлипывая и шепча что-то неразборчиво себе под нос, Николай начал пересматривать всю свою жизнь, все воспоминания.
**Единственное хорошее началось только два дня назад. Сигма... Ах, мой милый Сигма, Мне так жаль.**- Теперь обычные всхлипы превратились в рыдания. Говорить не получилось. Гоголь начал задыхаться от всего вокруг: спертого воздуха, собственных слез, молчаливой матери. Все эмоции вышли разом. Мама испуганно смотрела то на Николая, то за его спину. Вдруг раздался низкий и властный голос:
-У него, похоже, паническая атака. Довела мальчишку.- Гоголь не верил своим ушам. Достоевский, значит, это он и шуршал у него за спиной.
-Ну, привет, дорогой. Мужчина мерзко улыбнулся и встал за спиной парня. От шока Николай нечего не говорил, запрокинув голову, он лишь увидел, как две мужские и сильные руки запрокинули топор над его головой. Лицо Достоевского было в тени, так что распознать его эмоции было практически невозможно. Последнее, что смог прошептать Гоголь, было:
-Сигмуш, я тебя...- Слова оборвались. Он не успел. Следующим звуком был истошный, страшный и громкий крик беловолосого мальчика подростка.
Сигма проснулся резко. Прерывисто дыша, он пытался успокоить себя. Эту ночь заполнила тревога и беспочвенная, непреходящая паника...
конец 19 главы.
(следующая глава будет последняя)