Бронзовый дракон

— Дракон наш, — Алисента впивается пальцами в камни перил на балконе Красного замка. — Она осталась с нами. Выбрала нас.

Ее голос звучит тихо, но торжественно.

— Или наш дракон теперь на их стороне, — Отто уверенности дочери не разделяет. — Она осталась здесь, но кому принадлежит ее верность, загадка для нас всех. А Эймонд теперь подвержен чужому влиянию.

Королева морщится от слов отца. Он ставит под сомнение верность Алейны. Он ставит под сомнение верность любого, находящегося в Красном замке.

И это раздражает её.

Откровенно говоря, она просто устала сомневаться. Ни одно из собственных действий теперь не кажется ей правильным. А все вокруг делают слишком много и будто вечно опережают её на несколько шагов.

Выдохнуть не получается.

— Мне пора, — Алисента уходит, не дождавшись, как за Рейнирой закроют ворота. Принцесса покидает отчий дом вне взгляда королевы. Всё это не имеет значения.

Принцесса в очередной раз сбегает. Алисента остается.

***

— Не боишься, что папа начнет по тебе скучать? — Эйгон останавливается на каменном балконе рядом с Эймондом и Алейной. Рядом с ними молча встает Хелейна.

Принцесса вздрагивает. Она толком не понимает, как должна реагировать на отъезд Деймона. Да и не только на его отъезд. На все его действия.

Похоже, что никак. Проще о нем не думать.

Куда важнее разобраться, зачем она остается. Из-за друга — это логично. Но недостаточно. Чтобы разобраться в себе — тоже хороший повод, да слишком мелкий. Выбрать сторону — а это глупо. Алейна уже точно знает, что ни Рейнира, ни Эйгон не годятся в правители. По крайней мере, если кто-то из них сядет на трон, то ей придется сбежать из Вестероса. Ибо поклясться им в верности она не сможет.

Ты здесь, потому что судьба так велит. И каждый день словно шептал, что твое место здесь. Тебе нужно понять, кому ты будешь служить. И за кого бороться.

— В детстве это звучало обиднее, — Эймонд хмурится, но кузина опережает его с ответом. — Если хотел задеть, попробуй ещё раз.

— Совсем нет. Только поздравить, что мы четверо опять вместе в Красном замке. С возвращением домой.

Он наигранно улыбается, стараясь держать спину ровно. В детстве, когда он был выше и сильнее прочих детей, ему легко удавалось выводить их из себя. И это приносило удовольствие. Он день изо дня доказывал себе свое превосходство.

Теперь Эймонд обгоняет его в росте и силе. Алейна, похоже, оказывается мудрее и интереснее. А Хелейна... Хелейна любимица дворца и образцовая мать.

Он же остается не у дел.

— В таком случае, благодарю. Надеюсь, что оставшись запертыми вместе, мы сможем стать друзьями, — Алейна бросает быстрый взгляд на Эймонда. — Потому что дружить будет всем выгоднее.

— Порой я вспоминаю наше беззаботное детство, — и одиночество с пренебрежительными взглядами. — Кто бы мог подумать, что наша мать будет так откровенно хмуриться при виде твоей мачехи? Что она сможет её заткнуть в тронном зале? Правда странно?

— Смерть заговорит с молодыми, чтобы мир продолжил существовать, — голос Хелейны звучит тихо. В другой момент никто бы не обратил на неё внимания. Очередная сумасшедшая фраза. Да только в этот раз всех пробирает до костей.

Все четверо молчат. Им уже давно не страшно, Таргариенов воспитывают отлично от других детей. Им неведомо истинное чувство страха. Как и многие другие чувства.

И тем не менее они все понимают, что начинается нечто большее, чем они все вместе взятые. И это что-то попросит заплатить большую цену. Быть может, слишком большую.

— Странно, — Эймонд начинает говорить первым. — Постарайся не злорадствовать слишком сильно, ладно? Потому что все это давным-давно ничего не значит.

Пальцы Эйгона напрягаются подобно когтям хищной птицы, когда Эймонд, положив ладонь на плечо Алейны, уводит её с балкона.

Так, будто она ему ближе прочих. Ближе, чем они с Хелейной — родные брат и сестра. Его раздражает, что Эймонд даже не пытается скрывать это. Как будто мало напряжения в воздухе, когда эти двое находятся в комнате вместе. Как будто мало их взглядов друг на друга.

