ГЛАВА 20
Ханна
Эдриан сильнее прижимает меня своим сильным телом к холодной стене, теперь его обе руки находятся на моих бёдрах, сжимая до лёгкой , сладостной боли, от чего из губ вырывается стон, который Картер пытается утопить в своём напоре. Он мягко отстраняется и шепчет:
— Не стони так громко, эти звуки должны предназначаться только мне.
Эдриан не собирается заканчивать, он подхватывает меня на руки, заставляя ногами обвить его торс и заходит в уборную, дверь которой закрывает на замок. Мое дыхание прерывистое, сердцебиение учащается, а руки подрагивают на плечах Эдриана от волнения, от предвкушения. Он сажает меня на раковину, рукой обхватывает мою голову за затылок и снова чувствую вкус его губ: терпкий, с лёгкой горечью, будто крепкий алкоголь, оставляющий после себя жаркое послевкусие. Оно обжигает, заставляет сердце биться быстрее, а мысли — путаться. Его язык настойчиво проникает вглубь, исследуя, требуя, словно желая забрать у меня остатки разума. Я отвечаю ему с той же жадностью, ловлю каждый миг, каждое движение, пока руки Эдриана крепче сжимают мою талию. Он держит меня, словно боится отпустить, а я уже не знаю, где кончаюсь я и начинается он. Пальцы скользят вверх по его шее, зарываются в волосы, и я тяну ближе, хочу раствориться в этом моменте, в этом поцелуе, который сжигает изнутри. Эдриан отстраняется медленно , взор его тёмных глаз останавливается на моём лице, словно запоминая каждую черту, каждую тень эмоций, дыхание тяжёлое, тёплое, едва касается моей кожи, оставляя за собой невидимые ожоги.
— Теперь ты видишь, Искорка, что я не изменяю тебе?— его голос звучит тихо, но в нём уже нет привычного холода.
Я не могу даже говорить от того, насколько сильно впечатлена тем, что случилось только что. Разве это похоже на моего мужа?
— По крайней мере, я на это надеюсь. Не думай, что из-за одного поцелуя с тобой я растаю. Я не могу всецело верить тебе, вещь даже, если мы живём в одном доме ты всё равно остаёшься для меня загадкой. Я ничего о тебе не знаю,— шепчу ему прямо в губы, обжигая своим горячим дыханием.
Чувствую как руки его скользят по изгибам моего тела, Эдриан никогда не прикасался ко мне так откровенно, как сейчас.
— Ты всё узнаешь. Обещаю.
И его слова на самом деле звучат убедительно. Эдриан Картер — сын влиятельного хозяина казино, ненавидит своего отца и жаждет мести. Это единственное, что я знаю о нём. Как можно жить с человеком, о котором ничего не знаешь и называть своим мужем? Эдриан аккуратно поднимает меня, помогает встать на ноги и поправляет платье, что так сильно задралось на бёдрах.
— А теперь идём, Ханна.
Эдриан хватает мою ладонь своей теплой рукой, переплетая пальцы и мы покидаем уборную, под недовольные взгляды людей, что хотели посетить туалет. Но разве моего мужа хотя бы когда-нибудь интересует мнение окружающих? Нет. Подходим к фуршету, он даёт мне бокал шампанского, себе тоже взяв ещё один, цокаемся. Это мероприятие лишь формальность для него, лишь прикрытие, чтобы Лиам смог уехать из Лос-Анджелеса и оставить дела на Эдриана, но всё равно мой муж со мной ведёт себя так, будто я не просто часть сделки и хорошо продуманного плана, а настоящая жена.
— За нас, Искорка,— слышу хриплый голос Эдриана и он медленно приподносит бокал к губам.
Я выпиваю и поддерживаю тост. Пока пью , наблюдаю за тем, как горло Эдриана дёргается от каждого глотка , как карие глаза продолжают следить за мной. От этого взгляда мне становится жарко, а улыбка его добивает меня окончательно.
—Потанцуем? — наклоняется он к моему ушку и шепчет, даже не прикасаясь может вызвать дрожь по всему телу.
Я на мгновение задерживаю дыхание, чувствуя, как тепло его слов пробегает по моей коже. Он не торопит меня с ответом, но в глазах Эдриана уже горит уверенность, что я не откажу. И как я могу? Киваю, Эдриан мягко забирает бокал из моей руки, ставит на ближайший столик и ведёт меня на танцпол. Музыка сменяется на что-то плавное, чувственное, словно подстраиваясь под нас. Одной рукой он уверенно обхватывает мою талию, другой удерживает мою ладонь, а затем тянет ближе.
