Глава вторая. Эротичный ветер Парижа
Первое утро
Барыш открыл глаза. В спальне было темно, но сквозь шторы проглядывало солнце. Эврим мирно спала рядом, положив ногу и руку на него, напоминая нежную кошечку, прильнувшую к боку. Тепло разлилось по его телу, он не удержался и провёл ладонью по её предплечью, медленно взял её пальчики в свои руки и стал целовать каждый по очереди.
— Эврим, — шёпотом позвал он, касаясь губами её щёки, а затем уголка губ. — Моя Эврим, просыпайся...
Она лениво пошевелилась, прижимаясь к нему ещё плотнее, затем медленно выглянула из-под одеяла и, улыбнувшись, ответила:
— Ты, я, мы вместе... Наше первое утро... это что-то необыкновенное.
Барыш обнял её руками и крепко прижал к себе.
— Ай! — воскликнула она.
— Ничего не могу с собой поделать, безумно хочу тебя обнять, сжать посильнее, почувствовать, что ты моя, что ты со мной, — в подтверждение слов ещё сильнее обнял её. — Аллах, я ещё никогда не был таким счастливым!
Он начал лёгонько щекотать её, и комната наполнилась её звонким смехом.
— Отпусти! Перестань, ну! Отпусти меня!
— Не отпущу, пока не поцелуешь! — его руки заскользили по её телу, она стала извиваться, пытаясь вывернуться.
— Ладно... хорошо... — сдалась она, чмокнув его в губы.
— Ещё... — он вытянул губы, как ребёнок просит конфету — с наивной наглостью и полной уверенностью, что ему не откажут.
Эврим улыбнулась и поцеловала его ещё раз, потом ещё и ещё...
Барыш неохотно оторвался от неё и, перевернувшись к тумбочке, сказал:
— Всё, встаём! — взглянув на телефон, быстро поднялся. — Allah Allah! Эврим, уже десять часов! У нас завтрак до одиннадцати, надо быстрее собираться. Вставай! Давай, давай, давай, собирайся!
Эврим приподнялась на локте, пытаясь сдержать смех. Его энергия была заразительной, и она не могла не улыбнуться, глядя на него такого.
— Вставай! Быстрее вставай! Ты хочешь, чтобы я от голода умер?
— Конечно, не хочу! — она закрыла лицо руками и рассмеялась, снова скрываясь под одеялом — только макушка осталась наружу.
Всё казалось таким милым и новым: он рядом, голодный, и они вместе собираются на завтрак. Её душа пела.
Барыш распахнул дверцы шкафа.
— Ваай, ты только посмотри, какие у них шикарные халаты! Так, лови: это твой, а это мой, — весело произнёс он, бросая Эврим мягкий халат.
Быстро надел свой.
— Так, лежать некогда, у тебя ровно десять минут на сборы!
— Я не умею так быстро собираться, — пробормотала Эврим, ныряя с головой под одеяло.
— А какие у нас варианты? — Барыш лукаво приподнял бровь и усмехнулся. — У нас их просто нет! Собирайся, капуша, или я понесу тебя на завтрак прямо так!
Эврим хихикнула под одеялом.
Барыш подошёл к кровати, быстро проник руками под одеяло и нащупал её лодыжки. Начал аккуратно тянуть её, вытаскивая из-под уютного укрытия.
— Ты что?! Не смей! Не смей! Что ты делаешь? — смеясь, закричала Эврим.
Он откинул одеяло и прильнул губами к её животу, задержался на мгновение, но будто вспомнив что-то важное, выпрямился.
— У нас даже нет времени на поцелуи. Быстро вставай, нам срочно надо на завтрак!
Шампанское
Они вошли в ресторан, держась за руки. Их встретил аромат свежей выпечки с яркой ноткой ванили. Барыш осмотрелся.
— Давай сядем вон в том углу, — предложил он, слегка сжав её пальцы. — Там уединённее.