— Он чем-то похож на Деймона, — Хелейна старается разрядить обстановку, но выходит плохо. — А в ней есть черты нашей матери, не находишь?

— Цирк уродов. Вот, что я нахожу, — Эйгон выплевывает фразу, обещая себе больше не думать об этом. Между Эймондом и Алейной ничего нет и быть не может. Им нельзя. Никто им не позволит.

Будто не ты провоцировал его в детстве, подталкивая к ней.

Отголоски недоступного счастья. Нет, легче об этом не думать, чем сойти с ума от зависти.

***

Ларис Стронг заходит в покои королевы тихо и без разрешения. Он проскальзывает подобно тени, не оставляя даже малейшей возможности отказаться от его присутствия.

— Девчонка осталась в замке, — его голос уверенный и приглушенный.

Он докладывает королеве очевидные вещи. Она уже знает, конечно знает. Это не новость. Факт, за которым последует предложение.

— Опоздали, лорд Стронг, — Алисента опускается на софу напротив Лариса. — Должно быть мой сын счастлив.

Ей кажется, что её стыд превращается в аромат, наполняя комнату. Но желание в его глазах и её зависимость от его поддержки не позволяют сопротивляться. Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. И она расправляет платье, приказывая служанке покинуть комнату.

— Это гной, Ваше Величество, — он не отрывает от неё взгляда. На лице появляется мерзкая ухмылка власти. — Лишняя душа около нашего принца. Прикажите, и я ее уничтожу.

— С чего я должна это делать? — Алисента быстро поворачивает лицо в сторону Стронга. В этот раз он задевает ее лично. И своим замечанием впервые делает больно, а не просто вгоняет в страх. — Алейна мне как дочь.

Алейна как Рея. Не Рейнира или Деймон. В ней свет. Немного, но он есть. А для Красного замка это уже более чем достаточно.

— Она — его слабость, Ваше Величество. А значит — погибель. И еще падчерица Рейниры, — он почти что шипит. — Как скоро Деймон призовет её? И как быстро девчонка побежит?

— Сделай так, чтобы не побежала, — Алисента морщится. — А если побежит – прибей, — ей мерзко от собственных слов. Но не произнести их кажется невероятной глупостью.

— Визерис чувствует себя все хуже.

— Без тебя знаю, — она старается сосредоточиться на происходящем и в этот раз не сдаться так же просто, как обычно, под его взглядом.

Но он требует.

Уже давно не просит.

— Люди в городе шепчутся... Ваша голова... И головы ваших детей...

Внутренности сковывает страх. Становится тяжко дышать. Королева хорошо знает историю. Тысячи раз она читала, как слетают головы королей и наследников с плеч.

Твой сын наследник. И возможный король.

Ему нужны верные люди и хотя бы немного времени, чтобы остаться в живых. На корону плевать, просто успеть улизнуть из-под меча.

Алисента стягивает с ног туфли, медленно и гордо. Но все же стягивает.

— И что они говорят?

— Не верят в Рейниру.

— Это хорошо, — тихо заключает королева, поднимая босые стопы на софу.

— В Эйгона тоже.

Алисента морщится, закрывая глаза.

— Но ведь это поправимо?

А ведь если они будут любить Эйгона, у новой наследницы будет больше поводов убить его. Куда легче пережить наличие второго, нелюбимого народом претендента на трон. И поэтому Алисента боится ответа.

— Полагаю, да, Ваше Величество. Если вы, конечно, хотите исправлять.

Она невольно вспоминает их детские шутки с Рейнирой. Побеги из септы и прочие безобразия. Лучшая подруга.

Как она отвернулась от нее, Алисента тоже вспоминает. Каким надменным стал её взгляд, после того как Визерис объявил о свадьбе.

Будто у неё был выбор. Будто кто-то спросил, хочешь ли ты выходить замуж за человека, годящегося тебе в отцы, нести груз ответственности за государство.

Рейнира смотрела так, словно Алисента могла сказать "Нет". И больше не была близка.

Отталкивала и оскорбляла. Винила и отворачивалась. Наказывала молчанием, запирая в коконе с болью и омерзением к себе, своему телу и разуму.

— Королевская Гавань должна верить в моего сына, — она закрывает глаза, стараясь думать о чем-то приятном.