— Всегда иди за мной так покорно, и я сделаю всё, чтобы тебе не пришлось сомневаться во мне, Искорка,— шепчет Эдриан, опаляя мою шею горячим дыханием.
— Всегда иди за мной так покорно, и я сделаю так, что у тебя не будет причин сомневаться, — его голос тёплый, обволакивающий, но в глубине звучит сталь.
Я чувствую, как его пальцы чуть сильнее сжимают мою талию, будто закрепляя свою власть. Он ведёт меня в танце, но мы оба знаем, что это не просто движение под музыку. Это что-то большее.
— Это угроза или обещание? — тихо спрашиваю я, всматриваясь в его тёмные, проницательные глаза.
Эдриан усмехается, приближаясь так, что его губы почти касаются моего виска.
— Это факт, Искорка.
Я не спорю. Танец продолжается, Эдриан, точно так же, как и на свадьбе, танцует невероятно — плавно, уверенно. Каждое движение его давно уже просчитано, но в нём нет механичности — только естественная грация и сила. Эдриан ведёт меня уверенно, безошибочно, словно знает не только ритм музыки, но и ритм моего дыхания, моего сердца. Я ловлю его взгляд — карие глаза смотрят на меня внимательно, изучающе, но в них есть что-то ещё. Что-то тёплое, глубокое, то, что он не произносит вслух, но передаёт каждым прикосновением, каждым движением.
— Ты снова волнуешься, — тихо говорит Эдриан, почти касаясь губами моего виска.
— Я? — усмехаюсь, но мой голос звучит чуть тише, чем обычно.
— Да. — Его пальцы мягко скользят по моей спине, будто проверяя, насколько напряжено моё тело. — Как и тогда.
Я понимаю, что он говорит о свадьбе. О том моменте, когда мы с ним танцевали точно так же, среди гостей, под пристальными взглядами, но для него существовала только я. Тогда я ещё не знала, что именно значу для него, не понимала, насколько сильно он привык владеть. Улыбаюсь, но ничего не отвечаю, понимая что он прав. На нас смотрят многие люди, в том числе его родители, но , вероятно, их мнение — это последнее, что когда-нибудь будет волновать моего мужа.
Эдриан
Я веду её в танце, чувствуя , как Ханна расслабляется со мной, зелёные глаза широко распахнуты, глубокие, чистые, с таким живым блеском. Это видеть в её глазах намного приятнее, чем сомнения и терзания. В её взгляде вспыхивает что-то новое — не просто радость, а полное погружение в момент, лёгкость, которой ей, кажется, так не хватало. Я чувствую, как её пальцы теплеют в моей ладони. Её губы чуть приоткрываются, словно она хочет что-то сказать, но передумывает. Или просто не хочет разрушать эту гармонию? Сегодня я впервые ощутил вкус её губ, сам не понимаю, что овладевает мной, когда эта девушка находится рядом. Я склоняю Ханну к полу, придерживаю за талию, что кончики её темных волос касаются кафельной плитки, смотрю в глаза долю секунды и ухмылка сама по себе ползёт по губам. Поднимаю свою жену резким рывком, прижав к груди и мелодия заканчивается. Оставляю нежный поцелуй на её лбу , вечер подходит к своему логическому окончанию и я склоняюсь к ушку своей Искорки.
— Все довольно таки прилично выпили, "сливки" общества до сих пор ведут переговоры между собой, нашего исчезновения и так никто не заметит. Что думаешь, может сбежим?— предлагаю ей план, в котором в выигрышном положении будем мы вдвоём.
Ханна долго смотрит на меня, щурится, пытаясь убедиться, что я не шучу и кивает.
— Я за. Давай только твою маму предупредим. Я бы не хотела, чтобы она волновалась,— говорит Ханна и сама идёт к моей матери.
Я остаюсь на месте, проследив за удаляющейся фигурой моей жены. Удивительно, но у неё с моей матерью складываются отличные отношения, что меня очень радует. Ханна обнимает маму, а она её в ответ. За столько лет увидеть улыбку на лице мамы — дорогого стоит, Ханна пробудила в ней что-то тёплое, давно забытое, какую-то лёгкость, которой ей так не хватало все эти годы из-за давления моего отца. Вот бы почаще видеть счастье на её лице..
Из моих мыслей меня вырывает Ханна, что вкладывает руку в мой локоть и мы , почти незаметно, двигаемся в сторону выходим из здания.
