Ловушка для двоих

Отель. Встреча.

Эврим сидела в кресле в тревожном ожидании. Услышав стук, вздрогнула — внутри всё перевернулось. Она медленно подошла, открыла дверь и увидела перед собой Барыша.

— Эврим, привет! Я приехал, Эврим! — сказал он радостно. Его глаза светились теплом.

Он сделал большой шаг и зашёл в номер, оглядываясь по сторонам.

— Ого, Эврим, ничего себе у тебя номер!

Эврим взяла его за руку, слегка потянула на себя и остановила.

— Барыш, я тебя очень прошу, не шути сейчас. Мне так многое надо тебе сказать, я так нервничаю.

Увидев, как её глаза начали наполняться слезами, он бережно взял её за плечи:

— Успокойся, не волнуйся, я приехал ради тебя, я приехал к тебе, ты мне все расскажешь. Пожалуйста, не переживай, мы все исправим, мы все решим.

— А что мы исправим? Как мы исправим? Это невозможно исправить, — сказала она, — я... я... я совершила столько ужасных ошибок. Я все время все разрушаю — Себя! Тебя! Нас! Господи, Барыш, прости, прости меня, пожалуйста.

— Эврим! — его голос звучал твёрдо и надёжно, — не смей, слышишь, не смей, не смей извиняться. Во всем виноват я. Все, что с тобой случилось, это моя вина. Успокойся, я прошу тебя. Пожалуйста.

Она начала рыдать, уткнувшись головой ему в грудь. Он прижал её к себе, чувствуя, как всё её тело начинает сотрясаться, понимая, что сейчас начнётся буря.

— Тише, милая, пожалуйста, тише. Я тебя очень прошу, успокойся. Не переживай. Всё моя вина. Пойми, тебе не за что извиняться, милая моя. Пожалуйста. Ты мне сердце разрываешь. Я тебя умоляю, не плачь. Поверь мне, мы всё решим. Мне есть, что тебе сказать. Милая моя, ну не плачь.

Эврим крепко обхватила его, словно искала спасения в его объятиях.

— Хорошая моя! — он гладил её по голове, — подожди, не плачь, я тебя прошу. Ты разрываешь мне сердце!

Внешне он выражал спокойствие, уверенность и надёжность, но внутри него проносился поток сомнений:

«Что она решит? Как она ко всему отнесётся? Согласится ли она реально быть с ним? Какие отношения у неё были с Керемом? Готов ли он узнать всё, готов ли перешагнуть это? Готов ли он честно со всем этим разбираться и решать все эти проблемы?»

Но, несмотря на весь этот хаос в его голове, одно он знал наверняка — он был рад тому, что именно он сейчас с ней.

Его руки коснулись её лица, мягко приподняли его. Рыдания утихали, сменяясь прерывистыми всхлипами. Большими пальцами он провёл под её глазами, вытирая слёзы.

— Девочка моя, давай попробуем успокоиться. Посмотри на меня. У нас с тобой будет время, мы всё обсудим. Поверь мне, мы всё решим так, что ты не будешь больше плакать. Слышишь меня?

Эврим подняла свои большие чёрные глаза и посмотрела на него так, что у него возникло невероятное желание поцеловать её, но он сдержался.

— Скажи мне, милая, ты хочешь кушать? Может, ты голодна?

— Я не помню, когда ела, но у меня совсем нет аппетита, совсем не могу есть.

— Пойдём? Сейчас спустимся в ресторан, тебе обязательно надо поесть. Я должен многое тебе рассказать.

— Но я, наверное, ужасно выгляжу. Как мне идти сейчас в ресторан? — сказала Эврим немного капризным голосом.

Барыш заулыбался, его руки мягко легли на её лицо:

— Милая, ну, ты, наверное, сможешь решить эту проблему? Давай я сейчас пойду позвоню и скажу, чтобы нам приготовили столик, а ты исправишь все, что тебя не устраивает.

Отель.Ресторан

При входе в ресторан их встретил метрдотель. Они назвали свой номер, и он проводил их к столику.

— Не желаете ли перед заказом выпить аперитив? И ещё у нас широчайший выбор вин.

— Мы немного подумаем, — ответил Барыш.

Повернувшись к Эврим, он спросил:

— Ты хочешь что-нибудь выпить?

— Я даже не знаю. Честно говоря, я боюсь. Я не ела очень давно, и быстро опьянею.

— Тогда давай возьмём бокал французского красного вина. Ты выпьешь, сколько сможешь. А если ты не против, я бы себе заказал коньяк.

— Конечно, заказывай, что хочешь, — с нежной улыбкой ответила она.