— Да будет так, — голос Стронга похож на змеиное шипение. В этот раз он особо мерзок и жесток.

Королева слышит хлюпающие шлепки и сильнее старается не думать о происходящем.

Сознание пытается вырваться из плоти, чтобы не слышать и не чувствовать унижения. Очередные унижения.

Он сделает ради тебя все. И даже больше.

Разве тебе этого мало?

***

— Забыл предупредить, что оставшись, ты будешь видеть меня чаще, — Эймонд отвлекает Алейну от подготовки ко сну. Но ничуть не смущает. Она поворачивает лицо в его сторону и расплывается в улыбке.

— Не знаю, смогу ли это пережить. Быть может, стоит приказать готовить Аереуса к срочному побегу на Драконий Камень.

Эймонд кривит лицо, показывая, что шутка вышла не самой смешной. И бросает в подругу черный плащ.

— Ты должна кое-что увидеть.

Он борется с желанием ее поцеловать, слишком близко. А ещё теперь точно его. И эта мысль будоражит. Он весь день не спускал с неё взгляда. Да только на самом деле не мог приблизиться. Теперь и вовсе сложно сдержать себя в руках.

Но долг берет свое: друг с другом у них будет еще много времени. А как долго проживет Визерис, неизвестно.

— Это правда важно. Чтобы быть здесь своей, ты должна увидеть Королевскую Гавань с разных сторон.

— То есть, не снова Вхагар?

— Нет, большая сила.

Эймонд повторяет дорогу Эйгона, выводя подругу из замка. Он движется уверенно и быстро, определенно не первый раз проходя по этому маршруту. Алейна поеживается. Ночью в Королевской Гавани промозгло и ужасающе.

Но интерес перекрывает прочие чувства и она идет за Эймондом молча. Не жалуясь и не отставая. Они сворачивают в узкую улицу с низкими, бедными домами.

— Первый раз я был здесь пять лет назад, — принц шепчет тихо, но внутри Алейны его слова отзываются так громко, что хочется закрыть уши. — Внимательно смотри по сторонам. И запоминай.

За пределами Красного замка, украшенного дорогими гобеленами с вплетенными золотыми нитями, оказывается мрачно. Проезжая днем по центральной улице в карете такого не увидишь.

Алейна перестает замечать под ногами и грязь, марая ботинки. Ее внимание приковано к окнам домов. Она замечает обшарпанные стены, прогнившие доски, мусор. Это все — нищета, которую она даже осознать до конца не может.

Бедность, пропитавшая горожан. И нежелание что-либо менять.

Привыкшей всю свою жизнь бороться, ей сложно понять, почему люди продолжают жить здесь и любить короля. Почему они выходят на главную улицу, когда Таргариены проезжают по ней в каретах? Приветствуют? Почему с обожанием смотрят?

Неожиданно для себя Алейна замечает в одном из окон белые, идеально белые кружевные занавесочки.

— Не останавливайся, — Эймонд почти подхватывает ее, продолжая движения. — Это привлечет внимание.

Они выходят на шумную улицу. Местные артисты уже успели развернуть сцену и вот-вот начнут шоу.

— Мы можем посмотреть? — окно с занавесками прочно отпечатывается в памяти, требуя времени на осознание.

Алейне хочется объяснить себе этот феномен. И для этого требуется больше информации.

Эймонд останавливается, аккуратно поправляет капюшон подруги, затем берет ее за руку и ныряет в толпу, начинающую стягиваться к помосту. Замирает поодаль от сцены, Алейну проводит вперед себя, всем телом теперь касаясь ее спины — ему кажется что так он создает для нее и себя безопасное пространство.

Люди разыгрывают шоу. Забавные костюмы, декорации, даже музыка.

Они находят силы и время, чтобы все это придумать, отрепетировать и подготовить.

Но злость и бессилие берет свое — и на помосте разыгрывают жестокий сюжет. Рейнира и темные детки, волочащиеся подле ее юбки. Деймон и Эйгон, соревнующиеся сначала в количестве выпитого, потом оттраханного. Королева, перекрестившая дракона.

А вот их с Эймондом во внимании горожан нет. Слишком мелкие пешки во дворце. Едва ли таких возможно заметить из темени подворотен Королевской Гавани.

— Не принимай близко к сердцу, народ всегда будет смеяться.

