Исповедь 18+

Я почувствовал ее запах, когда подошел к столешнице, смесь возбуждения, мыла и легких ноток лаванды. Я раздвинул ее ноги в стороны, насколько позволяла столешница, притянул Поппи к самому краю и прижался к ней, а член скользнул по ее складочкам.
Она облизнула красные губы, когда встретилась со мной взглядом, так, словно была хищницей, готовой сожрать меня, но это возымело обратный эффект, и внезапно я стал одержим идеей размазать эту красную помаду, которая даже в три часа ночи по-прежнему оставалась в идеальном состоянии, как будто Поппи повторно накрасила губы перед приходом сюда. «Да, – решил я, – когда закончу с ней, этот тщательно нанесенный оттенок будет повсюду, и она почувствует себя отмеченной, поймет, что ею овладели».
Я наклонился и впервые поцеловал ее.
Ее губы были мягкими, как я и предполагал, и даже мягче, но при этом Поппи упрямилась, чего я совершенно не ожидал, и не сразу поддалась мне. Если бы я не жил той жизнью, которая у меня была до принятия обета, я бы, наверное, не понял ее неуступчивости.
Но у меня был опыт, и я догадался о ее желании.
– Ты хочешь побороться со мной, ягненок? – прошептал я ей в губы.
Она кивнула, затаив дыхание.
– Хочешь, чтобы я взял силой? – Еще один кивок. – Заставил тебя?
Она судорожно выдохнула и наконец снова кивнула. Мой бедный ягненок предпочитал грубость, и, как вы думаете, мне хотелось дать ей необходимое.
Словно направляемый высшими силами, я накрыл ее губы своими в страстном поцелуе и сжал ей затылок настолько сильно, насколько осмелился, притягивая ее лицо к своему. Я прильнул к ней бедрами, потираясь о нее, и свободной рукой завладел ее грудью, стиснув в ладони и надавливая с таким отчаянием, которое только знал. Поппи явно чувствовала каждый кончик пальца, вызывающий яркую вспышку боли. Медленно, ох как медленно ее губы приоткрылись навстречу мне, и как только наши языки сплелись в шелковом клубке обещания, я чуть не потерял самообладание прямо тогда и там.
Ее рот был жадным, но мой – жаднее, и мы боролись друг с другом, кто кого поглотит быстрее, кто возьмет то, что другой хотел первым, кто сможет взять больше, и вскоре Поппи извивалась подо мной, толкаясь бедрами в такт с моими, сжимая в кулаках мои волосы и царапая мне ногтями спину.
Когда я наконец-то прервал наш поцелуй, с удовлетворением заметил, что помада действительно размазалась, что отлично смотрелось с ее потекшей подводкой для глаз и растрепанными волосами, а также соответствовало тому, как Поппи сжимала руками мою задницу, словно пыталась оставить на ней свое клеймо.
– Я хочу быть внутри тебя, – сказал я. – Совсем немного. Просто чтобы почувствовать это.
– О боже, – ахнула она. – Пожалуйста. Я только об этом и думаю с первой нашей встречи.
– Ты должна замереть на месте и вообще не двигаться, – предупредил я ее. – Ты будешь паинькой?
Она прикусила губу и кивнула, и я обхватил член рукой. Я не мог поверить, что делаю это, причем на кухне своего гребаного дома священника – не то чтобы это было намного хуже пола в церкви. Но, видя ее с разведенными в стороны ногами, постанывающую после нашего поцелуя, я не смог бы остановиться, даже если бы попытался. И я определенно не хотел пытаться.
Придерживая член, я прижал головку к клитору и провел им вниз по складочкам к ее попке. Поппи задрожала, словно в предвкушении, и я понял, что она не возражала против этого, и мне пришлось бы добавить это к тому списку вещей, которых у меня никогда больше не будет и о которых я горько пожалею. Я скользнул обратно вверх, к клитору, потираясь и надавливая, но не спеша проникнуть внутрь. На ее лице появилось страдальческое выражение, и мне захотелось стереть его поцелуями или кончить на него – что-нибудь из этого. Подразнив ее еще несколько секунд, я больше не мог ждать, мне нужно было это сделать, иначе я действительно мог умереть на месте.