— Попрощались. Твоя мама — прекрасная женщина. Такая добрая, открытая,— говорит Ханна с таким восхищением, потом поворачивается ко мне лицом,— совсем на тебя не похожа.
— И что, мне обижаться? — с лёгким поддразниванием спрашиваю я.
— Совсем нет. Просто она... другая. Теплее, что ли.
Она смотрит на меня внимательно, оценивающе, словно впервые пытаясь разглядеть что-то за привычной маской. Потом её губы чуть дрожат, будто от желания сказать что-то важное, но в последний момент она передумывает.
— Думаю, ты не привык его показывать, — продолжает она наконец, чуть склонив голову набок.
Она права. В последние годы единственное что во мне осталось— жажда мести. Исключительно хорошие эмоции во мне вызывает лишь моя мать. Я абсолютно не нежный, не добрый, но моя мать, она единственная, кто всё ещё вызывает во мне хоть какие-то настоящие эмоции. Она была той, кто, несмотря на всё, оставалась рядом, несмотря на мои поступки, несмотря на мою жажду мести. Она единственная, кто всегда верила в меня, даже когда я терял себя. Я не могу быть с ней таким, как она бы хотела. Я не могу дать ей того, что она заслуживает — нежности, заботы, понимания. Но внутри меня есть часть, которая всё-таки старается. Даже если я об этом не говорю, даже если это проявляется лишь в поступках, а не в словах. Садимся в машину, я завожу двигатель, Ханна улыбается и тихонько продолжает:
— Я очень любила свою маму. Как ты знаешь..она умерла. Мне было 12 лет. Хотела бы я, чтобы она сейчас была рядом со мной, мне не хватает её.
На её губах я замечаю горькую усмешку, за которой она прячет боль, , вероятно, что преследует её уже столько лет...я понимаю её. Всё в жизни этой девушки начало разрушаться , когда не стало мамы.
— Мы сильно спешим домой?— слышу её голос, что дрожит от подступающих слёз.
— Нет, Искорка.
— Мы могли бы заехать на кладбище? И по дороге в цветочный магазин..я давно не была на могиле, в связи со всеми этими событиями...
Я киваю, ведь прекрасно понимаю, что в её жизни мама— единственное хорошее воспоминание. По щеке Ханны скатывается одинокая слеза и она быстро смахивает её, думая, что я не замечу, но ни одна деталь никогда не останется мной упущенна. Мы останавливаемся возле цветочного магазина, выхожу и открываю ей двери, подаю руку, которую она теперь принимает, во взгляде пропала колкость, даже намёка на сарказм нет. Мы входим внутрь небольшого помещения, везде вокруг расставлены небольшие вазы с цветами, к нас выходит рыжеволосая девушка с широкой улыбкой.
— Здравствуйте. Чем могу помочь? Выбираете цветы для своей дамы? Могу предложить букет из свежих белых лилий – они символизируют чистоту и преданность. Или, может быть, вас заинтересуют нежные розовые пионы? Они передают восхищение и тепло, идеально подойдут для особенного случая. Влюбленные пары часто выбирают именно их,— тараторит она без остановки.
Я бросаю на неё взгляд, полный презрения и предупреждения, который она сразу же понимает, ненавижу особей , что слишком много говорят. Девушка замолкает, уходит за прилавок, неловко переминаясь с ноги на ногу, но всё же продолжает улыбаться – профессионально, выжидающе. Ханна бросает на меня благодарный взгляд, продолжая выбирать цветы. Её пальцы останавливаются у красных гвоздик, выбирая две штуки. Киваю, ложа на стол девушке несколько купюр, она лезет за сдачей, когда я просто останавливаю её жестом руки, подталкивая жену на выход. Мы снова садимся в машину, тишина давит, но я не нарушаю её, выбирая более молчаливую поддержку. Моя ладонь накрывает сверху её руку, сжимая , второй держу руль, незаметно следя за Ханной. Я вижу, как напряжены её плечи, как она то и дело прячет взгляд, словно не хочет, чтобы я заметил её внутреннюю бурю, смотрит в окно, но я знаю, что мысли этой девушки далеко, скрытые за этой молчаливой маской. Её пальцы слегка дрожат, когда она пытается взять цветы в руки, и это не ускользает от меня. В зеркале я вижу, как она слегка поворачивает голову, губы едва заметно сжаты. Мы останавливаемся возле кладбища, я глушу двигатель, в ту секунду кажется, что даже ночной воздух застывает, пряча в себе все звуки.