— Да нет, это ведь потрясающе. Это жизнь, — Алейне кажется, что она слишком долго сидела взаперти.

Долгое время ей нравились одни лишь драконы. Вернее, ветер под их крыльями и свобода лететь, куда душе вздумается. Но теперь выбора стало больше, и ей нравятся дворцовые интриги. И люди...

Простые люди оказываются интереснее прочего. Как тонко они подмечают все то, что благородные господа пытаются скрыть. И попадают в самые уязвимые места.

Смеются, но все равно боготворят. Боги, которые нужны им на самом деле — не Семеро в септе. Им нравится говорить про Таргариенов. Обсуждать их жизнь. Ненавидеть и боготворить одновременно.

— Но до них никому нет дела, — Эймонд сжимает ладонь кузины, уводя ее с площади. Ему самому эти сценки не нравятся. Он отождествляет их с падением своей семьи.

И до этого момента никогда долго не задерживался на площади. Этот юмор кажется ему низким и примитивным. Он бы хотел избавить людей от подобной забавы, научить проводить вечера и ночи иначе.

— Есть еще кое-что, что тебе будет интересно.

Они заходят в таверну под чужими именами, незаметно проскальзывая вовнутрь — занимают места у стены.

— Это еще одна сторона Королевской Гавани. Люди, которых ты сегодня видишь, живут на этой земле поколениями.

— Закажешь нам выпить?

Эймонд усмехается и не спорит, подзывает мальчишку и просит принести две пинты эля. Алейна растворяется в происходящем, и он поверить не может, насколько гармонично она вписывается в эту среду.

— Рейнира все это видела?

— Полагаю, что да. Но не потому, что хотела узнать город.

— А Эйгон?

— Эйгон часть этого места. Но чести ему это не делает.

— Что ж, — Алейна обводит взглядом комнату. — Они много болтают, порой у меня выходит разобрать слова.

У выхода завязывается потасовка. Эймонд напрягается. Но все довольно быстро заканчивается, и он улавливает знакомое лицо.

— У меня назначена здесь встреча, это надежный человек, тебе незачем переживать. Просто будь рядом, хорошо? Нужно будет подняться.

— Я подожду здесь.

Она не движется с места, растворяясь в голосах вокруг. Ей интересно о чем шепчутся за соседним столиком. О чем поет бард у бара.

— Седьмое пекло, — Эймонд морщится, беря подругу за руку. — Это небезопасно, — он тянет её за собой. Но получает в ответ сопротивление.

— Все небезопасно, — принц бросает на Алейну быстрый взгляд. И ловит в ее глазах больше уверенности, чем может себе представить.

Она останется. И ты сам виноват, что привел её сюда. Ты её проклял.

— Пять минут. Если что, кричи.

По одной его походке можно понять, как зол Таргариен. Но принцесса быстро теряет интерес к его фигуре, возвращая внимание к разговорам вокруг.

У мужчины за соседним столиком недавно умер пес. А у других родилась дочка, да только кормить нечем, лучше бы сын, так хоть какой-то прок. Третьи ругают власть за увеличение податей. Будто жить становится лучше от этих сборов.

— Тут так шумно, правда? — рядом с Алейной на деревянную лавку опускается женщина на вид возраста ее матери. Утонченная и бледная.

На ней тоже черный плащ, однако, в отличие от одежды принцессы, сделанной из дешевой мешковины, чтобы привлекать к себе меньше внимания, на женщине бархатная ткань, изнутри подбитая алым.

— Я бы удивилась сильнее, будь здесь тихо, — принцесса отвечает спокойным тоном. Она делает логичный вывод: люди в Королевской Гавани довольно болтливы, а ушей, напротив, не всегда достаточно. Ей же крайне интересно их слушать.

Впитывать вместе с их речью настроение города. И она поддерживает разговор.

— Этот шум — не звуки радости. Это горечь, — женщина смотрит вдаль. Взгляд из-под капюшона словно пронизывает горожан насквозь. — Столько бед они выносят ежедневно.

— Часто беды — творение рук людей, с которыми они происходят.

— А есть ли выбор в этом аду? — женщина отбивает тонкими пальцами странную мелодию по деревянному столу.

Алейна усмехается в ответ.

— Чтобы притянуть иное, должна быть альтернатива, — незнакомка не ждет решения, она точно знает причины и следствия.

