Ловушка для двоих

Лондон. Спектакль окончен.

Выйдя из Кембриджского театра, Эврим села в такси. Слёзы душили её изнутри. Воздуха стало не хватать. Она открыла окно, и в салон ворвался холодный вечерний воздух и шум. Чужой равнодушный город, незнакомые лица, проплывающие за окном, бесконечная необходимость быть сильной.

Казалось, достаточно легкого прикосновения, и она рассыпется на части, как сегодня её образ на сцене. Рассыпется под тяжестью той ноши, что сама взвалила на свои плечи.

Расплатившись, Эврим вышла из такси и направилась к отелю. Вошла в номер, толкнув дверь плечом, та захлопнулась с глухим стуком.

— Kahretsin! — воскликнула она.

«Как ты могла так плохо играть? — стучало в висках. — Как поддалась обстоятельствам? Где твоя сила, твой стержень, который всегда тебя держал?»

Она швырнула сумку на диван. Та опрокинулась, из неё посыпались вещи. Эврим не обратила на это внимания и подошла к окну. Ей было горько, внутри ощущалась пустота. В груди стоял тяжёлый ком — смесь стыда и обиды на себя. Её терзало невыносимое желание рассказать кому-то, как она устала. Она попыталась успокоиться, сделав несколько вдохов и выдохов, но это не помогло.

Провела руками по лицу, будто пытаясь физически стереть это состояние. Попытка оказалась тщетной.

Эврим почувствовала себя маленькой девочкой, которую обидели, а пожалеть было некому. Ощутила себя одинокой и никому не нужной.

Отвернувшись от окна, она увидела на столе телефон и мгновенно схватила его. Быстро нашла его имя и нажала вызов.

Греция. Решение.

Барыш сидел в лобби отеля с бокалом виски. Всё вокруг выглядело обыденно: он листал социальные сети, жена сидела напротив и смотрела в телефон. Сыновья играли в автоматы, смеялись и дергали рычаги.

Он знал, что к этому времени спектакль в Лондоне уже должен закончиться. Обновил ленту, нажав «воспроизвести». Видео началось. Эврим вышла на поклоны, раздались аплодисменты. Барыш отмотал запись назад и снова пересмотрел этот фрагмент. Её лицо было слишком напряжённым, как будто сама не своя.

Он сделал глоток виски. Вернулся к просмотру. Увидел, как она опустила голову, задержала дыхание, как поникли её плечи — будто вся тяжесть мира легла на них.

«Она сейчас разрыдается... — мысленно произнёс он, глядя в экран. — Что с тобой, Эврим? Почему ты в таком состоянии? Что там с тобой происходит?»

Раньше он видел эти спектакли не раз, но никогда ещё она не выглядела такой подавленной, поникшей. Ему стало некомфортно. Глубоко внутри шевельнулась боль от осознания того, что он не может быть рядом.

— Что ты там такое увидел? — раздался голос Айше. Тихий, но настойчивый.

— Ничего, — сказал он коротко. — Всё нормально.

— Ну я же вижу, что не всё нормально.

— Всё нормально.

Она внимательно посмотрела на него. Заметила, как Барыш снова приблизил изображение, и поняла — он смотрит что-то важное.

Но он этого не заметил. Он был полностью в другом месте. За тысячу километров. Рядом с женщиной, которую любил.

Барыш резко допил остатки виски, встал, слегка задев стул, и коротко бросил:

— Принести тебе что-нибудь из бара?

— Коктейль, — ответила она, провожая его настороженным взглядом.

Он вернулся с двумя бокалами — один поставил перед Айше, второй оставил себе. Снова взял телефон и продолжил смотреть.

Он не узнавал ту Эврим, которую знал. Ту Эврим, которая одним жестом могла завладеть вниманием всей аудитории.

«Что с тобой? — снова повторил он про себя. — Что происходит? Эврим, ты же потрясающая актриса, почему ты так играешь?»

Он видел, как она смотрела в зал — но во взгляде не было ни блеска, ни огня. Только усталость и нетерпение. Как будто она хотела поскорее закончить, сбежать со сцены, сбросить маску и больше её не надевать.