— Тебе не обязательно со мной идти. Я скоро,— говорит она и покидает салон автомобиля.
Я несколько раз моргаю, проследив за удаляющейся фигурой своей жены и также выхожу наружу, вдыхая свежий ночной аромат. Разве меня когда-нибудь останавливали её слова? Около одной из могил вижу силуэт Ханны, она кладёт цветы на мраморную плиту, задерживает на ней взгляд и едва заметно касается холодного камня кончиками пальцев. В свете луны её лицо кажется ещё бледнее, а лёгкий ветер играет прядями волос, но она не замечает ни холода, ни времени. Я подхожу ближе, останавливаясь на пару шагов позади, она будто чувствует это и тихо говорит:
— Ты всё равно пришёл.
Киваю, оказываясь совсем близко к ней, рассматриваю фотографию женщины, что изображена на мраморе. Женщина совсем молодая, но точная копия моей Ханны, на лице её улыбка, черты лица мягкие, плавные. Те же глаза, та же линия скул, даже легкий наклон головы словно повторяет её привычки.
— Это было давно, — произносит она наконец, не оборачиваясь. — Но каждый раз, когда я прихожу сюда, ощущение такое, будто всё случилось только вчера.
Ханна сжимает пальцы, потом медленно поворачивается ко мне. В глазах моей супруги застывают слёзы, которых я никогда не видел, если не считать то, когда я нашёл её в парке, после новости, что Эван предал свою же дочь.
— Иногда прошлое остаётся с нами дольше, чем нам бы хотелось, — говорю я мягко.
Ханна сжимает пальцы, потом медленно поворачивается ко мне. В её глазах прячется нечто большее — боль, воспоминания, возможно, даже вина.
— Ты ведь не оставишь меня одну, да? — спрашивает она почти шёпотом.
Я протягиваю руку и касаюсь её ладони.
— Никогда.
Она крепко обнимает меня, а я сильнее вжимаю тело своей жены в себя, пытаясь поддержать её, как могу.
— Я во всём виновата, Эдриан..я.. понимаешь? Я не смогла защитить её, этот их бизнес...он погубил маму,— через слёзы шепчет Ханна.
Я поднимаю её голову руками, вытираю слёзы большими пальцами и заставляю смотреть мне в глаза.
— Ты не виновата, Искорка. Я уверен в этом. Что ты могла сделать будучи ребёнком? — говорю тихо, впервые я настолько откровенен.
Я не знаю всей истории как мать моей жены покинула этот мир, были новости, где писали , что при ограблении убили Джулию Ларсон— хозяйку ювелирной сети, но более ничего. Да и никакого разглашения этой новости особо в городе не было, вероятно, Эван посчитал это неважным. Ханна медленно отстраняется от меня, снова смотрит заплаканными глазами на фотографию своей матери.
— А самое страшное… я почти ничего о ней не помню. Только голос. Только тепло её рук. Всё остальное… как будто стерлось,— шепчет она и вытирает слёзы.
Снимаю с себя курточку, набрасывая на плечи Ханны и обнимаю её сзади, прижимая ближе к себе. Внутри у меня появляется такое..противное чувство, которое ранее я никогда не испытывал. Жалость. Сострадание. Но я не хочу, чтобы она считала, что здесь я из-за жалости. Нет. Здесь я ради неё. Целую макушку Ханны, обхватив своими тёплыми руками её дрожащие и холодные пальцы.
— Прости меня, мам..прости. Я сделаю всё правильно, обещаю. Я ..я очень сильно люблю тебя.
Ханна всхлипывает, сжимая мои пальцы так крепко, будто боится, что если разожмёт их, то потеряет последнюю ниточку, связывающую её с прошлыми воспоминаниями. Я чувствую, как её плечи подрагивают под моей курткой, как холодный воздух вплетается в её дыхание.
— Я буду рядом, Джулия Ларсон. Я буду рядом с вашей дочерью. Я сделаю всё, чтобы она не нуждалась ни в чём. Это моя клятва. Я отдам всё, что у меня есть, чтобы Ханна никогда не чувствовала себя покинутой. Спите спокойно, миссис Ларсон. Я позабочусь о ней. Клянусь,— говорю я, сжимая сильнее пальцы своей жены.
Вижу, как по её щекам струятся слёзы, как горький плачь вырывается из её уст. Пусть плачет, пусть даст волю эмоциям, которые так долго скрывала. А я буду рядом. Пока она сама этого хочет. Пока ей это нужно.