Я прислонился лбом к ее, мы оба смотрели вниз, наблюдая, как мой кончик прижимается к ней и медленно скользит внутрь. Я остановился, когда головка вошла в нее, а затем замер, мышцы задрожали.
Мы оба просто уставились вниз, на это невозможное зрелище: я внутри нее, священник, вкушающий запретный плод и едва сдерживающий себя, чтобы не съесть его целиком.
– Что ты чувствуешь? – прошептала она.
– Я чувствую... – в этот момент мой голос был чуть громче вздоха. – Это похоже на рай.
Она была такой тугой, влагалище сжимало мой кончик, и не было слов, чтобы описать, насколько она была влажной, что ее скользкие складочки делали со мной, потому что происходящее перевернуло мое сознание и мою душу, мое будущее и мою жизнь. Это ощущение было настолько низменным и первобытным, таким восхитительным, что я смог бы совершить преступление, чтобы почувствовать его, я убил бы любого прямо сейчас, если бы это означало, что я мог снова овладеть этой женщиной.
Полтора дюйма проклятия, но я мог думать лишь о том, чтобы погрузиться еще дальше в ад.
Она чуть поддалась вперед, наверное, не в силах сдержать себя, жадный ягненок. Я схватил ее за шею, ноги дрожали от усилий не кончить от одного этого маленького движения.
– Сиди, мать твою, смирно, иначе я кончу раньше, чем хотелось бы, и если это случится, я буду вынужден перекинуть тебя через колено и шлепать твою задницу до тех пор, пока ты не научишься слушаться, – строго сказал я.
Мой приказ возымел предсказуемый эффект, вызвав мурашки на ее коже. Громкое и хриплое дыхание Поппи разносилось по маленькой кухне.
– Черт, – прошептала она. – Проклятье. Я... это... это самое эротичное, что я когда-либо делала.
Возможно, и для меня это было самое эротичное, что я когда-либо делал, а ведь когда-то моя жизнь была наполнена немалым количеством жарких и страстных моментов со множеством сексуальных женщин, но ни одна из них не была похожа на Поппи.
С ярко-красными губами и голубых кровей. И, черт возьми, она была самой похотливой женщиной, которую я когда-либо встречал.
– Я хочу почувствовать, как ты кончаешь вокруг меня, – сказал я, все еще прижимаясь к ней лбом, наши взгляды снова опустились вниз, к тому месту, где мы были соединены. Я знал, что, пока жив, никогда не забуду этого, и не хотел, чтобы она забыла.
– Это не займет много времени, – ответила она, а затем издала небольшой хрипловатый смешок, который заставил ее сжаться вокруг меня. Я зашипел, хватаясь за столешницу, чтобы сдержаться и не кончить.
– Прости, – прошептала она, и вместо ответа я скользнул рукой по ее ноге к клитору и начал его потирать.
– Не шевелись, – напомнил я ей, пока мы наблюдали за движениями моей большой руки, загорелой и мозолистой от всей той работы, которую я выполнял в церкви. Ее мягкая розовая плоть затрепетала и сжалась вокруг головки члена.
– Я пытаюсь не шевелиться, – пробормотала она, и я мог сказать, что она действительно старалась, что она хотела увидеть, как кончает на моем члене так же сильно, как и я. Я надавил сильнее и увеличил темп.
– Развратная девчонка, – прошептал я. – Настолько похотливая, что позволила мне засунуть в себя свой член. Тебе нравится быть полностью открытой, чтобы тебя вот так использовали? Держу пари, тебе еще нравится, когда тебя обзывают различными непристойными именами.
– П-пожалуйста, – застонала она.
– Пожалуйста что, ягненок?
В тот момент она едва могла говорить, упираясь головой в шкафчик позади себя и выгнув спину так, что ее грудь поддалась вперед ко мне.
– Имена, – выдавила она. – Мне нравятся... имена...
Черт. Она реально собиралась добить меня. Смерть от возбуждения. Смерть от непрекращающейся эрекции.
