Часть 16
https://t.me/ficbookyagodnaytart/125 — ссылка на коллаж.
«Я нарисую счастливой тебя
На этом неровном льняном холсте
Все мои мысли закрыты в тебе
Когда в моём тебе бутылка вина
Я нарисую счастливой тебя
Как будто тебе одиннадцать лет
Тебя укрывает солнечный свет
А шрамы на теле не твоя вина»
Три дня дождя — «Льняной холст»
Арсений в ярости.
Вчера Антон пожаловался, что Шульгин вновь завалил его вопросами. Даже одногруппники возмущались, но преподаватель пригрозил поставить всем «неуд», и тогда студенты замолчали, предпочитая спасать свои магистерские жопы. Всё-таки, в универе каждый сам за себя.
Но Арсения это достало.
Шульгин регулярно проворачивал такое с Шастуном, и Попов видел, как плохо от этого Антону. Ему ведь диплом нужен, а не вечные нервы и проблемы. Арс прекрасно знал, что Антон — усердный студент. Он всегда учил весь материал, проводил вечера, корпев над конспектами и учебниками, а иногда и вовсе пропадал в универе до позднего вечера. И видя, сколько сил Шаст вбухивает в образование, сколько огня в его глазах, желания доказать всем — и в первую очередь себе — что он чего-то стоит, Попов невольно восхищался. Но Шульгин, очевидно, пытался всё испортить. У Шаста была отличная успеваемость по всем предметам, и преподавателю явно это не нравилось. Ему, как маленькому ребёнку, хотелось сделать какую-то пакость. И после вчерашнего рассказа Антона Арс не выдержал и решил высказать бывшему всё, что думает.
Арсений без стука входит в нужную аудиторию, громко хлопнув дверью. Шульгин что-то делал в своём ноутбуке, но, услышав хлопок, повернул голову. Его глаза на секунду расширились от удивления, но он тут же натянул на лицо маску безразличия.
— Попов, что хотел? — спросил Шульгин, возвращаясь к экрану ноутбука.
— Поговорить, Александр Владимирович, — серьёзным тоном отвечает Арсений.
— Конкретнее. Я занят.
— Да оторвись ты от своего ноутбука! — повышает голос Попов.
Шульгин всё-таки поднимает глаза на коллегу и выгибает бровь.
— Ты совсем уже?
— Арсюш, — приторным и нарочито ласковым голосом говорит Шульгин. — Мы же договорились: я не трогаю тебя, ты не трогаешь меня. Кажется, свою часть договора я выполняю. А вот ты в данный момент на грани и в шаге от того, чтобы нарушить наши условия. Ай-ай-ай.
— Я говорил тебе не трогать Антона.
— Так я его и не трогал. Зачем говно трогать вообще? Оно больше вонять будет.
— За языком следи, — обрывает его Арс. Руки чешутся, чтобы снова дать Саше по лицу. И ещё эта его улыбка: надменная, саркастичная, она выбешивает и выводит из себя.
— Ой, прости. Задел чувства твоего паренька. Кстати, как вам вместе? Ты ему ещё не изменил?
— Заткнись.
— Правда глаза колет? Или этот Шастун настолько хорош, что ты ради него готов изменить своим принципам?
— Я не собираюсь с тобой долго разговаривать, Шульгин, но я в последний раз предупреждаю: ещё один выпад в сторону Шастуна, тебе мало не покажется. Я найду способ испоганить твою жизнь.
Арсений разворачивается, чтобы уйти, и даже делает шаг к двери, но внезапные слова Саши заставляют его замереть на месте.
— Как тебе этот Никита?
— Что? — оборачивается Арс. В его глазах пробегает паника, и Шульгин, видя это, довольно усмехается. Он знает, за какие ниточки нужно тянуть.
— Как тебе Никита? Они с Антоном неплохо смотрятся.
— Хватит нести бред.
— А что? Два красивых молодых парня, довольно гармоничный союз, не находишь? Ты бы видел, как Никита смотрит на него...
— Заткнись! — не выдерживает Попов.
— Ты реально думаешь, что нужен Шастуну? — с наигранной жалостью задаёт вопрос Шульгин. — Арс, открой глаза: он молодой парень, зачем ты ему? Ты так, развлечение, новые впечатления. Поиграется и найдёт другого. Возможно, того же Никиту. Ты ему не нужен.