— Полагаю, что в самом деле выбора нет нигде. Но многим это по нраву. И многие не стремятся к изменениям, — Таргариен невольно переходит в защиту, но оправдывает семью не перед собеседницей, а перед самой собой.

— А ты? — женщина обращает свой взор к Алейне. Лицо искажается грустью. Словно внутри нее пробуждается боль, которая дает о себе знать особенно сильно при взгляде на принцессу.

— А я закажу себе еще кружку эля, могу и тебя угостить, — она быстро себя одергивает, решая оправдаться за лишние монеты в кармане. — Деньги сегодня легко пришли. С легкостью их и потрачу.

Женщина жестом подзывает мальчишку с подносом и позволяет Алейне за нее заплатить.

— Что хочешь взамен? Добрые дела просто так здесь не делают.

— Расскажи про свою жизнь. Что бы ты изменила в городе, будь у тебя такая возможность?

Теперь лицо женщины становится насмешливым. Очевидно, она не собирается откровенничать. Но попытку вполне может оценить.

— Может в другой раз, если решишься снова выйти из замка. Сейчас уже поздно и не пристало леди бывать в таких местах, — Алейна вздрагивает. Страх липким потом трогает позвоночник.

Принцесса.

Как у неё вышло узнать или просто предположила? Тогда только что ты сама себя выдала.

Скорее бы Эймонд вернулся. Алейна быстро окидывает заведение взглядом, ища безопасный путь для отступления. И незаметным движением проверяет клинок, спрятанный на поясе.

Уголок губ ее собеседницы ползет вверх.

— Леди! Смешно сказано, — Алейна старается придать своему голосу грубости. — Да только неверно. Иди куда шла, раз не хочешь разговаривать, вечер и без того тошный.

— Не припомню, чтобы у Порочного принца была дочь-бастард. Значит, я не ошибаюсь, — но женщина продолжает настаивать.

Тело Алейны напрягается сильнее. Выдать себя здесь и сейчас сравнимо со смертным приговором. Вокруг слишком много пьяных людей. И далеко не все из них, как она успела выяснить, довольны текущей властью. Здесь ее собеседница права — их жизнь это волочение плоти от момента рождения до начала процесса гниения в сточной яме.

Ещё бы, о них столько лет забывали в угоду тщеславия. И создали все условия, чтобы по венам разлилась ненависть к правящей семье.

А белые кружевные занавесочки продолжают всплывать в памяти. У них есть шанс. И ты выберешься из таверны, чтобы этот шанс им подарить.

— Я не враг. По крайней мере не твой, — женщина оказывается весьма наблюдательной и моментально улавливает напряжение Алейны. — Твой принц часто прогуливается по городу, он достойный человек. Но этого недостаточно. Твой отец тоже часто бывал в этой части города по ночам. Только не наблюдал, а участвовал. И народ его помнит.

— Ты бредишь, — еще одна попытка остановить разговор. Но любопытство берет свое. — Ближе к сути или я уйду.

— Королевская Гавань — несправедливое место, погрязшее в грязи и нищете. Ты это и без меня заметила. Народ пойдет за твердой рукой. Но не страхом его вести нужно и не безразличием, а любовью. Преданность важнее божественного предназначения. И надежнее всяких пророчеств.

Эймонд вырастает около стола словно из ниоткуда. Его лицо напряженно, а челюсть сжата. Он встречается взглядами с собеседницей Алейны. Чуть расслабляется и сдержанно кивает.

— Нам пора, — бросает коротко и нетерпяще отказа.

— Я была рада познакомиться, — спокойно произносит женщина. — Ты действительно его копия, но внутри другая. Захочешь поговорить ещё, спроси в городе Бледную Пиявку. Тебя ко мне приведут.

— Доброй ночи, — Алейна кивает и спешит как можно скорее покинуть это место.

Они заговаривают с Эймондом только после того, как оказываются в замке. И дверь, ведущая к тайному ходу, запирается за их спинами.

— Ты ее узнал, — раздраженно бросает Алейна. Ей не нравится холод, пробежавший по телу в момент разговора с незнакомкой.

Её продолжает бесить, что она смогла её узнать и сравнила с отцом.

— Многие в городе ее знают, — отмахивается Эймонд, складывая их плащи в мешок. Он собирается перевести тему, но Алейна не дает этого сделать.