– Ты шлюха, Поппи? – Я наклонил голову и обхватил губами ее сосок, наслаждаясь ощущением, как он превращается в тугую горошину на языке. – Ты определенно ведешь себя как шлюха, заставляя меня проделывать такое. Ты заставляешь меня нарушать всевозможные правила, а я ненавижу нарушать правила. – Я переместился к ее шее, целуя и покусывая. – Ты готова отдаться где угодно, верно?
– Я... – Она резко вдохнула, не в силах договорить, но ей и не нужно было, потому что в тот момент она начала кончать, извиваясь всем телом, словно пыталась догнать волны удовольствия, которые прокатывались по ней. Ее киска безостановочно сжималась и пульсировала вокруг головки члена. Осознание того, что я мог заставить ее кончить только самым неглубоким проникновением, доводило меня до исступления.
Поппи обмякла в моих объятиях, приходя в себя, и положила голову мне на плечо.
– Твоя очередь, – сказала она, обдавая дыханием мою кожу.
Я собрался отодвинуться, но она схватила меня за бедра и остановила.
– Нет, – произнесла она, – в меня.
– Поппи, – заговорил я.
– Я принимаю таблетки. – Стиснув зубы, она посмотрела на меня. – Я хочу видеть, как твоя сперма разливается вокруг тебя. Хочу видеть ее там, где ей место, – во мне. Пожалуйста, Тайлер. Если это в последний раз, не отказывай мне в этом.
Тайлер. Она никогда раньше не называла меня по имени. И я чувствовал приближение оргазма уже у основания позвоночника, подпитываемого ее непристойными словечками. Какая женщина могла умолять об этом? Какую женщину могло это возбуждать?
Но, честно говоря, я согласился бы на что угодно, плевать на опасность, поэтому, сжав челюсти, кивнул.
Она прислонилась спиной к шкафчикам и уперлась пятками в столешницу. От смены позы я не вошел глубже, но теперь ее спина выгнулась, и она сжалась вокруг меня, что приблизило мой оргазм. Поппи обхватила руками свои груди, обводя большими пальцами все еще твердые соски, сжимая свои холмики вместе и раздвигая их, подчеркивая, какими, черт побери, сочными они были, и в то же время почти ослепляя меня похотью.
Боже, мне нужно было сжать член в руке.
Нужно было толкнуться в нее.
Нужно было трахнуть ее.
Затем ее пальчики переместились к клитору, и она стала ласкать себя, другая рука поднялась к губам, скользнув пальцами между ними. Поппи начала посасывать их, и я был чертовски заворожен этими губами, этим порочным ртом, который возбуждал меня до безумия и делал мой член болезненно твердым, как ранее у камина. И затем эта негодница слегка задвигала бедрами, чтобы я чуть-чуть входил и выходил из нее, такой влажной, такой тугой, и меня окатило волной удовольствия, пронзая яйца и поднимаясь вверх по члену, и мы оба наблюдали, как это произошло, как мои бедра дернулись, мышцы живота напряглись, а затем я кончил. Я еле держался на ногах и едва дышал от мощности оргазма, моего первого за долгие годы извержения в женщину, но я заставил себя стоять неподвижно, потому что хотел запомнить этот момент навсегда. Вытекающую сперму, ее мокрую киску, разведенные в стороны и обещающие райское наслаждение ноги. Постепенно я приходил в себя, а Поппи положила голову мне на грудь, издав этот счастливый, удовлетворенный вздох, и мое сердце сжалось, заявляя о своих желаниях и надеясь, что теперь его услышат сквозь мою необузданную похоть.
– Проклятье, – пробормотал я, наклоняясь вперед и зарываясь лицом в ее сладко пахнущие волосы, – что ты со мной делаешь?
Долгое время мы стояли так, не двигаясь, никто из нас не хотел, чтобы это заканчивалось, но включился кондиционер, обдав нас потоком холодного воздуха, и Поппи задрожала, потому что все еще была обнажена. Я оставил ее сидеть на столешнице, а сам намочил губку и обтер ее теплой водой, затем помог найти ее одежду и проводил до двери.
– Так я увижу тебя на мессе завтра? – спросила она.
– Поппи...
– Знаю, знаю, – печально улыбаясь, перебила она. – Завтра мы начнем все сначала. По-дружески. Непорочно.
– Хорошо, но я не это собирался сказать.
Она нахмурились.