— Я согласна на все, — с улыбкой ответила Эврим.
Барыш, сияя от её слов, мягко приобнял её за талию, чуть ближе к груди, и повёл к столику.
— Прошу, моя госпожа, — он галантно отодвинул стул, жестом пригласил её сесть.
— Какой у меня джентльмен! — подыграла она, садясь с преувеличенной грацией.
— Милая, что будешь заказывать? — спросил Барыш.
— Ой, — Эврим задумалась, — ты знаешь, я хочу сначала выпить капучино. Хочется просто попить кофе. Нас же уже теперь не выгонят отсюда, пока мы не поедим? Теперь-то мы можем не торопиться?
— Конечно, не выгонят, — Барыш подмигнул ей. — Тебе капучино, а я закажу себе турецкий кофе.
— О, что я вижу! Ого, Эврим, наше утро сегодня начнется необычно! — Эврим тут же повернулась, следуя за его взглядом.
— Что, что ты видишь?
— Не скажу, — Барыш хитро улыбнулся, возвращая взгляд к ней, — скоро всё поймёшь.
К ним подошел официант.
— Будьте добры, одно капучино, один турецкий кофе, воды и два бокала шампанского.
— Что, — Эврим удивленно вскинула брови, — хочешь начать утро с шампанского?
— Ну, а что такого? Во-первых, посмотри туда, — он указал на вазу со льдом, в которой стояли бутылки с шампанским. — Так предлагает завтракать отель. Мы же не будем сопротивляться этому. Доверимся французам, им виднее как начинать день в Париже.
Эврим опять засмеялась.
—Ты такая прекрасная, — Барыш наклонился к ней и прошептал на ухо, его глаза нежно смотрели на неё, — не могу на тебя наглядеться.
— Да-да, конечно, — Эврим с иронией вскинула брови и громко, заливисто рассмеялась. — Не накрашенная, растрепанная, прекраснее не бывает.
И она опять громко, заливисто засмеялась.
— Нет, ты необыкновенная, я в восторге, — он взял её руку и нежно поцеловал пальцы.
— Все кажется таким невероятным, — Эврим прошептала, сжимая его пальцы, её глаза были полны счастья, — словно я во сне.
— Любимая, ты не во сне. Это ты, это я. И это мы с тобой вместе на первом нашем завтраке в жизни.
Он наклонился и нежно поцеловал ее губы.
Неожиданно Эврим обвила его шею руками, прижалась крепче и начала страстно целовать. Барыш ответил на поцелуй, а затем, отстранившись, с улыбкой сказал:
— Ээээ, госпожа Эврим, — шутливо приподнимая бровь, — мы в общественном месте, вы ведете себя... ну, прямо скажем, вызывающе.
— Я ничего не могу с собой поделать. Хочу постоянно целовать тебя, — она прикрыла лицо руками, пытаясь скрыть свое смущение.
Официант принес кофе и шампанское. Барыш взял бокал, потянулся к Эврим и произнёс:
— Милая, это наши счастливые дни. Это наши первые счастливые дни. Я хочу выпить за тебя, чтобы твое лицо всегда сияло улыбкой. Я люблю тебя.
Барыш осушил бокал одним глотком.
— Ты что, прям весь бокал выпил сразу? — удивилась Эврим.
— Ты знаешь, очень пить хотелось. Я не понял, как это произошло, — и заулыбался.
Эврим прыснула от смеха.
...
Завершив завтрак, всё ещё держась за руки, они вошли в номер. Барыш прижал Эврим к стене, и их губы слились в долгом, нежном поцелуе, на который она ответила со всей страстью.
— Так, — сказал Барыш, отстраняясь. — Если я сейчас зайду в это море, то утону. Принимаю волевое решение: собираемся и идем гулять по городу. Иначе из спальни мы не выберемся все три дня.