Он никогда раньше не видел её такой. Ни на съёмках, ни на репетициях, ни на интервью. Она всегда была актрисой до мозга костей. Оставалась профессионалом.

Барыш пересмотрел фрагменты снова. Потом ещё раз. Его напряжение нарастало. Он замечал детали: нервные движения пальцев, она не смотрела в сторону своего партнёра. Он не произносил его имя даже про себя. Не хотел. Просто знал: этот человек рядом с ней. В кадре. На сцене. Возможно, и в жизни тоже.

Чувствовал вину. Если бы он раньше сделал выбор... возможно, сейчас всё было бы иначе.

Он оторвался от экрана, допил виски и осмотрел лобби. Но перед глазами стояла Эврим. Что с ней сейчас?

И тут телефон завибрировал.

На экране — её имя.

Эврим.

Сердце пропустило удар. Она никогда не звонила в нерабочее время. Никогда. И уж тем более — когда знала, что он с семьёй. Этот звонок был нарушением всех правил. Это был сигнал SOS.

— Я должен ответить, — бросил он Айше, и быстро вышел из лобби...

В трубке повисла пауза, за которой последовал тихий, сдавленный всхлип. Ему стало не по себе.

— Барыш... Ты мне нужен... — прошептала она, и в этом шёпоте была вся её боль. Вся беззащитность. И доверие.

Ему не нужно было спрашивать, что случилось. Всё было ясно. Она позвонила ему. Не кому-то ещё, а ему. Несмотря на дистанцию, на молчание, на всё, что между ними было, она выбрала его. Это значило больше, чем слова. И для него это изменило всё.

В нём появилось не просто решение, а потребность — такая же естественная, как дыхание. Никаких колебаний.

— Эврим, послушай меня внимательно, — сказал он спокойно. — Я рядом. Слышишь? Я здесь. Всё будет хорошо. Садись на поезд, поезжай в Париж. Я вылетаю к тебе. Я позабочусь обо всём. Ты не одна.

Она не удержалась и снова всхлипнула. Он хотел быть рядом прямо сейчас. Обнять её, прижать к себе и дать понять, что она не одна.

— Эврим, ты слышишь меня? Поезжай в Париж, — повторил он чуть тише, ласково. — Я вылетаю. Не думай ни о чём.

— Хорошо, — чуть слышно ответила она.

Он знал, что должен быть рядом. Не потому, что она попросила, или потому, что он обязан, а просто потому, что иначе не мог. Она позвонила — и этим всё сказано.

Он положил трубку. Её голос всё ещё звучал в голове. Он понимал: этот звонок — не просто сообщение о беде, а признание. Что-то изменилось. Не в ситуации, а в ней.

Он понял, что если сейчас приедет к ней, не сделав важного шага, его поддержка будет лишь кратковременной передышкой, а не решением. Потом она снова отдалится, как делала это раньше.

Пришло его время действовать.

Не завтра.

Не потом.

Сейчас. Он чувствовал, что она нуждается в нём. И он должен быть решительным и честным.

Он вернулся в лобби. Айше сидела на том же месте, но теперь её взгляд был другим — настороженным.

Барыш подошёл, сел в кресло, придвинулся ближе и начал разговор:

— Айше, это может прозвучать неожиданно... но, думаю, для нас обоих это достаточно ожидаемо. Я развожусь с тобой. Сейчас я улетаю. У меня срочные дела.

Она сначала даже не шевельнулась. Только резко вдохнула носом, чуть прищурившись — пыталась понять, шутит он или нет.

— Что ты несёшь, Барыш? — с неким раздражением спросила она.

— Айше, прошу, не устраивай сцен. Я уже всё решил. Что бы ты ни сказала, я всё равно уеду. Я прилечу через четыре дня. Мы поговорим. Мы всё обсудим. Прости. Мы всё оформим, как ты захочешь.

— То есть ты меня здесь оставляешь? С детьми? В Греции?

— Айше, прекрати. Да, вы останетесь здесь. Ничего не случится. Я уверен, ты со всем справишься.

Она глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки, но в уголках глаз уже блеснуло что-то острое — обида, злость, боль. Он не стал ждать, пока она подберёт слова. Просто встал, и не оглядываясь, направился к лифту.