– А что ты собирался сказать?
Я наклонился и коснулся губами ее губ. В последний раз. Последний поцелуй.
– Я хотел поблагодарить тебя. За скотч и за то... что сейчас произошло.
Она моргнула, глядя на меня, затем закрыла глаза, когда я углубил наш поцелуй, лаская ее рот с такой же нежностью и любовью, с какой неистовостью делал это ранее. Я не хотел сдвигаться с этого места, хотел лишь наслаждаться ее вкусом, вдыхать воздух, который мы делили, и чувствовать тепло ее тела рядом с собой, а также притвориться, что не ждал цунами вины и пожизненного раскаяния за содеянное.
– Спокойной ночи, – сказала она мне в губы.
– Спокойной ночи, мой ягненок, – ответил я.
Отстранившись от нее, я почувствовал такую боль, словно наступил на осколки стекла. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами и была открыта для моей любви, поэтому я не смог удержаться и, действуя инстинктивно, осенил ее лоб крестным знамением.
Благословением.
И, надеюсь, обещанием стать лучше.
Телефон на столешнице яростно оповестил о входящем сообщении.
Наступил понедельник, прошло всего два дня после «не совсем настоящего секса», и меня не покидала мысль о том, что всего через несколько минут я встречусь с Поппи за обедом. Я протирал кухонную столешницу и вспоминал, какой вид открывался именно с этого места две ночи назад.
Я даже не пытался разгадать, о чем говорилось в сообщении. Оно было от епископа Бове, а мой босс не только не умел нормально писать сообщения, но и был совершенно неуверенным в своих кошмарных СМС, поэтому я знал, что он сразу же перезвонит, чтобы убедиться, что я его получил (а затем переведет его для меня).
И, естественно, минуту спустя телефон зазвонил, на кухне зазвучала основная мелодия из фильма «Ходячие мертвецы». Обычно я напел бы пару тактов, при привычных обстоятельствах с радостью пообщался бы с грубоватым, принципиальным человеком, который преобразовывал нашу епархию и боролся за реформы вместе со мной, но сегодня я почувствовал только нервное беспокойство, как будто он каким-то образом знал, что я совершил две ночи назад. Как будто он догадался об этом в ту же минуту, как услышал мой голос.
– Алло.
– Ты собираешься на Среднеамериканскую конференцию духовенства в следующем году? – спросил епископ Бове, сразу переходя к делу. – Я хочу собрать комиссию. И хочу, чтобы ты участвовал в ней.
– Я еще не решил, – ответил я и почувствовал, как вспотели мои ладони, будто меня вызвали в кабинет директора, или остановили полицейские на дороге, или что-то в этом роде. Дерьмо. Если я так нервничал, разговаривая с ним по телефону, что же тогда было бы при личной встрече?
– Я думаю, что в этот раз нам наконец-то удастся собрать комиссию, которую хотим там видеть, – продолжил епископ. – Ты ведь знаешь, как долго я этого добивался.
Комиссию, которую мы хотим... комиссию по жестокому обращению. В течение последних четырех лет епископ Бове подавал предложения в организацию непрерывного образования духовенства, и каждый раз их отклоняли. Но руководство внутри организации сменилось, у руля теперь стояли более молодые организаторы, и я знал, что Бове в частном порядке намекнули, что он наконец получит свою дискуссионную комиссию.
Но как я собирался сидеть в актовом зале отеля и, глядя на море священников, осмелиться прочитать им лекцию об опасностях сексуальности священника, сбившегося с пути истинного? Я посмотрел вниз на столешницу, на которой почти овладел Поппи. Не до конца, но достаточно, чтобы кончить. Достаточно, чтобы довести ее до оргазма. Я потер глаза, пытаясь избавиться от этого образа.
Можно ли было нарушить обет не полностью? Можно ли совершить грех не до конца?
Конечно же, нет. И даже если никто и никогда не узнал бы об этом, я понял, что нарушил свою легитимность по отношению к себе, и, возможно, это было намного хуже, чем потерять общественную. Во что я вляпался? Мог ли я теперь вообще позволить себе говорить – проповедовать – о вещах, которые меня больше всего волновали?
– Тайлер!
