part 21
Lamine:
Я сидел в гостиничном номере, глядя в окно на ночной Сеул. Огни города сияли так ярко, что казались искусственными, будто кто-то рассыпал россыпь звёзд прямо по улицам. Внизу шумели машины, люди спешили, жизнь кипела — а у меня в груди всё бурлило от злости. Телефон на тумбочке мигал уведомлениями, и каждое — как новый удар.
— Ламин, — голос менеджера звучал через громкую связь. — Слушай, мы пытаемся это остановить, но новости уже разошлись.
— Ты издеваешься? — я поднялся, проходясь по комнате. — Что именно разошлось? Что я бабник? Что я не могу быть с кем то нормально?
— Ты знаешь, как работает пресса, — осторожно ответил он. — Им не нужны факты, им нужны клики.
— Да пошли они к чёрту с их кликами! — рявкнул я. — Это касается её!
Пауза. Менеджер не ответил сразу — видимо, понимал, что любое слово может быть не к месту. Я сжал кулаки.
— Они пишут, будто я использую её, будто она... — я замолк, не находя слов. — Чёрт, будто она просто... игрушка.
Я ударил кулаком по спинке кресла, сдерживая себя, чтобы не разнести всё к чертям. Глубоко вдохнул, но злость не утихала. Всё внутри кипело.
— Я уже связался с отделом PR, — продолжил он. — Мы убираем статьи, договариваемся с редакциями. Некоторые запросили оплату за удаление публикаций.
— Заплати. Сколько угодно, — отрезал я. — Но чтобы ни одной фотографии, ни одного чёртового заголовка больше не появилось.
— Это не так просто, — сказал он осторожно. — Уже слишком поздно. Скриншоты, репосты, TikTok, Twitter — всё живёт своей жизнью. Мы можем только минимизировать ущерб.
Я сел обратно на кровать, провёл ладонью по лицу. На секунду закрыл глаза — и передо мной всплыла её улыбка. Та самая, когда она смеётся, наклонив голову. Когда в глазах светится лёгкость, а мир кажется простым.
А теперь... они трогают её имя.
Я открыл Instagram, машинально прокрутил ленту — и замер. В комментариях под последним постом Барсы, где мы с ребятами стоим на тренировке, было десятки, сотни сообщений.
— «Опять новая?»
— «Эта продержится неделю»
— «Бедная девчонка, не знает, во что ввязалась»
— «Ламин — ходячая катастрофа для женщин»
— «Барса скоро выгонит её, когда она ему надоест»
Сердце опустилось. Я читал, и с каждой строчкой меня будто протыкало изнутри.
— Они не оставят это просто так, — сказал я глухо. — Им мало футбола, им нужно мясо.
— Слушай, Ламин, — голос менеджера стал мягче. — Тебе сейчас нужно сосредоточиться на матчах. Всё это пройдёт.
— Не пройдёт, — прошипел я. — Я видел, как это работает. Один пост — и человек становится чужим. Её ведь только начинают принимать в клубе, она старается. Я видел, сколько она работает, как к ней тянутся игроки. И теперь всё это могут обернуть против неё.
Я встал и прошёлся по комнате снова, чувствуя, как по телу пробегает напряжение.
— Я не позволю им разрушить её жизнь.
— Я понимаю, но... ты не можешь на всё влиять.
— Ошибаешься, — сказал я холодно. — Я найду, кто это запустил.
Снова пауза. На другом конце слышно, как кто то что то набирает на клавиатуре.
— Уже ищем. Первые публикации появились с анонимных аккаунтов. Потом подхватили таблоиды. Судя по стилю, это одна и та же группа, которая писала про тебя ещё в прошлом году.
— Эти твари, — выдохнул я. — Тогда они писали, будто у меня роман с моделью, с которой я даже не встречался.
— Да. Теперь они просто сменили цель.
Я подошёл к зеркалу — на лице усталость, глаза налились злостью. Казалось, будто мне двадцать пять, а не восемнадцать. За это время я привык ко многому — критике, сплетням, зависти. Но когда это касалось её, я не мог стоять в стороне.
Телефон завибрировал — сообщение от Невры.
