Нокрейн

   Долька лимона медленно кружилась по периметру стенок чашки, чай из которой мне пить совершенно не хотелось. За последние несколько дней у меня и вовсе пропало желание что-либо делать. Любимые дела будто перестали стоять в приоритете, близкие люди отошли на второй план, а еда попросту перестала интересовать.

   Цифры на весах стремительно падали. Несколько лет я тщательно старалась сохранить вес: всё время посещала спортзал, питалась по правилам – три раза в день, пробовала ввести протеин в рацион. Теперь же сил не было, отвес меня окончательно разочаровал.

   Случившееся выгорание я оправдывала обычной простудой, ибо семью не хотелось опечаливать своими проблемами. Я выберусь из этого, нужно лишь время. Знаю, они бы поддержали меня, были бы рядом и помогали бы справиться со стрессом, но им это точно не нужно. Мне просто хотелось побыть одной.

   Заваренный мамой чай давно остыл, а я всё также продолжала изредка помешивать его ложкой, не делая и единого глотка. К пищи появилось дикое отвращение и, как бы я не пыталась поесть, это не увенчалось успехом. Последнюю неделю меня сопровождало лишь горькое ненавистное кофе и наушники, заглушающие поодинокие мысли.

– Джейн, – послышалось за дверью после краткого стука, – не будешь против, если я войду?

   Я залпом выпила полкружки чая и отставила её в сторону, прикрывая лицо рукой от подташнивающего привкуса.

– Да, заходи, – пришлось несколько секунд держать жидкость во рту, ибо он так и тянул на рвоту. Я повернула кресло от стола, лишь бы не напоминать себе вкус этого чертового напитка.

   Мама сделала пару шагов вглубь комнаты и с некой осторожностью присела на кровать. Её опечаленный взгляд смотрел на меня жалостно, обеспокоенно. В моменте могло показаться будто она знает о моей лжи, знает о ситуации с подругами и хочет пожалеть, поддержать, прижать с себе и произнести спасающие слова, но меня не надо было спасать.

   Я пыталась не быть схожей на утопающего человека, да и не могла мама ничего знать. Просто глаза... Будто читали меня и это вызывало непонятную тревогу.

– Как ты? – произнесла она на выдохе. И задумываться мне не пришлось.

– Нормально. Горло всё ещё побаливает, но мне уже лучше.

   Нога нервно дёргалась, что заметить мне удалось не сразу, вдыхала воздух я прерывисто, наверняка напоминая со стороны то состояние, когда хочется рыдать навзрыд. Но обо всём этом я подумала уже после, оставшись наедине.

– Ты почти неделю из дома не выходишь, я тебя такой давно не видела. Может всё же обратимся к врачу?

– Нет, мам. Со мной всё в порядке, с понедельника – в универ, а там посмотрим, – её не верящий взгляд заставил подытожить, – мне правда лучше.

– Как знаешь...

   Тихий стук в дверь разрядил обстановку и даже немного напугал. В комнату заглянул отец, держа в руках крафтовый пакет.

– Ты уже дома? – мама приподнялась, чтобы его обнять. – Почему так рано?

   Тот поцеловал её в щёку и протянул мне... подарок?

– Уехал пораньше. Увы, кондитерская работает до девяти.

– Сырники! – восторженно выкрикнула я. Смотря на контейнер в пакете во мне бушевало лишь желание скорее заварить себе кофе и перекусить. Тошнота отошла на второй план, а это именно то, чего мне так хотелось. – Спасибо, па, – я подошла к нему и крепко обняла.

– Как ты себя чувствуешь?

– Теперь прекрасно! – настроение действительно улучшилось. – Так, извините, я на кухню, – поспешила я насладиться райским десертом, оставив родителей наедине.