В воздухе витало лёгкое смущение. Эврим открыла меню, глаза рассеянно скользили по строчкам. Не то чтобы блюда казались неаппетитными — просто выбор был слишком большим, а мысли всё ещё были перегружены.

— Барыш, помоги мне что-нибудь заказать. Не знаю, что выбрать, — прозвучало так естественно, будто она произносила эту фразу много раз.

— Сейчас решим... — он прикрыл своё меню и взглянул на неё с привычной заботой. Ему не нужно было спрашивать, что она хочет. Он прекрасно это знал. — Может, фуа-гра? Во Франции его готовят особенно хорошо. Думаю, тебе понравится.

— Хорошо, давай.

— А себе я возьму лобстера. Ты не против?

— Нет, конечно, — она мягко улыбнулась. — Заказывай, что хочешь.

Им принесли бокалы, и Барыш сделал заказ. Когда официант удалился, оставив их вдвоём, между ними повисло лёгкое молчание. Барыш вдруг почувствовал себя юношей, который сидит напротив девушки, в которую влюблен, и не знает с чего начать.

— Эврим, я должен сказать тебе кое-что. Я понимаю, что этот звонок значил для тебя, и поверь, для меня он значил еще больше.

Эврим внимательно смотрела на него, не говоря ни слова, просто слушала.

— Когда я увидел тебя там, на сцене, я сразу понял, что с тобой что-то не так. Я не узнавал тебя, мне так хотелось в тот момент оказаться рядом с тобой, утешить, но я знал, что не могу, не имею на это права.

Он разочарованно покачал головой, как будто все слова были не те, какими-то неподходящими, а правильных, тех самых нужных он никак подобрать не мог.

— За Омера говорить как-то легче, — нервно улыбнулся он, пытаясь собраться с мыслями.

Эврим улыбнулась в ответ, прекрасно понимая, о чем он говорит. За эти годы они привыкли прятаться за масками своих персонажей, и сейчас обнажиться друг перед другом вот так, будучи мужчиной и женщиной, было сложно.

— Не переживай, у Омера тоже это плохо получалось, — не удержалась от шутки она.

Он неловко улыбнулся и снова стал серьёзным:

— Я должен был позвонить первым, должен был сделать что-то, а не просто сидеть и наблюдать. Мне сейчас очень плохо от мысли, что я какими-то своими действиями довел тебя до такого состояния.

— Тебе не за что себя винить, — ответила она, стараясь успокоить его. Но от этих слов ему становилось только тяжелее.

— Полтора года назад я сказал, что люблю тебя... Возможно, мне не следовало делать это так. Я не хотел тебя обижать, я просто... не мог больше держать все в себе. Потом все изменилось, я видел, как ты стала отстраняться от меня. Как будто между нами выросла стена. Я не знал, как это исправить и... мне было тяжело.

Их взгляды встретились — в его глазах читалось то же напряжение, что сжимало ей грудь.

— Да, теперь о главном... — сказал он, чувствуя, как волнение накатывает, а внутри сталкиваются боязнь того, что она снова не примет его, и надежда, что теперь все будет по-другому.

— Но... давай сначала выпьем, — он поднял бокал и, не дожидаясь ее, тут же осушил почти половину, поставив с глухим стуком на стол.

Эврим сделала глоток, но не почувствовала вкуса вина — всё внимание было приковано к Барышу.

— Эврим, — он поднял глаза. Взял её руку в свою — осторожно, будто боясь, что она отдернёт. Но не отдернула. Наоборот, чуть подалась вперёд, позволяя ему обхватить её пальцы. — Я люблю тебя, Эврим.

Слова повисли в воздухе. Не громко, не с пафосом. Просто. Как констатация чего-то, что всегда было, но долгое время молчало.

Она посмотрела на него — впервые за долгое время по-настоящему. Увидела его опасения и надежду, и почувствовала, как изнутри поднимается тёплый ком — не слёзы, не радость, а что-то глубже. Как будто душа, долго сжавшаяся в узел, медленно начинает разворачиваться.

Бокал в её руке вдруг стал легче, почти невесомым. Вино, которое минуту назад казалось безвкусным, теперь обернулось лёгкой терпкостью на губах — будто эти три слова изменили химию реальности.

Месяцами она выстраивала барьеры, зная: за каждым «люблю» последует «но». Но сейчас, глядя в его глаза, она почувствовала, как что-то внутри... сдаётся. Не с треском, а с тихим выдохом. И стена — та самая невидимая, что всё это время отделяла его слова от её сердца — просто растворилась. Без драмы. Без боли.