Невра: Мы с Анитой гуляем по Сеулу. Здесь просто нереально красиво, я даже купила тебе что то :)
Я сжал губы, глядя на экран. Хотелось ответить — что скучаю, что всё под контролем. Но я знал, что не смогу соврать. Я набрал:
Ламин: Рад, что тебе нравится. Береги себя, ладно?
Она тут же ответила сердечком.
Я выдохнул и повернулся к окну. Сеул сиял — будто город не знал, что где то сейчас кто-то рушит чужие судьбы ради лайков.
— Мы остановим это, — снова раздался голос менеджера. — Но, Ламин, тебе стоит держаться подальше от соцсетей.
— Я не собираюсь прятаться, — ответил я. — Но я и не позволю им оскорблять Невру. Если понадобится — сам выйду с заявлением.
— Не стоит, — резко сказал он. — Это только подольёт масла в огонь. Тебя вырвут из контекста. Любое слово — оружие против вас.
Я закрыл глаза. Он был прав, но принять это было невозможно.
— Чёрт, — выдохнул я. — Она ведь ничего плохого не сделала.
— Я знаю.
— Просто любит меня. А я её.
Слова повисли в воздухе, и я сам удивился, насколько легко они слетели с губ. Тишина на линии длилась секунду, может, две. Потом менеджер тихо сказал:
— Тогда защищай её не словами, а действиями.
Я посмотрел на телефон, потом на отражение в окне. За стеклом — чужой город, в котором я должен завтра выйти на поле, улыбаться и играть, будто ничего не происходит.
Но в голове крутилась только одна мысль:
Если хоть кто-то посмеет навредить ей — я сделаю всё, чтобы они пожалели об этом.
Я опустил штору, выключил свет и остался в темноте, слушая гул города. Всё казалось чужим, но внутри я чувствовал только одно — нарастающую решимость.
Пусть весь интернет сходит с ума, пусть говорят, что хотят.
Я знал одно:
она — не просто кто-то в моей жизни.
И если мир решил сыграть против нас — я не дам ему выиграть.
Я пытаюсь заглушить эту долбаную прессу. Заткнуть им рты. Это то, чем я занимаюсь уже на протяжении нескольких, мать вашу, недель!
Я провёл полтора часа в переговоров с нашим PR-отделом, затем ещё час на телефоне с юристом клуба. Недавно мы ворвались в коридор административного здания, всем видом показывая, что есть план — и что этот план будет выполнен. Никаких панических заявлений, никаких громких интервью «я хочу всё объяснить». Никакой дикой самодеятельности, которая лишь подольёт масла в огонь и даст репортёрам новые поводы.
«Нельзя отвечать эмоционально», — говорили мне десять раз подряд. «Любая твоя реплика вытащит сайт из контекста и превратит её в заголовок: «Ламин влюбился — клуб в шоке». Мы должны действовать хладнокровно, профессионально».
Хладнокровно. Да. Слушать инструкции — легче, чем заставлять в себе утихнуть это животное, что хочет врываться и крушить всё вокруг.
Юрист говорит о срочных мерах: выявление авторов фейков, оформление заявлений о клевете, запросы на удаление контента через платформы. Мы отправляем письма в редакции — те, кто ещё готов торговаться, готовы убрать посты за деньги. Я плачу. Плачу, потому что это дешевле, чем иметь те заголовки, которые будут жить годами и преследовать её всю карьеру. Я плачу, потому что мне важнее закрыть рану, чем кормить честолюбие.
Я вспоминаю, как раньше, ещё до всего этого, я думал: «Если что-то скажут — это пройдет, футбол моё всё». Теперь понимаю, что «всё» — это не только футбол. Это люди, которые рядом. И я — не просто игрок, я — частью публичного мира, и от моих решений зависит не только карьера, но и безопасность.
Я выключаю телефон, не потому что хочу отключиться от происходящего, а потому что мне нужен сон — хотя бы часок перед выездом на утреннюю тренировку. Завтра, на поле, я буду сражаться не только за победу, но и за то, чтобы никто из них не смог унизить её вновь. Я буду играть как зверь, потому что лучшие удары — это те, которые защищают тех, кого ты любишь.