- - -

   Ощущать себя на своём месте – всё, чего мне так хотелось. Ветер, словно щедя, угомонился ближе к вечеру. И я вновь сидела на качели, возвращая привычную традицию, вновь в наушниках, проигрывающих очередной трек, и вновь дышала свежим, прохладным воздухом, которого так не хватало в квартире. Совершенно необьяснимое и до боли приятное чувство.

   За столь много лет этот город так и не стал мне родным. Я привыкла, просто вжилась здесь и поплыла по течению жизни, но полюбить, влить в него душу – так и не смогла. Виюн... Там меня больше не ждут, а здесь уже никого не жду я.

   Случай сложный. Задумываться о переезде слишком поздно, совершенно бесполезная тема, да и путешествия уже не казались чем-то неимоверным... Разве что ценным. Таким же ценным, как и всё оставшееся время. Счастье ведь в моментах, далеко не в деньгах,  подарках, людях.

   Я тяжело вздохнула. Замечая мелочи, начала понимать что прихожу в себя. Изнутри оверсайз толстовка была очень мягкой и приятной к коже, вечерняя прохлада имела особый аромат свободы, а луна ярко подсвечивала пышные облака на фоне одинокой тьмы, что выглядело неимоверно красиво.

   Мне и вовсе удалось забыть о сигаретах в кармане, на деле и без них дышалось прекрасно. В окнах окружающих домов поочередно тухнул свет, одинокий фонарь начал мигать, а людей – как не бывало. Оказалось время близилось к полуночи.

   Аккуратно поднявшись с качели, я сжала руку в кулак, выставив указательный палец. Странная привычка сопровождала меня даже наедине, указывая на секундную паузу, ибо в висках мелькнула резкая боль, а голова слегка закружилась. Пришлось постоять ещё около минуты прежде чем отправиться домой, но это уже никак не повлияло на царское умиротворение внутри.

- - -

– Мама спит, проходи на кухню, – с порога меня встретил отец. Оставив ключи и наушники на полочке у двери, я тихо пошла за ним.

   Сначала не удалось заметить над чем так возился папа, но стоило ему отойти на несколько шагов и я потеряла дар речи. На кухонном столе располагался огромный букет темно-красных роз, а рядом – корзинка полна сухоцветов хлопка.

– Захотелось своим наипрекраснейшим девочкам приятно сделать, это твоё, – отец поднёс мне корзину с пушистыми цветами и моя улыбка растянулась до боли в щеках.

– Спасибо, па, – я приобняла его и присела на диван, рассматривая подарок.

– Это вам с мамой спасибо, Олд. Я не знаю, что бы я без вас делал.

   Моему счастью не было предела, пусть и подобные сюрпризы папа делал нам регулярно. Как он всегда говорит: для вашего счастья, невероятных улыбок и сияющих глаз не нужен особый повод, цветы без причины – малейшее, что я могу для вас сделать, а ваши ежедневные старания – огромный повод для них.

   Искренне произнесённые слова всегда ярко запечатлялись в моей памяти, а в отношениях моих родителей искренности было больше, чем в моей любви к музыке. Это многое значило.

– Киллиан звонил? – вдруг спросила я, ощущая некое волнение за брата.

– Писал утром, в понедельник вроде как будет дома, – я лишь вздохнула и опустила взгляд в пол, не зная что и сказать. – Так, солнышко, я пойду уже ложиться; а ты, будь добра, выпей на ночь чай и не засиживайся долго.

– Я люблю тебя, пап.

– И я тебя люблю, Олд, – он подошёл ближе, поцеловал меня в макушку и скрылся в дверном проёме.

   В этот момент стало так тихо и одиноко, что захотелось взвыть. Я лишь вздохнула, оставив прежнюю улыбку, и взгляд вдруг метнулся к розам. Красивые, гордые, самодостаточные, но такие колкие и... особенные. Не пропускают к себе, причиняя боль.

   Наболевшее давило изнутри, выворачивая душу наизнанку. Даже написать было некому, что вошло в чертову привычку. А теперь я одна и не побоюсь признаться себе – это неимоверно сложно.