Эти слова эхом отзываются в голове Арсения. Ему кажется, будто Шульгин открыл ящик Пандоры, выпустил на свободу все самые тёмные и сокровенные его тайны и страхи. Ведь Арсений действительно помешан на ревности из-за того, что боится. Он просто боится, что Антон найдёт себе кого-нибудь лучше — красивее, привлекательнее, моложе. Не мужика, с которым у него разница девять лет. В последнее время Арсений буквально помешался на этой мысли. Она не давала ему спокойно существовать. Он понимал, что это неправильно, что тем самым обижает Антона и его чувства, но сделать с этим ничего не мог. Страх потерять Шаста был слишком велик.
— Арсюш, я же всегда прощал тебя. Прощал все измены и погрешности. Ни разу не упрекнул. И я приму тебя всегда, даже если ты захочешь вернуться сейчас. Арс, просто сделай выбор. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу, чтобы твоё сердце разбивали. Зачем тебе кто-то, если у тебя есть я, готовый любить тебя постоянно? — Шульгин походит всё ближе, и последние слова он буквально шепчет в губы Попова. Арс смотрит в глаза Саши, но не видит в них ничего, кроме зияющей пустоты. Ему не хватает зелени, ощущения дома, теплоты. Как бы Шульгин не старался, его глаза для Арсения — просто стекляшки. Попов не любит их, он не готов вечность рассматривать каждую крапинку и считать реснички. И он чувствует себя грязным лишь от ощущения чужого дыхания на своих губах.
Он никогда не предаст Антона. Он не сделает ему больно и не допустит того, чтобы Шаст чувствовал себя преданным. Поэтому Арсений просто отталкивает Шульгина от себя:
— Да пошёл ты, — Попов окончательно уверен в правильности своих действий. Он вновь разворачивается и уверенно идёт к двери. Когда Попов касается ручки двери, ему в спину прилетает:
— Ты же пожалеешь, Арс.
Арсений нажимает на ручку и открывает дверь, а затем выходит в пустующий коридор. Все студенты уже разбежались по аудиториям и слушают пары, а он безбожно опаздывает на собственный предмет. Да ещё и к группе Шастуна. Арсению очень хотелось просто увидеть парня, прижать к себе крепко-крепко и не отпускать.
А после была пара, где Антон вёл себя просто ужасно, из-за чего Попову пришлось выгнать его. Всё, что было дальше, прошло будто в тумане.
***
— Боже, как же всё заебало! — с этими словами Антон садится рядом с Никитой, приземляясь пятой точкой на подоконник. Парень откладывает книгу и с интересом смотрит на Шаста.
— Что случилось?
— Он меня достал уже!
— Кто он? — не понимает Добрачёв.
— Да мой горе-парень.
Антон практически сразу рассказал Никите о своей ориентации и о том, что находится в отношениях. Личность Арса он конечно же не раскрывал, так как до конца не мог доверять Добрачёву. Ладно Олеся и Дима, они люди, проверенные временем. А вот Никита всё ещё был непредсказуемыми для Шастуна, хоть у них и были хорошие отношения. Добрачёв, впрочем, отреагировал на этот факт довольно спокойно, как будто даже не удивился, и теперь Антон мог спокойно жаловаться ему на своего партнёра.
— Что на этот раз? Опять ревность?
— Ага, — кивает Антон.
— Слушай, мне кажется, что это уже идёт прям перебор. Он явно перегибает палку. Может, конечно, я чего-то не понимаю, но как будто бы ревновать тебя к каждому столбу — не окей. Тебе так не кажется?
— Конечно кажется! — разводит руками Антон.
— И ты пытался что-то с этим сделать?
— Сотню раз! Я с ним постоянно разговариваю на эту тему, а он не прекращает. Говорит, что больше не будет. Что верит мне. А как доходит до дела, так он сразу начинает обижаться или закатывать истерики.
— Он у тебя очень инфантильный, — задумчив говорит Никита.
— Знаю. Просто я ему объясняю, что не могу с людьми не общаться! Мне же надо в обществе взаимодействовать. Что за претензии постоянные в мою сторону? Я даже повода не даю!
— Слушай, ты вообще уверен, что тебе нужны эти отношения? — осторожно спрашивает Добрачёв. — То есть, я имею в виду, разве ты не достоин лучшего? Адекватного партнёра, который не будет вести себя как ребёнок?
— Но мы любим друг друга.
— Ты уверен, что это любовь? Может, тебе лишь кажется. Знаешь, зачастую ведь абьюзеры показывают, как сильно любят, создают прекрасную картинку, говорят красивые вещи. А потом у тебя не остаётся друзей и связи с внешним миром, и ты сидишь в его квартире взаперти.