– Ели сможете собрать комиссию, я там буду, – пробормотал я, продолжая тереть глаза, пока из них не посыпались искры.
Лучше уж это, чем видеть свои грехи.
– Я знал, что ты не откажешься. Как дела в церкви Святой Маргариты? Как Милли? На прошлой неделе она устроила разнос епархиальному бухгалтеру за то, что тот потерял ваши квартальные отчеты о десятине. Я слышал, она довела беднягу до слез.
– Здесь все хорошо, у нас все просто отлично, – солгал я. – Пока только готовимся к осенним молодежным мероприятиям. – «И, знаете, к этим гребаным отчасти оптимистичным новообращенным».
– Хорошо. Я тобой горжусь, Тайлер. Я не так часто говорю об этом, но работа, которую ты проделал в этом городе, не что иное, как чудо.
«Хватит, – молча взмолился я. – Пожалуйста, перестаньте».
– Ты выполняешь работу Христа, Тайлер. Ты такой хороший пример.
«Пожалуйста, пожалуйста, замолчите».
– Что ж, не буду тебя больше задерживать. И комиссия... Я напишу тебе, как только что-то узнаю.
– Вы в этом уверены?
– Ладно, позвоню. До связи, Тайлер.
Я повесил трубку и с минуту смотрел на телефон. Я проснулся утром, уверяя себя, что вчера был первый день моей новой жизни, мой день целомудрия и сегодня должно было быть еще легче. Так почему же мне казалось, что мои грехи все еще преследуют меня?
По-прежнему наступают на пятки?
«Потому что ты не исповедался в них, Тайлер».
Я идиот. Мне следовало сделать это с самого начала. Каждую неделю я сидел в одной половине исповедальной будки, и почему мне не пришло в голову занять вторую половину, просить прощения грехов и ответственности, в которых нуждался каждый человек?
Я решил, что на следующей неделе в четверг поеду в Канзас-Сити и встречусь со своим духовным отцом, человеком, с которым учился в семинарии, а затем поужинаю с родителями, и все наладится.
Я почувствовал небольшое облегчение благодаря этому плану и надеялся, что все будет хорошо.
* * *
Поппи пришла на мессу вчера утром, а потом разыскала меня, чтобы договориться о наших планах на обед на сегодня. Я хотел пообедать с ней прямо вчера – или пообедать ею, я не был уверен, – но она улизнула, как только мы договорились о встрече, а затем меня окружила обычная толпа прихожан, задержавшихся после службы. Она что, пыталась держаться на расстоянии? И если да, было ли это ее желанием или мнимым одолжением мне?
Мысль о том, что отныне мы будем вести себя друг с другом именно так – по-деловому и резко, – сделала меня совершенно несчастным.
Что было глупо, потому что именно этого я и хотел – нет, чего должен был хотеть, – но это было не так. Я хотел обе жизни: ту, в которой мы были верующей и пастырем, и ту, в которой мы были мужчиной и женщиной. С каждым мгновением, которое проходило без моих губ на коже Поппи, я терял все больше силы воли и в итоге невольно осознал, что вытерпел бы любую вину или наказание, которое мне пришлось бы принять, лишь бы снова прикоснуться к ней.
Сегодня эти мысли все еще туманили мой разум, когда я собрался и прошел два квартала до ближайшей винодельни. Я ожидал увидеть Поппи одну, но был приятно удивлен, заметив, что она оживленно болтает с Милли в винном саду, а на столе стоит открытая бутылка чего-то белого и охлажденного.
Поппи махнула мне рукой.
– Я пригласила Милли... Надеюсь, ты не против?
– Конечно же, не против, – перебила Милли, прежде чем я успел ответить. – Этот мальчик едва может определить время по часам, не говоря уже о бюджете для крупного проекта.
Я притворно нахмурился, глядя на нее.
– К твоему сведению, в этой сумке у меня очень аккуратно сложена стопка заметок и барных салфеток.