Она не решилась ответить «я тоже», но слегка сжала его пальцы. Он закрыл глаза на мгновение — будто услышал всё, что было нужно.

— Я тебя очень сильно люблю. Ты — самый главный для меня человек. Я хочу быть с тобой.

Эврим отвела глаза вниз, но это не помогло.

— Барыш, прошу... не говори... — ее голос сорвался на полуслове, превратившись в шёпот.

Она боялась, что если посмотрит сейчас, то не сможет остановиться — все эти месяцы запретных надежд хлынут наружу одним неконтролируемым потоком.

— Эврим, ты для меня — всё. Может, сейчас это звучит слишком громко, но это правда. Ты, наверное, думаешь, что у меня снова нет права говорить тебе это. Но теперь всё иначе.

Время остановилось. Казалось, весь ресторан исчез — остались только они и слова.

— Когда я увидел твоё имя на телефоне, мой мир перевернулся. Я понял: если не сделаю этот шаг сейчас, значит, — его голос замедлился, — ... предам тебя, себя, нашу любовь. И у меня не осталось сомнений.

Его большой палец инстинктивно провёл по её костяшкам — тот самый успокаивающий жест, которым он гладил её руки перед важными дублями. Только теперь движения были хаотичными — начал гладить, замер на секунду, затем снова провёл, будто забыв, что уже делал это.

— Эврим... Я сказал Айше, что мы разводимся, — она бросила на него удивленный взгляд.

То, чего она ждала все эти долгие месяцы. То, во что боялась поверить даже в самых смелых мечтах. И вот оно — простое, почти будничное признание, перевернувшее всё в один миг. Она была поражена.

Эврим закрыла глаза, и перед веками вспыхнули все те моменты, когда она представляла этот разговор. Только сейчас он был настоящим. Его слова текли по душе, как тёплая вода по обветренной коже, смывая боль, стыд, одиночество. Как бальзам, залечивали её израненную душу.

Но вместе с облегчением пришло и что-то ещё — что-то едва уловимое, от чего сердце забилось чаще. Это была... надежда. Та самая, которую она запирала в своей душе снова и снова, и теперь она вырывалась наружу, заполняя всё внутри.

— Теперь... я хочу быть рядом с тобой, если ты мне позволишь, — дыхание Эврим перехватило на мгновение, она непроизвольно сделала глоток вина.

Его губы коснулись её руки, легкое, почти невесомое прикосновение, от которого по всему телу разлилось тепло.

— Любимая... Я сделаю все, что смогу и даже то, что не смогу, чтобы твои глаза никогда не наполнялись слезами.

Он развернул её ладонь, задержал её в своих руках и мягко коснулся пальцев губами. Она почувствовала себя любимой, желанной, свободной.

Её глаза засветились, выдав её чувства сильнее любых слов. Ее охватила эйфория. Эйфория от его присутствия, от того, что она решилась, от того, что он освободился. Она наслаждалась моментом, позволяя себе проживать то, чего до этого не позволяла.

* * *

Расплатившись, Барыш взял Эврим за руку, и они вышли из ресторана. Все барьеры рухнули. Теперь они могли быть собой, быть вместе...

Он открыл дверь в номер, жестом приглашая её войти. Эврим остановилась на пороге, повернувшись к нему. Лицо ее стало кокетливым, улыбка лукавой.

— Мы будем жить вместе? — спросила она, и голос её звучал прозрачно-игриво, будто она проверяла, как далеко зайдёт их новоиспечённая свобода.

Барыш задумался на мгновение — не от сомнений, а от того, как ярко светились её глаза в полумраке коридора. Подмигнул в своей привычной манере, и уже заходя в номер, добавил: — Так точно, моя госпожа!

Ночь. Она.

Мы вошли в номер. Барыш рядом, его присутствие окутывает меня, но внутри всё сжимается от неизбежности этого момента. Три года мы играли любовь, прятали свои чувства за экранными образами, их страстью, их болью, а теперь это мы. Без сценария, без пауз, без прикрытия. Только я и он.

Я вдыхаю, пытаясь немного унять этот трепет, но он только нарастает, как волна, готовая накрыть меня с головой. Он останавливается на пороге, чуть отступая, пропуская меня вперёд, и его ладони мягко ложатся на мои плечи. Комната встречает нас приглушённым светом, и я замираю, не зная, куда ступить. Сердце стучит так громко, что мне кажется — он слышит его.

