Перемены
По мере того как сезон приближался к осени из-за наклона орбиты Земли вокруг Солнца, в величественном старом дворце Монгкула происходило множество изменений — маленьких и больших.
Первая смена - атмосферная.
Среди встреч по случаю возвращения королевской семьи, через плечо Мэй, заключенной в самые сердечные объятия, Сиэль почувствовал незнакомую ауру радушия в этом месте.
Потепление не по сезону.
Как будто...он больше не был чужим.
Исчезли злобные реплики типа «тряпичная кукла с деревенского рынка», «бусабанская шлюха» и тому подобное — и на их месте появились улыбки, в которых чувствовалась принадлежность.
— Это из-за ребенка? Они все знают? — прошептал он в объятия подруги.
— Конечно, ходят слухи, к великому ликованию. Но я думаю, что на самом деле их сердца по-настоящему тронула история о том, как их королева украла лошадь и ускакала в ночь, чтобы отважиться на любое поле боя из любви к своему раненому монгкулианскому королю, — усмехнулась Мэй, уткнувшись в грудь Галфа.
Действительно, глаза просканировали приветствующую толпу, чтобы остановиться на удивительном зрелище подмигивания и помахивания рукой той самой маленькой горничной Немезиды, которая однажды швырнула дрова на пол его спальни в приступе отвращения к самому его присутствию...
— Вы переделаны из злодея, ваше высочество, переродились в романтического героя, — была первая из многих поддразниваний Мэй.
И:
— Это был мул, а не лошадь, — краснея, парировал Сиэль.
Когда яблоки созрели, стали мраморно-зелеными и красными, чтобы с глухим стуком упасть на живой ковер в саду.
Затем, в тот самый вечер, сон королевства был прерван таинственными скрипами и ударами тяжелой мебели, маневрирующей, словно перемещающиеся неуклюжие великаны, по ночной полосе препятствий.
— Нам сообщили, что комната королевы освобождена, а спальные покои объединены с вашими, король Солярис, — последовало сухое неодобрение старейшин во время возобновления работы дворцового собрания на следующий день.
— Не освобождена как таковая, а просто приспособлена под дневную комнату для интересов Сиэля, — готовый ответ.
— Так не принято. Это не традиционно.
— Я не должен спать со своей женой?
Спотыкающийся, неуклюжий, недовольно ворчащий человек бродит по Большому залу.
— Ну, конечно, такие действия связаны с обязанностью произвести на свет наследника. Но делить личную комнату и постель с омегой... разумно ли это?
Глаза Мью с каждой секундой становятся все темнее, челюсть сжата в альфа-режиме.
— Кажется, вы меня неправильно поняли. Когда я говорю о сне с королевой, я имею в виду самый приятный акт — лежать бок о бок каждую ночь и просыпаться на следующее утро вместе. Остальное вас не касается.
— Солярис...
— Король Солярис, не забывайтесь. Старейшины Совета, должно быть, путают меня с мальчиком, которого они знали во времена правления моего отца. Мужчина, который, когда бразды правления страной были переданы в его руки, слепо и безмолвно позволил другим диктовать не только то, как я должен править, но и как я должен трахать свою жену. Что ж, услышьте меня, когда я говорю, что те дни прошли.
Когда завертелись колеса тяжело нагруженных тележек с урожаем, тащившихся на ослах по пыльным дорогам к рынку.
На следующих неделях королева делала наброски, разрабатывая рисунки для плакатов, рекламирующих назначение нового персонала в команду по ведению домашнего хозяйства.
Садовники, повара, конюхи, подмастерья-медики, охранники. Целый ряд ролей и одна общая черта — сноска, аккуратно прописанная ниже:
«Заявки от женщин и кандидатов омег приветствуются»
— Я не так долго прожил и не так далеко путешествовал в этом мире, чтобы утверждать, что знаю очень много, — тихо говорил Галф, положив голову на плечо Мью во время долгого обратного пути из лагеря. — Но мне ясно одно: я всегда был заперт на висячие замки моего второго пола. Когда вы освобождаете человека от цепей, только тогда вы видите его истинный размах крыльев, за пределами всех бессмысленных условностей, которые проявлялись в виде веками подрезанных крыльев. Так что... учитывая, что рабочая сила истощена, бедняги ранены так же, как и ты во время войны,— или еще хуже — так почему бы не предложить их семьям такой шанс?
Мью наклоняет голову, чтобы искоса взглянуть на младшего — под другим углом, как будто вечно пытается разгадать свою вторую половину, взглянуть на мир его глазами.
— Как ты думаешь, это могло бы сработать? Будут ли люди действительно приветствовать такой шаг, когда многие так крепко цепляются за традиции?
— Я думаю... быть правителем, а не номинальным главой — все равно что сшивать новое лоскутное одеяло.
— Пожалуйста, объясни поподробней, — глаза короля светятся весельем, но без насмешки. Он уже давно понял, что когда его маленькая королева говорила, в ее словах была доля правды, которую самые уважаемые ученые страны никогда не могли надеяться почерпнуть из своих книг.