— Но не я.

Её щеки краснеют от злости. Эймонда удивляет, что даже такой раздраженной она умудряется ему нравиться. А то, какой увлеченной она была в городе теперь не выходит из памяти.

— Уверена, что оно тебе нужно? — он подходит ближе, но понимает, что сейчас не имеет права коснуться её. Это простой способ сменить тему, но нечестный.

— Расскажи, и я решу.

— Это Мисария, — Эймонд выдыхает имя быстро и тихо. Он знает, что это имя ей знакомо.

Алейна опускается на кровать, выдыхая. Вся спесь исчезает, будто и не было ничего.

Еще одна любовница ее отца. Очевидно. И слишком банально. Но ради этой шлюхи он похитил драконье яйцо и бросил их с матерью.

И именно она смогла узнать её среди толпы.

Она оказывается и правда красива. И вероятно умна и наблюдательна, раз так быстро вычислила её. Если, конечно, не сама их заманила.

— Ты сказал, что Эйгон часто гуляет по ночам, — она меняет тему, не желая продолжать. Не чувствуя в себе для этого ни капли сил. — Он ходит в город в одиночестве?

— Обычно да, — Эймонд достает припрятанное заранее вино. — Порой мне кажется, что ему было бы проще, пропади он в одном из закоулков.

— Он твой брат.

— У тебя тоже есть братья. Однако ты их не жалуешь, — в его голосе сквозит упрек. Или ревность?

— Сводные братья, это другое, — Алейна сжимает зубы. — Эйгон — наследник.

— И наша погибель. Как только в его колыбели смогло вылупиться яйцо, а в моей — нет.

— Как ты мог получить самого крупного дракона, а он лишь самого золотого? — Эймонд усмехается, ее замечание приводит его в чувства, пресекая попытки продолжить себя жалеть.

— Я рад, что ты осталась здесь.

— Она назвала тебя «моим принцем». Если в Королевской Гавани есть уши настолько хорошо слышащие, что ей известно, как скоро с этим вопросом придет Алисента? Или Отто?

— Не все ли равно?

— Не знаю.

— Отправь их ко мне, если придут.

Алейна усмехается. Все это и правда звучит забавно. В замке творили вещи и похуже поцелуев.

Она выпивает налитое в кубок вино.

— Как думаешь, чем она оказалась лучше моей матери?

— Лучше? — Эймонд усмехается. — Ты не думаешь о том, что Деймону нравится, когда от него зависят?

Вопрос честный, однако внутри от него разливается болезненное чувство жалости к себе.

— Она держалась довольно гордо. Словно мы с ней равные.

— Думаю, что он причинил ей достаточно боли. В этом вы и правда равные. А после того, как она подняла голову, больше не взглянул.

— Хочешь сказать, ему нравилась в ней только покорность?

— Именно.

Пауза. Правда режет. У тебя нет шанса.

— А что тебе во мне нравится?

— Ты провоцируешь, моя принцесса, — Эймонд усмехается.

— Всего лишь хочу знать правду.

Он медлит, смотря ей в глаза. На самом деле слишком многое. Он бы в ней растворился, если бы только мог. Привязал её к себе. И сжег замок к чертям со всей их родней, чтобы никто не посмел их разлучить. А что нравится? Какой наивный и глупый вопрос. Но он старается на него ответить.

— Мне нравится, как ты на меня смотришь. Каким я становлюсь под твоим взглядом. Мне нравится, как тебе не все равно. Как ты научилась видеть детали. Как мне спокойно рядом с тобой, — он усмехается. — И еще мне нравится тебя целовать.

— Мне говорят, я похожа на Деймона. Разве ты этого не видишь? Разве ты не проклинаешь его во мне?

— Если хочешь, могу прикончить всех, кто так говорит. Только скажи.

— А ты ведь ни разу не убивал, — Алейна не хочет его оскорбить, просто озвучивает факт, сбивая спесь с Эймонда.

— А ты никогда никого не приговаривала к смерти. Однако, боюсь, нам двоим это предстоит.

Вместо ответа принцесса прижимается губами к губам кузена, вовлекая в поцелуй.

В их первый поцелуй они искали спасения и благодарили друг друга за поддержку. Они тосковали и радовались снова быть вместе. Они придавали друг другу сил. Но это была история из детства.