Барыш поворачивает меня к себе, и я тону в его глазах — тёмных, нежных, с той самой искрой, которую ловила на съёмочной площадке, но теперь всё ощущается по-другому. Его пальцы касаются моих волос, убирают прядь с лица. Он наклоняется, и его губы оставляют лёгкий, почти невесомый поцелуй в уголке моих губ, от чего моё сердце замирает.

Пытаюсь дышать ровнее. Он отстраняется, делает шаг к окну, и его взгляд, короткий, но полный тепла, просит меня остаться. Я стою, наблюдая, как он медленно задёргивает шторы, будто закрывает нас от мира. Мой взгляд падает на кровать, и я представляю себя там — обнажённую, раскрытую, под его взглядом. Достаточно ли я красива? Как я буду выглядеть, лёжа перед ним? Эта мысль заставляет кровь прихлынуть к лицу, и я чувствую, как краснота заливает щёки. Это возбуждает и пугает одновременно.

Я хочу этого, но боюсь, что потеряю контроль. Боюсь, что он увидит меня такой, какой я никогда не показывалась.

Барыш подходит к кровати, одним плавным движением сбрасывает покрывало, и ткань тихо шуршит, падая на пол. Я смотрю на него, и волнение внутри растёт. Что будет дальше? Я такая — живая, шумная, с эмоциями, которые не умеют молчать. Вдруг я выдам слишком много? Вдруг он увидит меня и... что тогда? Но другая часть меня, та, что устала прятаться, хочет этого — хочет быть с ним, хочет этого ошеломляющего момента.

Он возвращается ко мне, останавливаясь так близко, что я чувствую его горячее дыхание.

— Я знаю этот наряд... — шепчет Барыш.

Его руки находят мой пиджак, и он медленно, с бережной осторожностью, снимает его с меня. Ткань падает на пол. Его взгляд, согревающий и внимательный, скользит по мне, и я пытаюсь сдержать дрожь, но она всё равно выдаёт меня.

Его пальцы находят застёжку моих брюк. Он опускается, помогая мне переступить через них, и его рука на миг задерживается на моей ноге чуть выше колена — там, где кожа особенно чуткая. Это лёгкое касание посылает по телу волну тепла, и я едва сдерживаю вдох. Он выпрямляется, и я вижу в его глазах нежность, которая успокаивает, но не унимает мой страх. Я всё ещё думаю о том, как буду лежать там, открытая, уязвимая. И щёки горят сильнее.

Его руки касаются моего боди. Он медленно спускает ткань с плеч, и она скользит вниз, по телу, пока не падает к моим ногам. Я стою перед ним обнажённая, и сердце начинает биться ещё сильнее. Хочу прикрыться, но его взгляд держит меня. Он не целует меня, не обнимает, но его близость обволакивает, как мягкое одеяло. Барыш делает шаг ближе, и его руки находят меня — мягко, с нежностью, провожая к кровати.

Ночь. Он.

Я осторожно опускаю её на простыни, ощущая, как мышцы спины постепенно расслабляются под моими ладонями. Прохладный шёлк встречает её, и я вижу, как по плечам пробегает лёгкая дрожь.

Она лежит передо мной, обнажённая, и впервые за все эти месяцы я могу действительно смотреть. Не украдкой, не мельком — а медленно, подробно, как будто изучаю карту сокровищ, которая наконец-то в моих руках.

Я ложусь рядом с ней, опираясь на локоть, и просто смотрю. Смотрю, как узкая полоска лунного света скользит по её ключицам, очерчивая каждую впадинку.

Её грудь поднимается и опускается чуть быстрее, чем должна. Она пытается прикрыться руками, но я мягко отвожу их в стороны, прижимая к матрасу.

— Нет, — мой голос звучит хриплее, чем я ожидал. — Я хочу видеть.

Она краснеет — не просто щёки, а вся, от груди до лба. Этот румянец растекается по ней, как вино по белой скатерти, и я осознаю, как моё собственное тело отвечает на эту красоту.

Мои пальцы поднимаются от тонких запястий вверх по рукам. Я чувствую подушечками пальцев каждый её мягкий изгиб. Дрожит, замечаю я.

Медленно опускаюсь вниз, останавливаясь на первой родинке — той самой, что всегда выглядывала из-под выреза её платьев. Она расположена чуть выше левой груди, идеально круглая, размером с булавочную головку.

— Эту я знал наизусть, — шепчу я, обводя её указательным пальцем, подушкой пальца ощущая лёгкое возвышение. — Каждый раз, когда ты наклонялась, она подмигивала мне.

— Эта выглядывала иногда, соблазняя, но не открываясь до конца, — касаюсь родинки, что находится чуть ниже. Она менее заметная, продолговатая, как крошечное зернышко.