— Никит, что-то ты перегнул, — хмурится Антон. Вот кем-кем, а абьюзером Арсений точно не был. Попов действительно вёл себя как инфантильный и эгоистичный ребёнок, но он никогда не посмел обидеть или нанести Антону физический или моральный ущерб. Тот случай, когда им пришлось расстаться, и Арс специально наговорил ему гадостей, не в счёт.
— Действительно увлёкся. Прости. Но знаешь, в мире же полно других парней. И я уверен, что кому-то ты да нравишься. Причём кому-то адекватному. Без такого количество закидонов, как у твоего парня.
— Ой, да ладно, придумываешь, — отмахивается Шаст.
— Я серьёзно! Я знаю как минимум одного такого человека!
— И кто же он?
— Так я тебе и сказал, — загадочно улыбается Никита. — В общем, всё будет хорошо, держись, крепись, если что, я всегда рядом и всё такое, — хмыкает Добрачёв и вдруг, неожиданно для Антона, притягивает его к себе. Шаст чувствует аромат цитруса, который щекочет нос. Этот жест со стороны друга оказалась для Шастуна настолько неожиданным, что в первое мгновение он хотел отпрянуть, но передумал и положил голову на плечо Никиты. Что тут такого? Они же просто друзья. Он ведь может обниматься с Олесей, Ирой, Димой. Почему же Никита должен стать исключением?
Шаст не сразу замечает, что его тело бьёт мелкая дрожь, и Никита проводит ладонью по отросшим волосам, накручивая пряди на палец. Приятное тепло разливается в груди, будто согревая изнутри. Спокойствие приходит, когда Шаст слышит стук своего сердца. А может, это так бьётся Никитино? Они ведь в миллиметре друг от друга, и их ритмы наверняка слились воедино. Антон не знает. Он чувствует лишь умиротворение и спокойствие, которого ему так не хватало в последнее время. В памяти вдруг всплывают слова, которые когда-то давно ему сказала Оксана: «Молчаливые объятия иногда звучат громче крика поддержки». Наверняка это так. Вряд ли бы какие-то слова Добрачёва сейчас смогли бы успокоить Антона так же, как простое присутствие друга рядом.
Антон, словно что-то почувствовав, резко поднимает глаза и видит Попова. Арсений стоит посередине коридора и взглядом сверлит в Никите и Антоне дыры. Шаст уверен: если бы у Арсения в данный момент был автомат, то он бы выстрелил без раздумий, и тогда дыры в их груди (а может и во лбу, кто знает) стали бы самыми что ни на есть настоящими. Сердце Шастуна начинает биться быстрее, ему становится страшно. Страшно, зная реакцию Арсения. Если тот закатывал истерики из-за простого общения, то что будет после такого зрелища. Надо же было ему так вовремя появиться здесь!
Пытаясь исправить ситуацию, Шаст отстраняется от Никиты. Он практически отталкивает опешившего друга и вскакивает с места, опускаясь ногам на деревянный пол. Они с Арсением стоят практически в разных концах коридора и буравят друг друга глазами. Попов сегодня одет также элегантно, как и обычно: пепельная майка, поверх которой чёрный пиджак. Новые брюки идеально сидят на стройных ногах, обтягивая там, где это нужно. Его волосы, немного отросшие за время, напоминают лёгкие волны, чёлка спадает на нахмуренное лицо с чуть отросшей щетиной. Даже сквозь стёкла очков Антон чувствует уничтожающий взгляд небесно-голубых глаз, видит тот огонь ненависти, что разгорается внутри Арсения. Его очерченные губы плотно сжаты в тоненькую нить, и Шаст знает это выражение лица — грядёт пиздец.
Антон не успевает сообразить, каким образом он оказывается дома. Почему они с Поповым стоят друг напротив друга в гостиной и не отводят взглядов. У Шаста много вопросов к себе и своему мозгу, но сейчас для него главное объяснить всё Арсению.
— Ты начнёшь? — спрашивает Арс. — Или мне попробовать?
— Что ж, я сделаю это за тебя. Сегодня говорю я, а ты слушаешь.
— Дерзай, — зло ухмыляется Арс.
— Ты слушаешь, — резко обрывает его Антон. Его тон серьёзен как никогда. — Мы с Никитой просто общались.
— И поэтому он тебя обнимал? — не выдерживает Арсений и вновь вмешивается.