Nevra:
Я открыла дверь номера и первое, что почувствовала — это тёплый, чуть хмельной запах шампуня и его. Он спал, повернувшись на бок, лицо расслабленное, губы чуть приоткрыты — выглядел так, будто все заботы остались где-то далеко за пределами этого отеля. Сердце ёкнуло от этой тихой, непридуманной близости, и на секунду всё вокруг замерло: свет ночного Сеула за окном, приглушённые звуки коридора, мягкое дыхание рядом.
Я тихо положила сумку и брелок Бемби, который я купила для него у стола и прошла к ванной. Хотелось смыть с себя весь день — город, базар, шум и вкус незнакомой еды. Холодный кран сначала ошпарил, потом я переключила на горячую струю, и пар тут же окутал меня, как лёгкий плед. Я встала под душ, закрыла глаза и позволила воде стекать по плечам, смывать суету. В такие моменты лицо мира становится прозрачнее — всё кажется простым и понятным.
Пока вода обдавала мою кожу, в голове всплыло то, что сегодня было днём — прогулка по Сеулу с Анитой. Мы бродили, будто два туриста, у которых нет ни плана, ни спешки. Улицы были усыпаны огнями, витрины манили неоном, и воздух был наполнен запахом жареного кимпапа и сладкой корейской выпечки. Мы заходили в маленькие лавки: в одной продавали украшения ручной работы — Анита примеряла серьги, смеялась и делала такие смешные гримасы, что прохожие улыбались в ответ; в другой я купила маленький магнит с изображением старинного храма. Мы пробовали уличные пирожки с кунжутом, смеялись над тем, как местная бабушка ловко стряпала что то на скорую руку, и покупали по пачке сушёных фруктов — как сувенир, как кусочек вкуса, который будет напоминать о вечере.
Анита поведала мне кучу историй о своих с Гави смешных и глупых моментах: как он однажды перепутал её рецепт со списком покупок, как они спорили о том, кто лучше готовит паэлью. Мы смеялись так, что прохожие оглядывались, а наш смех как то легко сливался с городским гулом. Где то между этими витринами и уличной едой я ощутила, как легко и правдиво может быть рядом с кем то, и как ценно иметь человека, с кем можно смеяться без пауз.
Мы заглянули в небольшой парк у реки, где огни моста рисовали световые дорожки по волнам. Она взяла меня под руку и мы пошли дальше, отмечая каждый момент как маленькую победу — ещё одно фото, ещё одна шутка, ещё одна пачка кимчхи в сумке.
Душ тем временем остыл до приятного тёплого пара, и я вытерлась, обернулась в мягкое полотенце. В ванной комнате было тихо, и из комнаты доносилось ровное дыхание Ламина. Я деликатно нанесла на лицо крем, причесала волосы пальцами, и подумала, как хорошо иногда просто молчать рядом с кем-то. Надела лёгкую пижаму — хлопковую майку и шорты — и, едва взглянув в зеркало, улыбнулась своему отражению. Сегодняшний день оставил на мне лёгкий румянец, следы уличного ветра и приятное утомление.
Я вышла в комнату, обошла кровать и осторожно забралась под одеяло. Ламин в это время ворочался, как будто искал удобную позицию, и, почувствовав моё прикосновение, повернулся ко мне. Его глаза, сначала ещё сонные, быстро стали ясными и тёплыми. Он обнял меня за талию, притянул к себе так, что я почти вжалась в его грудь.
— Ты уже вернулась? — прошептал он, и в голосе была та мягкая забота, что делает словом «ты» целым миром.
Я тихо рассмеялась и прижалась к нему ещё сильнее.
— Да. Мы с Анитой гуляли. Было красиво... — ответила я и поцеловала его в щёку.
Он вдруг прижался лбом ко лбу и, слегка насмешливо, пробормотал:
— Больше вас двоих гулять по Сеулу я не пущу. Только в моём сопровождении, поняла?
Я хихикнула, приподняла бровь и ответила тем же тоном:
— Ты серьезно? Будешь охранять все мои прогулки? А как же свобода и дух авантюризма?
Он чуть приподнял уголки губ:
— Я серьёзен в отношении твоей безопасности. И к тому же, хочу быть рядом, когда ты смотришь по сторонам — это безумно красиво.
