«Шепот сцены»
Лас-Вегас ещё спал. За окнами отеля воздух был тёплым и тяжёлым — не от жары, а от ожидания. Стефани проснулась раньше будильника. Она лежала в номере, уставившись в потолок, пока телефон не осветился сообщением от Майкла:
«You got this, superstar 💫»
Она улыбнулась. Это было всё, что ей нужно.
Путь до концертного зала был коротким, но напряжённым. За тонированными окнами машины — улицы Вегаса, неон, мелькающие лица. В салоне царила тишина: только водитель, охранник и она. Стефани сидела, накинув капюшон и обняв колени, словно пряча в себе весь предстоящий вечер. Она знала: через пару часов она снова станет Гагой, и всё внимание будет принадлежать ей. Но пока — тишина. Пока — только она и сцена, которая ждёт.
В гримерке пахло, кабелями, косметикой и лёгкой истерикой. Кто-то нервно проверял свет, кто-то настраивал звук, а кто-то бегал с гарнитурой, в которой сыпались команды.
Гримерка была полутёмной. Стефани села перед зеркалом, где уже были разложены её кисти, хайлайтеры, чёрные тени, блёстки. Внутри неё билось сердце не звезды — а девочки из Нью-Йорка, которую когда-то дразнили за странность. Но теперь она была здесь. Стефани Джерманотта. Леди Гага. Mother Monster.
Стилисты нанесли макияж — графичные стрелки, губы цвета крови. Волосы — высоко уложенные, чуть неоновые, с эффектом воды. На плечи лёг плащ из зеркальных треугольников, который при каждом движении напоминал осколки звёзд.
— Всё готово, — сказали ей.
Она молча встала, оглядела себя в зеркале.
Она уже не была просто собой. Она стала моментом.
За сценой было темно. Шум толпы гудел в животе. Стефани стояла в полумраке, пока ассистент держал микрофон, а кто-то считал в наушник:
— Three... two... one...
Бах. Свет. Дым. Тишина — на долю секунды.
И взрыв.
— Put your paws up, Vegas! — зазвучал голос Леди Гаги.
Зал взревел. Она вышла — уверенно, ярко, как будто всё тело её было сделано из света и гнева. Музыка забила в грудь. Вокал был живой, мощный, родной. Она исполняла «Born This Way» как манифест, «Shallow» — как молитву, а «Replay» — как отпускание боли.
Каждое движение, каждый поворот головы — был выверен, точен. Но в этом не было ни капли искусственности. Она была настоящей. Живой. Любимой.
Где-то посередине концерта она встала на колени и сказала в микрофон:
— «Следующая песня для чудаков. Для детей, которые, как они сказали, никогда этого не сделают».
Толпа взорвалась. Кто-то плакал. Кто-то тянул руки. Кто-то шептал «спасибо».
Концерт подошёл к концу. Финальный аккорд стих, свет погас. Стефани стояла в темноте, одна. В ушах звенело. Сердце всё ещё билось в ритме битов.
Она вышла за кулисы — потная, уставшая, сияющая. Команда бросилась обнимать её, кто-то подавал воду, кто-то полотенце.
Она села в гримёрке, сняла плащ, вытерла лоб и выдохнула.
Сцена всё ещё шептала внутри неё.
И когда она взяла телефон, чтобы написать Майклу, она вдруг подумала:
«Каждый раз — будто в первый. И каждый раз — ради них. Ради своих монстров.»