— Я сказал тебе заткнуться. Так вот, он просто меня поддержал.
— В чём тебя поддерживать?! — смеётся Попов. — Ты что, инвалид? Зачем тебя поддерживать? Ты болеешь чем-то?
— Арс, блять, ты дурной? — спрашивает Антон напрямую.
— Я?!
— Нет блин я!
— Да, ты больной! На глазах всего универа обнимаешься с каким-то парнем! — восклицает Арсений и добавляет, но уже чуть тише. — Прав был Шульгин.
Сердце Антона пропускает удар.
— Что? — севшим голосом спрашивает он. Его глаза сейчас застилает пелена, сквозь которую он видит силуэт Арсения. Но эмоции на родном лице он прочитать не в состоянии. Всего лишь одна фамилия — а мир под ногами стремительно рушится.
— Антон, я... — голос Попова разносится будто из-под толщи воды.
— Я не буду слушать оправдания. — Шаст собирает всё спокойствие, на какое только способен. — Но я хочу знать, что он тебе сказал.
— Я не хочу рассказывать...
— Иначе я уйду.
Это не манипуляция. Антон серьёзно готов на этот шаг. Слишком много было проблем в последнее время, слишком часто он слушает и доверяет красивым словам Арса. Шаст не хочет, чтобы всё закончилось, как в прошлый раз. Он не желает видеть в их отношениях неопределённость, и его абсолютно точно коробит тот факт, что Попов вновь хотел что-то утаить.
Арс тяжело вздыхает. Видно, как он пытается пересилить себя, делает глубокий вдох, закрывается руками в волосы.
— У тебя же были проблемы по его предмету. Ты сам сто раз говорил, ну вот я и решил сходить к нему.
— Что?! — опешил Антон.
— Я сказал ему, чтобы он перестал тебя валить.
— Ты адекватный? Нахера ты это сделал? Я сам могу решать свои проблемы!
— Он бы не закрыл тебе предмет и не поставил зачёт на экзамене...
— Значит я бы пересдавал с комиссией, где сразу было бы видно: я всё знаю!
— Да я просто хотел сделать как лучше! Помочь тебе, чтобы ты не переживал! — в сердцах выкрикивает Арс. Они стоят напротив друг друга, глядя прямо в глаза. Воздух между ними искрится, что кажется, ещё чуть-чуть — и в комнате разгорится настоящий пожар. Мысли Антона водят стремительный хоровод, и Шаст не успевает выловить даже одну из них, чтобы понять суть. Он будто слышит неразборчивый белый шум, который железным кольцом обхватывает его голову и постепенно сжимается всё сильнее.
— Какого хуя ты мне не сказал?! — кричит Антон, который окончательно запутывается в происходящем. — Почему ты всё ещё считаешь меня ребёнком, который сам не может решить свои проблемы? Сколько раз тебе повторять: я взрослый мужик, и я справлюсь сам. Сам! Один, без твоей или чьей-либо помощи. Понял? Что он ещё тебе сказал?
— Это всё.
— Не ври! — резко отрывает его Шастун, и Арсений морщится от громкого крика. — Ты сказал, что он был прав! Так в чём? Это как-то связано с Никитой?
— Прекрати вести себя как истеричка! — повышает голос Арсений. — Я не обязан ничего рассказывать!
— Нет уж, Попов. Нихера, — голос Антона звучит угрожающе. — Либо ты рассказываешь, либо я валю нахуй из твоего дома!
— Как тебе что-то рассказывать? Ты не в адеквате!
— Уж постарайся! Попробуй. Ты же у нас педагог, должен по всем подход находить.
— Он сказал, что ты нравишься Никите. И говорил, что я тебе не нужен. Что ты поиграешься и бросишь. И предлагал вернуться к нему. Доволен?! — зло выкрикивает Попов.
Больно.
Тычок под рёбра.
Очень больно.
— Какой же ты... — тихо шепчет Антон. — Какой же ты мерзкий. Мне противно от тебя, Попов. Я не хочу находиться с тобой в одной комнате.
— Так вали! — не выдержав, орёт Арсений. — Иди куда хочешь! К своему Никите...
Шаст неожиданно замахивается и кулаком бьёт по щеке Арсения. Тот отшатывается, хватаясь за покрасневшую кожу. Он с ужасом в глазах смотрит на Шастуна, эмоции которого сейчас прочитать невозможно. По подбородку Арсения стекает тёмно-бордовая струйка крови.