Мы посмеялись вместе — его уверенность снова согрела меня. Было в этом что то забавное и невероятно трогательное: чтобы он хотел быть моим телохранителем от красоты мира. Я прижала руку к его щеке, почувствовала щетину и тепло, и сказала, не отрывая взгляда:
— Я люблю тебя.
Он улыбнулся так широко, что в уголках глаз появились морщинки, и наклонился, мягко поцеловав меня. Поцелуй был тихим, но тёплым, такой, что все усталости отступили в сторону. Мы ещё немного лежали, слушая, как дышим — ровно, спокойно, как будто на время отгородившись от любых бурь.
Наконец я закрыла глаза. В комнате повисла та лёгкая интимность, что делает обычную ночь домом. Я знала, что завтра будут тренировки, возможно нервные звонки и работа, но сейчас, в этой кровати, в его объятиях, мир казался устроенным. Мы заснули под звуки далёнего города, и последним, что я услышала, был его шёпот:
«Спи, мой оленёнок».
Я улыбнулась про себя в темноте и отпустила день.
Утро началось с солнечного света, который пробивался сквозь неплотно зашторенные окна. Я почувствовала лёгкое движение рядом — Ламин осторожно сел на край кровати, чтобы не разбудить меня, но я всё равно открыла глаза. Он уже был в тренировочной форме: тёмно-синяя кофта «Барсы», штаны с эмблемой клуба и аккуратно заправленные гетры. Волосы чуть взъерошены, и на лице тот самый утренний фокус — когда он молчит, но уже мысленно на поле.
— Доброе утро, — сказала я хрипловато, обнимая подушку.
Он повернулся, улыбнулся:
— Доброе. Ещё пять минут и мы опоздаем.
— Мы? — я приподнялась на локтях, прикидывая, сколько у меня времени.
— Конечно. Ты же сегодня идёшь со мной. Командный завтрак, потом выезд на стадион.
Я потянулась, села, чувствуя, как мягкое одеяло сползает по ногам, и ответила с улыбкой:
— Ну, тогда тебе повезло, что я умею собираться быстро.
Он фыркнул.
— Быстро — это понятие относительное.
Пока он проверял телефон и переписывался с кем то из штаба, я ушла в ванную. Переоделась в светлую рубашку, под ней футболка Барсы, джинсы и лёгкие белые кеды. Волосы собрала в высокий хвост, на запястье надела тонкий браслет — подарок от него, маленький, серебряный, с гравировкой Y&N. Тоже с шрамиком Бемби.
Когда я вышла, он уже стоял у зеркала, застёгивая кофту.
— Готова? — спросил он, глядя на меня в отражении.
— Всегда, — ответила я и подошла, чтобы поправить воротник на его кофте. Он поймал мою руку, поцеловал ладонь — мимолётно, как будто между делом.
Мы спустились вниз, где уже начинался утренний шум: коридорами шли игроки, кто то смеялся, кто то что то докрикивал по телефону. В ресторане отеля стоял аромат кофе и свежей выпечки.
Гави, как всегда, сидел за столом первым — волосы растрёпаны, глаза полусонные, но в руке уже вилка, а перед ним — тарелка с омлетом. Рядом — Анита, бодрая, в светлом костюме, щебетала что то и одновременно листала телефон.
— О! Невра! — махнула она рукой, когда мы подошли. — Я думала, вы проспали!
— Мы почти, — ответила я, и все рассмеялись.
Пау с Мартиной сидели чуть поодаль — он рассказывал ей что-то, размахивая руками, а она слушала с тем мягким вниманием, которое видно только у тех, ктл по настоящему влюблён. Френки и Микки спорили о каком-то фильме, Рафинья с Наталией фотографировали кофе — обычное утро перед матчем, но с тем уютом, что создаётся только привычкой быть вместе.
Ламин сел рядом со мной, налил сок, бросил короткий взгляд в сторону телевизора, где уже мелькали спортивные новости. Я заметила, как его пальцы на секунду напряглись — он переключил канал, не сказав ни слова. Никто не стал спрашивать, но все поняли. Только вот я не поняла. Что вообще происходит?
— После завтрака — автобус, — напомнил тренер, проходя мимо. — Не опаздывать.
Анита, отпив глоток кофе, наклонилась ко мне:
— Я вчера смотрела видео, где девушка в кимоно танцевала на мосту, помнишь? Мы же там были!