В этот раз поцелуй отдает горечью и зарождающейся силой. Никто из них не сомневается. Они оба все ещё недостаточно хороши, да и, вероятно, никогда не будут. Но теперь их шрамы латать будут время и действия. То, что греет — одновременно страшит и сводит с ума. И есть только одна возможность выжить — достаточно подготовить себя к грядущей смуте.

Близнецы, королева, ухмылка Рейниры, разрешение Деймона. И душащая бедность столицы. Можно ли добавить в этот коктейль признание в глазах бывшей любовницы отца?

Эймонд чересчур увлекается. Он валит Алейну на кровать, накрывая своим телом. Жар растекается по коже. Желание сводит с ума.

— Я люблю тебя... — он на секунду отрывается от её губ. Она должна об этом знать. Она не может не чувствовать. Но должна ещё и слышать об этом.

Его пальцы пробегают по ее телу, вызывая мурашки.

— Я не знаю как. Не уме...

Он накрывает ее губы своими, не позволяя договорить. Это звучит смешно. Она может сказать «Стой!», оттолкнуть. А вместо этого оправдывается за то, что само собой разумеется.

— Я умею. Просто доверься мне.

— Хорошо... — слово превращается в стон, пока он покрывает её шею поцелуями, иногда кусая. — Но я хочу видеть тебя...

Эймонд пугается, когда ее пальцы вновь совершают невозможное — стягивают повязку с поврежденного глаза. В этот раз она не просто проводит подушечками по шраму. Она целует его. И вновь не отворачивается. Срывая этими действиями все возможные тормоза внутри принца.

Удивительно, каким красивым оказывается ее тело, когда лишняя одежда исчезает с него.

Столько времени Эймонд тратил на женщин похожих на нее и категорически других.

Но кожа Алейны оказывается белее прочих, искаженная шрамами и ожогами. Неровная.

И сводящая с ума.

А ее вздохи от каждого его касания заставляют внутри все сжиматься.

Его.

Теперь точно.

Наконец-то.

***

Эймонда будят первые лучи солнца, просочившиеся в комнату Алейны. Никто из них не подумал о том, чтобы запереть ставни.

Девушка спит, прижавшись к нему голым телом. И едва ли он может сказать, в какой именно момент они уснули. Но определенно счастлив от этого расклада. Возможно, это была лучшая ночь за всю его прожитую жизнь. Он чувствовал ее тепло. И ее запах окутывал его, даря спокойствие. Ночь без единого кошмара.

Чтобы это повторить, он готов отдать многое.

Как удивительно оказывается проснуться на своем месте. Скольких женщин он пытался распробовать в своих попытках понять Эйгона. Сколько раз ему было мерзко и отвратительно. Сколько раз стыд расползался по венам.

А сейчас было просто хорошо. И правильно.

Словно весь мир сжался в единую точку и спрятался внутри ее тела. Теперь он понимает одержимость старшего брата. У него больше нет сомнений, что испытывает мужчина, когда убивает за свою женщину. И когда возвращается к ней, несмотря ни на что.

Он весь мир готов уничтожить, чтобы проснуться в ее постели снова. Чтобы она прижималась к нему. И мирно спала в его руках.

Эймонд закрывает единственный глаз, стараясь не шевелиться, не испортить момент. Не разбудить ее. Ибо Алейна прогонит, как только проснется. И будет права. Это было грубо и неправильно — перестать себя сдерживать.

Ты — не муж ей. И ее репутация будет испорчена, если хоть кто-то узнает.

Он вздрагивает. Алейна потягивается. И... оставляет легкий поцелуй на его коже.

— Доброе утро, — голос хриплый после сна. Она сильнее прижимается к его телу.

— Доброе, — чуть испуганно тянет Эймонд.

— Келея скоро придет помогать одеваться.

— Мне уйти?

Алейна приподнимается рядом с ним. Ей неловко, она натягивает одеяло на обнаженную грудь. И ей интересно. Она проводит пальцами по его коже, очерчивая линию от скул до торса Эймонда.

— Только вернись, пожалуйста.

Он давным-давно исправил свой недостаток, оседлав Вхагар. И, кажется, только что Алейна до конца исправила свой. Потому что какое бы будущее их не ждало, Эймонд хочет называть её семьей. Не кузиной.