— Хорошо, хорошо, мой господин, — с улыбкой ответила Эврим. — Тогда я пойду собираться и краситься.
— Любимая, не нужно краситься, — возразил Барыш. — Ты и без макияжа прекрасна. Мне нравится, как ты выглядишь естественно. На съемках постоянно с макияжем. А сейчас ты такая нежная, милая и очень красивая. Просто надень что-нибудь удобное, чтобы мы могли долго гулять. Думаю, вернемся только к вечеру.
Вскоре Эврим вышла к нему в короткой спортивной юбке, футболке, кепке и кроссовках.
— Я готова.
Барыш оглядел её и с сомнением спросил:
— Я же вроде просил одеться удобно?
— Я оделась, — ответила Эврим, поправляя край юбки. — Мне так удобно.
— То есть вот такая юбка — это удобно? — его брови поползли вверх, а в глазах заплясали озорные искорки.
— Да, — заулыбалась Эврим. — Очень удобно!
Барыш на секунду замолчал, склонив голову набок и прищурившись с наигранным недоверием.
— Что такое, Барыш? — спросила Эврим, уловив его взгляд.
— Да так, просто интересно... тебе же придётся садиться на самый край стула, чтобы ноги не прилипали, — пожал плечами он. — А потом... ветер подует, кепка улетит... Как ты её будешь поднимать? Наклоняться-то в такой юбке как?
Эврим звонко рассмеялась и, чтобы поддразнить его в ответ, слегка присела на корточки, сохраняя изящную осанку, словно демонстрируя, как легко она справится с его воображаемой ситуацией. Её глаза искрились весельем, а улыбка была полна кокетливого вызова.
— Кепку поднимешь мне ты! А на стул я и вовсе садиться не буду — сяду к тебе. Ты же любишь, когда в людном месте женщины садятся к тебе на колени. Все вопросы? Можем идти?
— Хорошо, хорошо, моя спортсменка! — Барыш взял её за руку и, лукаво прищурившись, добавил: — Только бы ветер не вздумал сегодня хулиганить.
Он взял её за руку, и они вышли из номера.
Нарцисс
Солнце стояло высоко, мягко окутывая Париж золотистым светом, когда Барыш и Эврим вышли из роскошного вестибюля отеля, оставляя за спиной аромат свежих роз. Перед ними раскинулась знаменитая аллея — Шанз-Элизе, уходящая вдаль, как лента, украшенная флагами, витринами бутиков и шелестом листьев платанов.
— Как хорошо! — воскликнула Эврим, глубоко вдохнув утренний воздух. — Даже не верится, что мы здесь.
Барыш улыбнулся, приобняв её за плечи.
— Милая, как поступим? Сначала в музей Родена, как ты хотела, а потом к Эйфелевой башне? Или наоборот?
— Ой, давай сначала в музей Родена, пока мы не устали. Мне всегда хотелось увидеть его скульптуры вживую. И ещё хочу зайти в музей Орсе... Там походим, посмотрим... А после уже к Эйфелевой башне: просто погуляем и насладимся Парижем.
— Как скажешь, — набивая в телефоне маршрут, ответил он, — так, нам идти недолго, минут 30.
Они неторопливо двинулись вперед. По тротуару сновали туристы и парижане, мелодия скрипки лениво вплеталась в шум города.
— Знаешь что? — игриво подмигнул Барыш. — Давай-ка рассказывай, мне очень интересно. Ты помнишь, как мы встретились? Какое впечатление я на тебя произвёл? Скажи честно, ты же сразу влюбилась, признавайся!
— Сейчас я вспомню... — наиграно задумалась Эврим, прикрыв глаза. — Такой высокий, красивый, элегантный, улыбчивый... Я сразу подумала: «Ну, наверняка нарцисс, влюблённый в себя. Как мы с ним будем работать?»