— Помню, — улыбнулась я. — Только мы выглядели менее грациозно.
— Это да, — вмешался Гави, — особенно когда вы ели лапшу и смеялись так, что половина Сеула слышала.
— Завидуешь, — парировала Анита, кидая в него салфетку.
Смех разлетелся по столу, и я поймала на себе взгляд Ламина — усталый, но тёплый. Он будто благодарил меня глазами за то, что я рядом.
Через полчаса мы уже стояли у автобуса. Солнце поднималось всё выше, воздух был свежим, с едва уловимым запахом дождя. Игроки один за другим поднимались по ступеням, и автобус наполнялся музыкой, смехом, разговорами.
Мы с Анитой заняли места позади — я у окна, она рядом. Гави и Ламин сидели через проход, переговариваясь о вчерашней тактике.
— Знаешь, — сказала Анита, — у меня ощущение, что мы все как будто живём внутри одного фильма. Тренировки, матчи, перелёты, гостиницы... Только вот сюжет никто не пишет заранее.
— Может, в этом и смысл, — ответила я, глядя в окно. — Не знать, что будет дальше.
Автобус тронулся, и за окном потянулись улицы Сеула, утренние прохожие, плакаты с надписями на корейском, запах кофе из уличных киосков. Всё казалось таким чужим и в то же время спокойным.
На тренировке атмосфера изменилась: шум, энергия, концентрация. На поле пахло травой и потом. Тренер раздавал указания, игроки растягивались, разминались. Ламин был в своём элементе — уверенный, точный, сосредоточенный. Когда он шёл к центру поля, будто сам воздух менял ритм.
Я стояла у кромки, записывая показатели для отчёта. Гави спорил с Рафиньей, кто лучше пробьёт штрафной, а Жоан смеялся, махая рукой:
— Только не снова этот спор!
Ламин забил три подряд — идеально точно, в угол. Все зааплодировали. Гави показал большой палец, но с ухмылкой добавил:
— Ну ничего, сегодня мой день.
— Посмотрим, — ответил Ламин, и их обмен репликами выглядел как часть ритуала — дружеское поддразнивание, без которого не бывает настоящей команды.
Тренировка шла своим чередом: отработка пасов, короткие спарринги, замеры выносливости. В какой-то момент он поймал мой взгляд — я стояла с планшетом, наблюдая, и он улыбнулся едва заметно, будто говоря: всё под контролем.
Когда мини-тренировка закончилась, ребята слегка уставшие, но довольные направились к трибунам. Кто то шутил, кто то включал музыку. Ламин шёл рядом со мной, волосы растрепаны, на лбу блестели капли пота.
— Ты всё видела? — спросил он.
— Всё. Особенно твой спорный финт у линии штрафной.
Он усмехнулся:
— Ты слишком внимательная для обычного врача.
— А ты слишком упрям для обычного игрока, — ответила я, и он тихо рассмеялся.
У раздевалки уже стояли Анита и Гави. Она что то ему объясняла на пальцах, он кивал, делая вид, что понял, но выглядел абсолютно растерянным. Мы оба рассмеялись, наблюдая за ними.
— Знаешь, — сказал Ламин, — иногда мне кажется, что ты единственная, с кем я могу просто быть собой.
Я посмотрела на него, и ничего не ответила — просто взяла его за руку.
**
Я стояла в технической зоне, почти у кромки поля, держала планшет и пыталась не смотреть туда, где игра шла слишком близко к сердцу. Всё вокруг было как в тумане: шум трибун, перемешанный со свистками судьи, команды кричали что то между собой, слышались отчётливые удары по мячу — и этот ритм, который уже давно перестал быть просто звуком для меня. Это было как дыхание большого организма, и сейчас я была частью его — хотя и маленькой, почти незначительной, со своими бинтами, льдом и аптечкой.
Табло показывало счёт — 2:2. Мы играли быстрее, агрессивнее, и вокруг было напряжение, которое ощущалось на коже. Я проверяла готовность носилок, рассортировывала лед по пакетам, следила за игроками, которые проходили мимо, — короткие взгляды, кивок, молчаливое «всё в порядке». Все обязанности казались механическими, пока не почувствовала, что кто то рядом говорит мне на ухо.