— Я тебя ненавижу, — сквозь зубы цедит Антон. Он направляется в коридор, а спустя несколько мгновений Арс слышит, как хлопает входная дверь. Попов медленно спускается вниз по стене и оседает на полу, запуская пальца в волосы. Он смотрит в одну точку перед собой, а острая боль в щеке, как и опустевшая квартира, не даёт забыть о том, что только что произошло.
Больно.
— Какой же я мудак, — разбивая тишину, шепчет Арсений. — Какой же ты идиот, Попов.
***
— Алло, Никит. Ты спишь?
Холодный зимний ветер пронизывает вплоть до костей. Антон не чувствует пальцев, а тонкая осенняя куртка не способна защитить от тридцатиградусного мороза и сильных порывов речного ветра вдобавок. Какой же он дурак. Ушёл, взяв первую попавшую под руку вещь. Нужно было хотя бы о своём комфорте позаботиться.
Антон бродил по тёмным улицам Питера. Если бы его спросили, где он сейчас находится — Шаст бы не ответил. Он специально отключил телефон, дабы не слышать звонков и сообщений от Попова. При воспоминании о нём внутри Антона просыпалась волна гнева и ярости, смешанная с брезгливостью и ненавистью. Его максимально сильно триггерили слова Арсения, а ещё ему было неимоверно больно от того, что Арс был согласен со всей той чепухой, которую ему наговорил Шульгин. И это ранило больше всего. Попов реально верил в то, что Антон просто развлекается с ним; что при первой возможности он бросит его и променяет на... Да на кого, собственно? На Никиту? Шаст воспринимал его не больше, чем как друга. И он бы никогда не смог поступить так с Арсением. Жаль только, что тот этого так и не понял.
— Привет, Антон. Нет, не сплю ещё. Что-то случилось? — голос Никиты в телефонной трубке дарит толику тепла. Шаст решил позвонить ему. Зачем? Антон и сам не знал. Нужно было высказаться кому-то. Сначала Шастун сомневался, нужно ли беспокоить Добрачёва в такое позднее время, но когда Шаст включил телефон и не увидел ни одного пропущенного или сообщения от Попова с просьбой вернуться или хотя бы с банальным извинением, сомнения Антона рассеялись, и он без зазрения совести набрал номер друга.
— Я хотел предложить встретиться, — говорит Антон.
— Где?
— Давай как обычно, в баре у метро.
— Буду через полчаса.
— До встречи.
Антону до этого места идти минут двадцать, но Никита всё равно появляется в баре первым и ждёт Шаста за отдельным столом.
— Рассказывай, что у тебя случилось, — вместо приветствия говорит Добрачёв.
— Почему сразу должно что-то случиться? Просто встретиться с другом захотел, — мрачно отвечает Шаст, занимая место напротив Никиты.
— Ага, — кивает тот. — В полдвенадцатого. Верю.
— Мы очень сильно поругались. И я ушёл. Мне так противно от него, ты бы знал. Это просто ужас. Знаешь, мне казалось, будто передо мной стоит человек, которого я вроде бы прекрасно знаю, но в следующее мгновение он уже совсем другой. Не тот, которого я люблю, а какой-то незнакомый. Неизвестный.
— Сочувствую, — видя официанта, Никита делает заказ, и спустя пару минут у них на столе красуются два шота. — Ну, за твои нервные клетки.
— Они сдохли, — пессимистично отзывается Антон и залпом вливает в себя алкоголь.
— Ого. Ещё? — спрашивает Никита, и, получив утвердительный кивок, заказывает сразу несколько порций.
— Сегодня хочу напиться, чтобы завтра встать и ничего не помнить. Только чтобы голова болела и тянуло блевать. Но не думать.
От автора: Если вы слишком впечатлительны, то далее идёт описание сцен, содержащих жестокость и насилие. Если вы понимаете, что не готовы к чтению подобного материала, то вы можете закончить читать главу на данном этапе и перейти к следующей. Обещаю, что повествование следующей главы вкратце опишет пропущенные события, но без излишнего описания, способного нанести вред психике. Если же вы готовы к такому, то можете продолжить чтение. Спасибо.