— Вот так ты обо мне подумала?! — возмутился Барыш, хватаясь за сердце. — Ты шутишь! Ты не могла так подумать обо мне! Я же был очарователен, как весеннее утро, и скромен!
— Ой, ну может, чуть-чуть очарователен, — рассмеялась Эврим, — но уж точно не скромен. Ты тогда так гордо выпятил грудь, будто на тебе висела табличка «Мужчина года»!
— Это не гордость, это осанка! — парировал Барыш, выпрямляясь ещё больше. — А если серьёзно, то ты сама тогда еле сдерживала улыбку, когда я начал с тобой говорить. Признайся, тебе сразу понравилось!
— Улыбалась не тебе, а твоей самоуверенности! — фыркнула Эврим, но уголки её губ дрогнули в улыбке.
— Ой, да? — Барыш приподнял бровь. — Тогда почему ты сразу согласилась пойти со мной на кофе?
— Из вежливости! — быстро ответила Эврим, но в её глазах мелькнула искорка.
— Ну конечно, конечно, — протянул Барыш, довольный собой. — Ладно, признаю: я тоже сразу понял, что ты особенная.
— Вот видишь! — торжествующе воскликнула Эврим. — Значит, я была права — ты нарцисс, но... мой нарцисс.
— Ох уж эта Эврим Аласья, — вздохнул Барыш, целуя её в макушку. — Ладно, идём любоваться скульптурами. Но вряд ли кто-то изваял кого-то прекраснее тебя!
— Лесть не спасёт тебя от правды! — засмеялась Эврим, и пальцы её крепче сцепились с его рукой.
Он поймал её смех поцелуем — небрежным, влажным, таким, какими целуются влюблённые, которым не нужно больше притворяться, что они «просто партнёры».
Так они и шли — смеясь и перебрасываясь шутками до самого музея.
Адам
Музей Родена встретил их прохладой мрамора и тихим шепотом восхищённых посетителей. Эврим шла чуть впереди, увлечённо разглядывая каждую скульптуру, а Барыш следовал за ней, то и дело украдкой наблюдая за её реакцией.
Дата создания: 1880-1881
Место нахождения: Музей Родена Париж, Франция
Изначально Роден планировал разместить Адама и Еву по бокам «Врат», однако позже отказался от этой идеи. В итоге фигура Адама стала основой для другой композиции портала — «Три тени».
Эврим остановилась перед «Адамом», её взгляд скользнул по мраморным изгибам.
— Интересно, почему он так напряжён? — слегка наклонив голову, спросила Эврим.
Барыш шагнул ближе, его пальцы едва коснулись её талии.
— Не нашёл свою Еву, иначе бы ходил такой же довольный, как я, а не стоял тут несчастный, — прошептал он ей на ухо.
— Ты невыносим, — улыбаясь, пробормотала она, отворачиваясь к следующей скульптуре.
— А ты — мой единственный грех, в который хочется падать снова и снова, — ответил он, ловко перехватив её руку, не давая уйти далеко.
Дата создания: 1880-1882 гг
Место нахождения: Музей Родена (Париж, Франция)
«Мыслитель» (фр. Le Penseur) — одна из самых известных скульптурных работ Огюста Родена. Поза выражает глубокую задумчивость и созерцание, и статуя часто используется как образ, олицетворяющий философию.
Они подошли к величайшему произведению «Мыслитель» и Барыш, обращаясь к скульптуре, спросил:
— Вот скажите мне, месье, почему женщины так сложно устроены? Как их понять?
— Возможно, всё дело в том, что мужчины просто не хотят их понимать? — парировала Эврим.
— Выходит, между мужчиной и женщиной всегда будет пропасть, — Барыш притворно вздохнул. — Но... — он на мгновение остановился, поймав её взгляд, — именно поэтому так интересно пытаться её преодолеть.
Она покачала головой, но в уголках её губ дрогнула улыбка.