— А эту... — мой палец скользит по невидимой линии к животу, где прячется третья родинка. — ... я представлял только в мечтах.

Целую каждую по очереди.

Лёгким прикосновением целую над грудью.

Чуть ниже — с лёгким всасывающим движением.

На животе — оставляю влажный след языком.

Она вздрагивает.

— Ты... ты на всё обращал внимание? — её голос еле слышно.

Я лишь прижимаюсь губами к самой скрытой родинке в ответ. Она не видит моей улыбки, но ощущает по движению моих губ.

Она пылает подо мной — тот особый жар, который невозможно сыграть или подделать. Тепло разливается волнами, от губ к щекам, к вискам, заполняя всё пространство между нами. Её голос звучит как знакомая мелодия, но сегодня играющая по-новому, глубже, с чуть более низким оттенком, который я раньше не замечал. Каждый вдох пахнет ею — сладковатыми духами, смешанными с лёгкой солоноватостью кожи.

Я замечаю лёгкую вибрацию в её плечах, почти незаметное сопротивление — будто она ещё не до конца отпустила этот последний страх, и это сводит меня с ума. Я хочу, чтобы она забыла обо всём, чтобы в этом мире для неё существовали только мы и этот момент.

Мои пальцы медленно двигаются по её бархатистой щеке, отводя непокорную прядь волос. Провожу ладонью по её лицу, задерживаясь на мгновение. Боже, как я её люблю. Эти пышные ресницы, эти глубокие чёрные глаза... Спускаюсь к её губам, она вздыхает глубже, и я замечаю, как постепенно разжимаются её пальцы, ещё секунду назад вцепившиеся в простыню.

— Я тебя люблю, — шепчу я, касаясь её виска.

Она не отвечает словами, но её тело говорит за неё — мурашки бегут по шее, грудь вздымается, а губы слегка дрожат. Наши лица оказываются так близко, что дыхание смешивается в единый тёплый поток.

— Доверься мне, — мой голос растворяется в пространстве между нами. — Не бойся. Просто следуй за мной.

Я целую её не впервые — сотни раз до этого наши губы встречались перед камерами. Но сейчас нет дублей, нет режиссёра, который может сказать «стоп, снято». Скольжу губами по её уголку рта, затем — по нижней губе, давая ей время откликнуться. И она отвечает — сначала осторожно, потом увереннее, глубже. Её руки обвивают мою шею, пальцы запутываются в волосах.

Мы знаем все эти движения, но теперь они наполняются новым смыслом. Её губы размыкаются в тихом стоне, и я понимаю — наконец-то мы свободны. Больше не нужно притворяться. Не нужно останавливаться. Только мы. Только этот момент. Только правда, наконец вырвавшаяся на свободу.

На мгновение замечаю, как её дыхание замирает. Не тороплюсь двигаться дальше, давая ей время прочувствовать каждый сантиметр этого пути.

Целую выпирающую жилку на шее, ощущая, как бьётся её пульс — бешеный ритм, выдающий волнение. Мой язык скользит вдоль мышц, чувствуя, как они напрягаются под прикосновением. Она пахнет здесь иначе — смесью духов и чего-то личного, того, что не скроешь под слоем парфюма.

Мои зубы слегка касаются её — не кусая, а лишь обозначая границу между «можно» и «чуть больше». Её пальцы в моих волосах говорят на языке, понятном без слов — ногти слегка царапают кожу, когда мне нужно замедлиться, сжимаются сильнее, когда я нахожу особенно чувствительное место.

Ключица становится моей следующей целью. Очерчиваю её контур сначала губами, затем языком, наслаждаясь тем, как её тело слегка выгибается навстречу. Здесь она особенно гладкая, будто специально созданная для поцелуев. Ловлю каждое мимолётное движение, когда она переводит дыхание. Мои пальцы в это время скользят по её плечам, ощущая, как мурашки бегут вслед за моими прикосновениями.

Я чувствую тепло её груди, нежную податливость тела. Целую, не спеша, сначала одну, потом другую. Мои губы находят сначала те места, что всегда были на виду — верхние изгибы, затем спускаются ниже, туда, где она становится особенно чувствительной.

Её ритм сбивается, когда я нежно прикасаюсь губами, её грудь трепетно отвечает на ласку. Она издаёт тихий, еле слышный звук — будто пытается сдержаться, но не может. Пальцы бессознательно удерживают мою голову, мягко направляют, подсказывая, где ей приятнее всего. Я послушно следую этим намёкам, её тело постепенно растворяется в ощущениях.