Милли фыркнула, как будто я подтвердил все ее самые мрачные опасения. Я взглянул на Поппи, какая-то незрелая часть меня хотела убедиться, что она рассмеялась, но я тут же пожалел об этом, как только увидел, как чудесно она выглядит. На ней были узкие бирюзовые джинсы и достаточно облегающая футболка из мягкого тонкого хлопка, которая напомнила мне футболку в тот субботний вечер, через которую я ласкал губами ее соски. Ее волосы были заплетены в растрепанную косу, перекинутую через плечо, а глаза – скорее зелеными, чем карими в солнечном свете, проникающем сквозь виноградные лозы, покрывающие беседку, губы же, как всегда, были накрашены бессменной красной помадой. Ну почему она должна была выглядеть такой охренительно сексуальной все это чертово время?
– Садись, мой мальчик, пока рислинг не нагрелся, – велела Милли. – А теперь, Поппи, расскажи отцу Беллу о том, что ты мне сейчас говорила.
Я выдвинул стул из кованого железа и устроился поудобнее, уже вспотев от ранней сентябрьской жары. Милли налила третий бокал холодного вина, и я принял его, радуясь тому, что могу смотреть на что-то помимо Поппи.
– Ну, – заговорила Поппи, – для начала хочу сказать: я незнакома с тем, что вы, ребята, делаете для сбора средств, или с тем, что делали в прошлом, поэтому не хочу задеть чьи-либо чувства или тому подобное.
– Этого не случится, – пообещал я.
– Но скажи мне, если это случится. Это все-таки твой проект.
– Это проект церкви, – поправил я. – А поскольку ты стала посещать церковь Святой Маргариты, я бы сказал, что теперь это также и твой проект.
Она слегка покраснела, как будто мои слова доставили ей удовольствие, и, водя пальцем по краю своего «айпада», начала говорить. Я вспомнил о том, что думал о ней во время нашей встречи, о том, что она была прирожденным волонтером, кем-то, кто любил помогать. Пока она говорила, я увидел в ее глазах воодушевление и решительность.
– Я заметила, что в Уэстоне проводится огромное количество сезонных фестивалей, что вполне распространено в таких небольших туристических городках, – говорила она. – Я также увидела на церковном сайте объявление о том, что двери церкви отрыты для посетителей во время этих фестивалей. Вы когда-нибудь делали нечто большее?
– На самом деле нет, – ответила Милли.
– И сколько посетителей обычно приходит?
– Три-четыре? – попытался вспомнить я.
Поппи кивнула, словно я подтвердил ее правоту.
– Думаю, фестиваль является прекрасной возможностью для привлечения большего числа благотворителей, если ею правильно воспользоваться. Этому зданию более ста лет, и именно такое очарование старины притягивает людей. Это и выпивка. Итак, вы разбиваете торговую палатку на тротуаре, раздаете местное вино и виски с местной вискарни, но отказываетесь от обычной церковной распродажи. Люди приходят не для того, чтобы купить книги рецептов или четки, – они приходят посмотреть. И вы раздаете им выпивку бесплатно, так что они подсознательно чувствуют себя обязанными вам.
Прямо сейчас я мог видеть деловую Поппи, легко и эффектно перечисляющую свои доводы, перекатывая стилус между пальцами во время разговора. Я увидел богатую девушку из школы-интерната, выпускницу Дартмута, женщину, созданную для больших конференц-залов и корпоративных побед.
– Так или иначе вы превращаете церковь в конечную точку маршрута для людей, гуляющих неподалеку. Это первый шаг. Но что еще важнее, вы обращаетесь к местным газетам и телевизионным станциям Канзас-Сити, превращаете церковь Святой Маргариты в местный новостной сюжет, который становится популярным в «Твиттере» и «Фейсбуке». Церковь сохраняет традиции Среднего Запада – ты подчеркиваешь то, что, по словам Милли, вы планируете сделать: сохранить окна оригинальной конструкции, восстановить первоначальные деревянные полы и отремонтировать старую каменную кладку. Людям это нравится. И затем – шаг третий, который на самом деле является нулевым, поскольку эту часть необходимо сделать, прежде чем начать что-либо еще: вы создаете Kickstarter[5] для реставрации, чтобы, когда новостные истории выйдут в эфир и люди начнут копировать их себе на странички, любой смог бы легко перейти по ссылке. Таким образом, вы увеличите сбор средств от района Уэстон до конурбации Канзас-Сити, а возможно, даже намного дальше.