Дата создания: 1882 год
Место нахождения: Музей Родена (Париж, Франция)
«Поцелуй» – это работа, изображающая влюблённую пару в объятиях, целующую друг друга.
— ... О, смотри, вот они как раз преодолевают, — еще больше оживившись, указал он на статую «Поцелуй». — Прям как мы с тобой. Видишь, как нежно, но в то же время страстно он её обнимает?
Эврим с ноткой сарказма ответила:
— Гениально. Значит, даже в мраморе мужчины боятся сделать что-то не так.
— Нет, просто Роден знал — настоящий поцелуй стоит лепить очень осторожно. — Он замолчал на секунду, будто вспоминая что-то, потом тихо добавил: — Знаешь, когда мы снимали первую ночь Кывылджим и Омера, и то утро, когда ты голенькая лежала на мне... Я мечтал именно о таком поцелуе с тобой в кадре. Эх, жалко, что сценаристы нам его не прописали тогда.
— У тебя что, все мысли по кругу ходят: поцелуй, поцелуй, а потом... снова поцелуй? — отозвалась она с насмешкой.
— Почему же, рядом с тобой мои мысли на этом не останавливаются. Они идут гораздо дальше... — ответил он, его глаза хитро блеснули.
Эврим издала сдавленный смешок, чувствуя, как румянец заливает щеки.
— Прекрасная работа, — она отвернулась от него к скульптуре, уставившись на нее с таким преувеличенным вниманием, будто собиралась сдавать по ней экзамен.
Он подошёл ближе, с усмешкой наблюдая за её попыткой сменить тему. Он тоже посмотрел на скульптуру, а потом снова на неё.
— Ага... — протянул он с лукавой догадкой в голосе. — Слушай, мне определённо нравится твой Роден, — продолжил он, наблюдая за её реакцией. — Кстати, вопрос... Почему ты так хотела увидеть именно его работы?
В воздухе повисла пауза. Эврим не спешила отвечать.
— Ммм... кажется, я знаю... Тебе нравится разглядывать голые тела, признайся? — ухмыльнулся Барыш. — Я это понял ещё вчера. Чувствовал, как твой взгляд прожигал меня у окна.
— Не неси чушь! — фальшиво возмутилась Эврим, отводя взгляд.
Она покраснела, но не стала отрицать.
— Если бы я был Роденом... — задумчиво произнёс Барыш, медленно обводя её силуэт взглядом, — ...я бы лепил только тебя. Ты была бы моей постоянной натурщицей.
— Надеюсь, единственной, — вполголоса добавила Эврим, слегка прищурившись.
Он поднял её руку и прижал кисть к своим губам, глаза его улыбались...
Молодая Тарентинка
Дата создания: 1827–1875
Место нахождения: Музей Орсе, (Париж, Франция)
Символизирует четыре части света: Европу, Азию, Америку и Африку. В музее представлен авторский вариант скульптуры из гипса, оригинал в бронзе хранится в Люксембурге
Просторные залы, высокие потолки, шедевры импрессионистов — музей Орсе встретил их величественным спокойствием. Золотистый свет, льющийся через стеклянные арки, мягко освещал полотна Моне, Ренуара и Ван Гога, а скульптуры, казалось, замерли в немом диалоге с посетителями. Но Барыш, конечно, не мог долго оставаться серьёзным.
— Эврим, Эврим, иди сюда! — возбуждённо, с ухмылкой обратился он к Эврим. — Смотри, «Молодая Тарентика» — я снимаю все свои претензии к скульпторам. Взгляни же!
Дата создания: 1871 года
Место нахождения: Музей Орсе (Париж, Франция)
Скульптура создана по сюжету одноимённого стихотворения Андре Шенье. Произведение рассказывает о девушке, которую унесли морские волны с корабля накануне её свадьбы.
Он достал телефон и начал снимать её реакцию, медленно обходя вокруг.