Подошёл один из менеджеров клуба. Его лицо было бледнее обычного, и я сразу поняла — дело серьёзное. Он заговорил тихо, так, чтобы никто посторонний не услышал, но голос у него дрожал:
— Невра, извини, что так, но мне нужно сказать прямо. Появились новости. Они уже по сети. Говорят, что Ламин удаляет посты, платит за их удаление... что это попытка скрыть «правду». Появились обвинения в подкупах. Некоторые наши спонсоры волнуются. Если это продолжится, это может угрожать его контракту.
Я почувствовала, как слово «угрожает» упало в меня тяжёлым грузом. «Контракт» — оно звучало как приговор, как щит, который мог либо укрыть, либо пробить. Я ничего не видела, ничего не знала — я ведь не читала новостей, не заглядывала в ленты, не хотела видеть этого. Но как только кто то произнёс фразу вслух, она сразу же обрела форму.
— Что? — выдавила я. Сердце застучало в ушах. — Что за новости? Откуда?
Он покачал головой, сжал подбородок:
— Aнонимные публикации, потом таблоиды подхватили. Пишут гадости про тебя и Ламина. Мы работаем с PR. Уже делаем блокировки и запросы. Но люди видят скрины, репосты. Говорят, что это «документированное» — будто кто то доказал. Понимаешь? Они пишут, будто мы подкупали — и это формирует у общественности мнение.
Вокруг всё продолжало идти своим ходом: мяч летел, игроки шли в отбор, кто то кричал «налево», кто то падал и тут же вставал. Но мои ноги стали ватными. Я прикусила губу, будто это могло остановить поток мыслей, который сейчас врывался в голову: Если это правда, если это достанут до стажа, до контракта, до его имени... Я слышала, как кто то вблизи смеялся, дергаясь над шуткой о неудачном пасе, и это нарочитое обыденное звучание ещё сильнее выворачивало меня изнутри.
Менеджер тихо добавил, как будто хотел меня подготовить к худшему:
— Я хотел бы, чтобы ты пока не заходила в соцсети. Не читай комментарии. Пожалуйста. Мы всё решаем, Невра. Мы на связи с адвокатами. Это не значит, что всё потеряно, но риск есть.
«Не читай» — как легко сказать. Я кивнула, но внутри моё сознание было уже не моё: картинки — заголовки, слова «подкуп», «удаление», «скандал» — они плясали в голове, как цифры на табло, которые нельзя выключить. Я ощутила, как дыхание стало редким. Ноги дрогнули, и на мгновение я подумала, что сейчас упаду.
— Я в порядке, — выдавила я сквозь стиснутые зубы, и это прозвучало жалко и неубедительно даже мне самой.
Он посмотрел на меня с жалостью и, кажется, с каким то упрёком к самой себе:
— Слушай, если что — в кабинете есть человек, к которому можно подойти. Но лучше пока никуда не уходи.
Я собралась — подтянула рубашку, вроде бы выпрямилась, — и повернулась обратно к полю. Сердце стучало так быстро, что казалось, вот вот выскочит наружу.
И в этот момент — без предупреждения, без какого-либо значащего перехода — мяч оказался у него. Я видела, как он побежал, как всё вокруг ускорилось. И в секунду, когда мысли были ещё слишком шумными и тяжёлыми, он забил. Гол. Второй его гол в матче. Трибуны взорвались, люди подскочили, тренер подпрыгнул и закричал. На мгновение весь мир поддался только ритму праздника: крики, объятия, плач радости у скамейки.
А я... развернулась и, не думая, пошла прочь, быстрей и быстрей — к службенным дверям, мимо сотрудников, мимо камер, которые не интересовались мной; в ушах гудело, в голове плыл хаос. Дошла до уборной за самым дальним углом, потому что там можно было остаться одной.
Дверь захлопнулась за мной чуть громче, чем нужно. Я прислонилась ко стене — холод плитки немного остудил щеки. Дышать было трудно; внутри всё как будто разваливалось на мелкие кусочки мыслей и обрывков фраз, которые менеджер произнёс. Я села на край раковины, приложила ладони к лицу и почувствовала, что слёзы вот вот прорвутся. Они были не столько от усталости или оттого, что игнорировала новости — они были от бессилия, от того, что как будто кто то играл с судьбой человека, которого я любила и которому доверяла.