— Что ж, если мы рассматриваем каждый кусочек материала с его уникальным рисунком как индивидуальный заказ, то самый практичный способ сшить стеганое одеяло — разложить их рядом и посмотреть, какие из них подойдут для создания гармоничного целого. Эти детали подбираются и сплетаются вместе, образуя лучшее одеяло, которое сохранит уют в королевстве.
Когда дым от костров на фермерских полях вился желанным шепотом в белом небе над головой.
Бег, спотыкание, фонтан Пегаса.
«Мьюювиии»
Фонтан Пегаса.
— Мьюю... Мью... Ты дрожишь, — голос потерянной матери, переходящий в голос Галфа. Мью мягко манили из сна, чтобы он проснулся, положив голову на живот жены, а омега прислонился к сучковатому стволу рябины с красными ягодами, там, в уединенном месте, куда они сбежали от рутины, казалось бы, бесконечных дворцовых обязанностей, для послеобеденного тайного пикника.
— Фонтан Пегаса, — пробормотал он, все еще просыпаясь.
Пальцы младшего на мгновение замирают, касаясь волос старшего. Затем отдергиваются, возможно, слишком резко...
— Мэй сказала, что завтра мы будем примерять платья для праздника урожая.
— Хммм? Да. Твое кружево прибыло от тетушки Кулап.
Галф возвращается к накручиванию прядей мягких локонов своего альфы на указательный палец, наблюдая, как они распускаются с завихрениями падающих, рассыпающихся семян платана.
— Я думаю, ты бы одевал меня в него каждый день, если бы мог.
— А потом бы раздевал, — злая ухмылка короля.
— Ваше величество! Ваш сын здесь! — притворный выговор, погрозы пальцем.
— Наш Перл уже привык к этому, не так ли? Хотя он больше и не крошечное сокровище, становясь большой круглой тыквой для сбора урожая. Может, его лучше назвать Пампкин?
Нежно погладив постоянно растущий бугорок, он лениво потянулся, чтобы взять фиолетовую сливу из корзинки для завтрака и скормить ее королеве. Вытирая пролитый сок с прелестных губ большим пальцем, поднесенным к собственному рту, чтобы высосать липкую сладость, прежде чем неторопливо двинуться дальше...
— Подумать только, что всего через несколько коротких дней, на фестивале, вся страна узнает нашу радость.
— Объявление о твоем наследнике. По правде говоря... Я бы хотел... Я бы хотел, чтобы это радость осталась в секрете, только между нами тремя.
— О, умоляю, скажи мне волшебное заклинание, — тон Мью такой же задумчивый.
Приятная, связная тишина, затем голос младшего:
— Ты знаешь, что в Бусабе мы называем рябину «Волшебным деревом»?
Он указывает на красочный навес над головой, на эти чарующие ягоды, свисающие, как рубиновые серьги, с перистой листвы эльфийских ушей.
— Почему?
— Говорят, что если ты съешь их плоды, то обретешь вечное счастье...
— Хммм.
— И вот однажды мы с Апо попробовали их в лесу у дома. Залезли на дерево и, усевшись на ветках, горстями поедали грязные ягоды, рты у нас были в красных пятнах, как у кровожадных каннибалов... Я до сих пор слышу крики тетушек, когда мы появились в дверях.
— И ты нашел свое счастье, мой дорогой?
— Мы нашли три дня дня диареи, не зная, что ягоды ядовиты, — Галф хихикнул, прижавшись животиком к щеке Мью, и альфа повернулся, чтобы потереться носом в нежном инстинкте.
— Мать-природа наносит ответный удар.
— Ммм. И все же, если каким-то окольным путем мерзкие плоды привели меня к этим моментам... Думаю, магия волшебника наверняка была применена, — откинув голову назад, он тихо продекламировал: — И все жизни, которые мы когда-либо прожили, и все жизни, которые еще будут, полны деревьев и меняющихся листьев.
И как раз в этот момент произошло движение — крошечный кулачок, или ступня, или колено, или подбородок.
Король приподнялся на локтях, чтобы встретиться взглядом с королевой, две пары карих глаз широко раскрылись, и им показалось, что они внезапно почувствовали, как вращается мир. Облака проносятся над головой. Они — маленькие, неподвижные и неподвластные времени, как само время, а само время отстукивало, как марширующий метроном...
— Здравствуй, малыш, наша любовь.
Когда зелень листьев начала переходить в желтизну, появились пригоршни золота, затем янтаря, охры, бронзы.
— Пойдем домой, Солярис.
— Я никогда не слышал, чтобы ты это говорил...
— Стихотворение?
— Дом. Ты назвал дворец своим домом.
Альфа протягивает обе руки, чтобы помочь ожидающему омеге подняться на ноги.
А потом лицом к лицу, на одном уровне, нос к носу.
— Я сделал это, не правда ли?
Изменения небольшие.
Большие перемены.
Когда осень и ее ветры перемен взошли на трон, а жизнь понеслась вперед, взгляд устремился следом за ней.