— Нет, ну ты посмотри! — он настойчиво потянул её за руку, указывая на скульптуру. — У неё грудь — точь-в-точь, как у тебя! Кажется, вот-вот вздохнёт, и грудь приподнимется... Совсем как твоя, когда ты смеёшься.
— Эй, перестань снимать! — Эврим попыталась выхватить телефон, но он ловко увернулся, продолжая запись.
Пальцы Барыша скользнули по холодному мрамору, а взгляд перебежал на Эврим, сравнивая.
Эврим фыркнула, не сдержав смеха.
— Барыш, ты что, ребёнок? Ну что ты делаешь? Какую ерунду ты несешь? Вообще-то эта девушка умерла!
Барыш парировал:
— Нуу, если бы он лепил тебя, она бы точно ожила!
Эврим неожиданно выхватила у него телефон и начала снимать его:
— Объясняй перед камерой, почему сравниваешь меня с мёртвыми девушками?
Барыш, ничуть не смутившись, подыграл ей, глядя прямо в объектив. Его глаза смеялись.
— Все дело в том, что твоя красота способна оживить даже холодный мрамор.
Он выхватил телефон обратно и поймал в объектив её смущённую улыбку.
Пока они шли дальше, Барыш то и дело шутил.
— О, смотри, «Бал в Мулен де ла Галетт»! Ты же любишь Ренуара? Вот бы и нам сейчас так потанцевать... лёгкие мазки, игра света, смех, кружащиеся пары.
Дата создания: 1841—1919
Место нахождения: Музей Орсе, (Париж, Франция)
Мулен де ла Галетт — ресторана с танцевальным залом. Ренуару нравилась такая весёлая, непринуждённая обстановка, и здесь он начал создавать первые наброски будущей картины
— А ты помнишь? — вдруг его брови поползли вверх, а голос приобрёл особую мягкость.
Эврим повернулась к нему:
— Что именно?
Он не ответил сразу, его взгляд задержался на паре танцующих на картинке, но видел, кажется, что-то другое.
— Тот вечер, когда Кывылджим пришла к Омеру с проигрывателем... — на лице появилась улыбка. — И они танцевали.
Эврим остановилась.
— Под твоего любимого Erol Evgin Bir İlkbahar Sabahı, — продолжил он. — Мы с тобой...
— ... танцевали так, будто кроме нас никого нет, ни камер, ни режиссера...— закончила она.
Барыш кивнул, довольный, что она помнит.
— Вот бы и сейчас, — он сделал шаг ближе, намеренно нарушая музейную дистанцию.
— Ты сумасшедший романтик, — покачала головой она.
Вместо ответа Барыш неожиданно слегка поклонился, как галантный кавалер, и протянул ей руку.
— Позвольте пригласить вас на танец, мадемуазель, — в его голосе звучала шутливая торжественность.
Эврим прищурилась, но вложила ладонь в его. И в следующую секунду он, почти неслышно напевая мотив знакомой им песни, сделал шаг, ведя её по залу. Несколько лёгких движений, мягкий поворот — и вот он уже оборачивает её вокруг оси, её юбка чуть приподнимается, волосы ловят свет.
— Ты что творишь, здесь же музей! — прошептала она, но улыбка выдавала её наслаждение.
— Пусть Моне завидует, — ответил он и снова закружил её, словно они были на своём балу, где нет ни посторонних глаз, ни табличек «не прикасаться»...
К тому моменту, как они обошли добрую половину музея, ноги начали напоминать, что искусство требует не только духовных, но и физических сил.
— Ну что, моя королева, пойдём покорять Елисейские Поля? — выйдя из музея, лукаво подмигнул он, делая театральный жест в сторону знаменитого проспекта.
— Только если по пути будет кофе, — вздохнула Эврим, глаза её смеялись. — Иначе следующей скульптурой будешь ты — «Усталый мужчина с перегруженным чувством юмора».