За дверью слышались крики радости — смех, аплодисменты за гол. И чем громче был шум праздника, тем нестерпимее становилось мне в этой тишине. Я закрыла глаза и пыталась поймать ритм собственного дыхания, медленно считала до десяти, чтобы унять дрожь в руках. Хочется кричать, хочет выплеснуться наружу. А я просто сжимаю губы и жду, когда мысли хоть немного улягутся.
В этот момент в голове пронеслось только одно: Я не знала ничего. Почему я не знала? Почему он не сказал? Почему всё это звучит так близко к нему?
Пальцы дрожали, когда я достала телефон из кармана. Экран ослеплял яркостью, но я, словно в тумане, набрала в поисковой строке: «Ламин и Невра».
Через секунду перед глазами высыпалось десятки, сотни заголовков. Один отвратительнее другого.
— «Новая любовь Ямала? Барселона обсуждает роман игрока с клубным врачом!»
— «Сначала — старшие, теперь — медички. Ламин изменяет вкусам»
— «Барселона закрывает глаза: Ямал встречается с сотрудницей клуба»
— «Она наивна или хитра? Врач Барсы, что поймала звезду»
— «Неделя-другая — и он бросит её, а клуб найдёт замену»
— «Кто-то должен пожалеть эту девочку: слишком юная, чтобы понимать, во что влезла»
— «Он покупает молчание? Источники сообщают, что Ламин платит за удаление новостей»
Я скроллила ленту, всё глубже и глубже падая в какую то липкую яму, из которой невозможно выбраться. Фото. Скриншоты. Фотографии с трибуны, где мы сидели рядом. Кадр, где он кладёт руку мне на плечо. Видео из аэропорта, где кто то кричит его имя, а он поворачивается — ко мне. Всё вырвано из контекста, искажено, изуродовано до неузнаваемости.
Грудь сдавило. Воздуха не хватало. В висках стучало так, будто сердце решило вырваться наружу.
Они пишут, будто я игрушка. Будто я — ошибка.
Они пишут, будто он... будто он действительно способен на это.
Я прижала телефон к груди, как будто могла остановить этот поток грязи, будто экран перестанет показывать слова, если я просто закрою глаза. Но от этого становилось только хуже.
Почему он не сказал? Почему я должна узнавать всё вот так?
Я не заметила, как потянулась рукой к стене, чтобы не упасть. Тело будто ослабло, словно кто то выкрутил из меня энергию, вытянул душу.
Слёзы подступали, но я упрямо сжимала зубы. Нет, не здесь. Не на стадионе. Не под звуки трибун.
Сердце колотилось, как после спринта.
Мне нужно было уйти. Спрятаться. Успокоиться.
Хоть куда то, где не будет этих глаз, экранов и слов.
Lamine:
Я не видел её после перерыва.
Не у стола, где сидели медики. Не у борта, где обычно стояла с планшетом.
Я обернулся несколько раз, будто просто оглядывал трибуны, но глаза сами искали — её.
Ни следа.
Менеджер сказал, что она, возможно, вышла. Но не сказал — куда.
Перед самым началом второго тайма я стоял на кромке поля, тянул ноги, но мысленно был не здесь. Всё вокруг шумело — толпа, музыка, подсказки тренера, а я только ловил себя на мысли, что если бы просто увидел её — хоть на секунду, — мне стало бы легче.
Свисток.
Игра пошла.
Я побежал вперёд, но взгляд всё равно то и дело метался к скамейке, к краю поля, к проходу, ведущему в подтрибунку.
Пусто.
Там, где она обычно стояла — никого.
И впервые за долгое время я понял, что поле, каким бы огромным и громким оно ни было, может казаться абсолютно беззвучным, если рядом нет того, кого ты ищешь.
_________________________________
[Тгк: alicelqs 🎀] узнавай первым о выходе глав, задавай вопросы и делись впечатлениями о главе 💗
Не забывайте про звездочки! И я всех вас жду в своем телеграмм канале 🫂🤍
!!!Идея с обложкой Нади!!! — @marlboronzalez