***
Шаст не следил за ходом времени, как и за количеством опрокинутых им рюмок, но в какой-то момент Никита садится вместе с ним в такси и они куда-то едут. Антон мутным взглядом смотрит в окно автомобиля. Светящиеся ночные улицы Петербурга проносятся перед глазами, снежинки медленно падают на стекло. Они такие красивые и все при этом разные. Раньше Антон очень любил зиму и снег. Он считал это время чужим, самым настоящим волшебством, когда природа засыпает, а весь мир затихает в ожидании праздника. Для Шаста зима пахла ёлкой, имбирным печеньем, мандаринами и сладким какао. И этот детский образ никак не вязался с его нынешним положением. Рассудок совершенно не спешил мутнеть, скорее наоборот, его сознание затянула пелена, и Антон не понял, как оказался в квартире. Не в своей квартире, а в чужой. Его разули, раздели, сняв верхнюю одежду, а потом предложили воды. Жалобными глотками Шаст выпил весь стакан, не заметив странного вкуса. Затем он почувствовал странную горечь на языке, но списал это всё на количество выпитого алкоголя.
Антон сидел на диване, очевидно, в квартире Никиты, потому что на стене висела фотография его и какой-то женщины, которой на вид было лет шестьдесят. Впрочем, внимание на одной вещи Антон долго удерживать не смог. Он сам не заметил, как его тело обмякло, а перед глазами появилась мутная пелена. Он практически ничего не видел, но понимал: сил, чтобы пошевелиться, у него нет. С ним впервые такое случалось. Сколько бы раз Шастун не пил, никогда ещё его тело не существовало отдельно от мозга. Поэтому его резко охватила паника. В голове немного провалилось, и закрутились первые вопросы: что с ним, где он, как он сюда попал?
Но спустя недолгое время Шаст увидел Никиту. Антон хотел что-то сказать ему, но это было похоже скорее на хрип — единственное, что смогла издать его гортань в то мгновение. Добрачёв сел рядом, приземлившись на диван, который немного прогнулся под его весом. Хоть Никита и не был особо крупным, мышечный рельеф всё равно всегда просматривался сквозь ткань рубашки. Когда парень повернулся к Антону, Шаст почувствовал исходивший от него аромат цитруса с нотками мороза. А в следующую секунду Антон замер, потому что на его колено опустилась тяжёлая рука Никиты. Если бы у Шаста была бы возможность вымолвить хоть слово, то он бы сказал что-то по типу: «Какого хера? Убери свою лапу», но такой возможности Антон не имел. Никита начал медленно водить вверх-вниз, от колена до верха ляшки, гладя кожу сквозь ткань спортивных штанов. Антон не понимал, что происходит. Его охватила паника. Чувство собственной беспомощности накрыло с головой. Шасту было противно от прикосновений Никиты, от того, что его рука приближалась всё ближе и ближе к ширинке штанов, и что он, Антон, не мог ничего с этим сделать.
— Ну что, Антон, — разрушая звенящую тишину, сказал Никита, глядя на парня. — Готов? Будет не больно, я обещаю.
На его лице появилась хищная ухмылка. Шаст как будто проснулся. Он попытался двинуть руками, но обнаружил, что они крепко связаны.
— Тише, тише. Я же говорю: всё будет хорошо. Думаю, тебе даже понравится. Тебе ведь не привыкать, когда в тебя что-то суют.
У Антона внутри всё похолодело. Он до сих пор не мог активно шевелить конечностями. Никита уложил его на диван лицом вниз, а затем одним резким движением стянул с него спортивные штаны. Антону стало страшно. Его действительно пугало всё происходящее. Он прекрасно понимал, что происходит, но осознание своей беспомощности и роли жертвы в ситуации доводили его до отчаяния. Никита вошёл резко, без лишних слов и прелюдий. От резкой шоковой боли у Антона даже прорезался голос. Он громко закричал, чувствуя, как его разрывают изнутри, но Никита тут же прижал ему ладонь ко рту и толкнулся снова, заставляя Шастуна сдерживать крики и слёзы, застывшие в глазах.
Было неимоверно больно. То время, пока Никита безжалостно толкался в него, Антон не мог думать ни о чём, кроме боли, что пронизывала всё тело. Ему просто хотелось, чтобы всё поскорее закончилось.
Когда наконец Никита глухо застонал, он кончил прямо в Шаста, а затем вышел из него. Шастун лежал и чувствовал, как из него вытекает горячая сперма, как его внутренности болят, и ноют разорванные ткани. Он просто лежал, уткнувшись лицом в диван, а по щеке катилась одинокая прозрачная слеза.
Антон ненавидел этот мир.
Он ненавидел Шульгина, Никиту, Арсения, а ещё...
Антон ненавидел себя.