Барыш приложил руку к сердцу:
— Зато с надписью «Вдохновлён самой красивой зрительницей». Ну, пошли?
Mon amour
Вдали, над крышами домов, величественно возвышалась Эйфелева башня — её ажурный силуэт казался особенно красивым на фоне ярко-голубого неба. Они шли, перебивая друг друга впечатлениями, смеясь и то и дело останавливаясь, чтобы поймать в объектив камеры то смешную вывеску, то необычный балкон, то друг друга, то саму башню, которая с каждым шагом становилась всё ближе.
— Слушай, а давай по дороге купим блинчиков? — предложила Эврим, указывая на небольшую лавку с вывеской «Crêperie».
— Ты читаешь мои мысли, — ухмыльнулся Барыш.
Они заказали два блинчика — один с шоколадом и бананом, другой с сыром и ветчиной. Эврим тут же откусила от сладкого и протянула Барышу.
— На, попробуй, это божественно!
Он склонился, взял кусочек прямо с её пальцев, нарочито медленно облизнув их.
— Ммм... действительно вкусно. Но солёный — лучше.
— Не спорю, — она тут же отхватила кусок от его блинчика.
Так, смеясь и делясь едой, они дошли до Эйфелевой башни. Трава на лужайке перед ней была мягкой, тёплой от солнца. Эврим, не раздумывая, скинула кроссовки и плюхнулась на землю, любуясь открывающимся видом.
— Ой, — вдруг поморщилась она. — Кажется, ноги натёрла.
Барыш тут же опустился рядом, взял её ступню в руки и начал аккуратно разминать пальцы.
— Тебе больно?
— Немного, — призналась она.
Он наклонился и нежно поцеловал натёртое место.
— Теперь всё пройдёт.
Эврим засмеялась, но вдруг её взгляд упал на уличных музыкантов неподалёку. Они играли что-то лёгкое, ритмичное, и пара танцоров в центре круга двигалась в такт, завораживающе сливаясь в танце.
— Ой, смотри! — воскликнула она.
Барыш повернул голову, потом вдруг вскочил.
— Сиди здесь.
Он подошёл к музыкантам, что-то сказал, показал на Эврим. Те заулыбались, кивнули, и через мгновение зазвучала мелодия «Mon amour» — та самая, что играла на съёмках в сцене дня рождения Кывылджим.
— Омер! — крикнула Эврим, узнав музыку.
Барыш — нет, сейчас он был Омер — вернулся к ней, протянул руку.
— Кывылджим, потанцуем?
Она рассмеялась, но встала, оставив кроссовки на траве.
— Я босая!
— Ещё лучше.
Он притянул её к себе, и они начали двигаться под музыку. Сначала неуверенно, потом всё смелее — он кружил её, отпускал, ловил за руку, притягивал обратно. Эврим забыла про натёртые ноги, про то, что вокруг люди, про всё на свете. Она просто танцевала, а он вёл её так, будто они репетировали этот танец всю жизнь.
К ним начали присоединяться взгляды прохожих. Кто-то снимал на телефон, кто-то просто улыбался. А когда музыка закончилась, несколько человек даже захлопали.
Эврим, запыхавшаяся и растрёпанная, прижалась к Барышу.
— Мы, кажется, устроили шоу.
— Ну и что? — Он снял с неё кепку и с комичной серьёзностью прошёлся по кругу, размахивая ею перед зрителями. — Платите за представление, месье и мадам!
Люди смеялись, кто-то шутливо сунул в кепку монетку.
— Вот, — Барыш торжественно вручил ей «выручку». — Теперь ты официально уличная артистка.
— Тогда половина — тебе, — она протянула ему евро.
Он взял монетку, потом вдруг поднял её к свету, будто рассматривая.
— Знаешь, что?
— Что?
— Это самое дорогое вознаграждение в моей жизни.
И, рассмеявшись, они снова пошли вперёд — туда, где их ждал вечерний Париж...