Несмотря на всю напряжённость ситуации, внутри него начинал полыхать огонь: она позвонила... я ей нужен... я лечу к ней...

Лондон-Париж.

Поезд погружается в тоннель под Ла-Маншем, за окном воцаряется темнота, как будто весь мир исчезает, оставив после себя лишь ритмичное стучание колёс и редкие вспышки света, выхватывающие из мрака серую стену напротив. Я сижу у окна, не шевелясь, мой взгляд устремлён в пустоту, а мысли, как поезд в тоннеле, идут по одному и тому же пути.

Мой путь в актёрстве не был лёгким. Я прошла через сотни проб, отказов и ролей, которые оставались незамеченными. Были моменты, когда я сомневалась — может, это не моё? Может, мне стоит сдаться?.. Но потом пришёл сериал «Клюквенный щербет» — и перевернул мою жизнь.

Это место, где мне всегда хорошо, где я чувствую себя комфортно, где полностью раскрываюсь как актриса. Моя героиня Кывылджим стала не просто ролью, а частью меня.

Эта умная, сильная, ранимая, живая и неоднозначная женщина даёт мне шанс показать, на что я действительно способна. Но главное — она дарит мне её историю. Историю любви, настолько красивую и сложную, что даже сейчас, произнося эти слова, я чувствую мурашки.

Наш дуэт с моим партнёром Барышем, играющим Омера — это не просто актёрская химия, а какое-то волшебство. Он — мой надёжный якорь, человек, который своей мудростью и спокойствием уравновешивает мою импульсивность. В жизни я могу иногда утонуть в переживаниях, а он одним взглядом или шуткой возвращает мне равновесие. И именно поэтому на экране между нами — та самая любовь. Та, в которой есть и страсть, и нежность, и боль, и бесконечное понимание.

Мы не играем идеальную пару — мы играем настоящую. Со всеми ссорами, недоговорённостями, моментами слабости и сияющими вспышками счастья.

И, кажется, именно поэтому зрители верят нам так сильно, что даже начали представлять нас вместе в реальной жизни, несмотря на то, что Барыш женат. Но это лишь подтверждение: мы смогли влюбить в себя их этой историей.

Три года назад я и представить не могла, что строки наших диалогов будут цитировать, что люди будут плакать и смеяться вместе с нашими героями. «Клюквенный щербет» не просто меняет мою карьеру — он учит меня, какой глубокой может быть любовь, если в неё верить по-настоящему. И теперь, когда нас ждёт четвёртый сезон, я знаю — это та самая роль, ради которой стоило пройти через все трудности. Потому что Омер и Кывылджим стоят того.

Поезд выныривает из тоннеля, и за окном появляется Париж — не тот, что на открытках, с Эйфелевой башней и романтичными улочками, а серый, промышленный, с ржавыми трубами, бетонными стенами, заброшенными платформами. Город без прикрас, как и состояние моей души.

В этот момент раздаётся звонок.

Я вздрагиваю, словно просыпаюсь ото сна.

Барыш.

— Я взял билеты, — говорит он, как всегда, уверенно и спокойно. — Скоро прилечу, отель уже забронирован. Мы встретимся — и всё решим.

— Хорошо, — тихо отвечаю я.

Поезд выныривает из промышленных окраин, и за окном предстаёт настоящий Париж — с балконами в плюще, узкими улочками, проблесками солнца, скользящими сквозь тучи. Я просыпаюсь вместе с городом, во мне разливается волнение — не тревога, не сомнение, а робкое ожидание того, что принесёт нам эта встреча.

Отель. Ожидание.

Такси остановилось у отеля Four Seasons. Швейцар забрал чемодан и проводил Эврим до ресепшена. Передав паспорт, она вежливо отказалась от предложенных напитков.

Ей не хотелось ни с кем говорить — только остаться одной. Вскоре подошёл портье и предложил сопроводить её. Переступив порог номера, Эврим замерла в изумлении перед роскошью — огромная гостиная, спальня с кроватью, поражающая размерами, и потрясающий вид на Эйфелеву башню. Даже отдельная комната с джакузи.

— Ты сумасшедший, Барыш! — улыбнулась Эврим.

Проводив портье, она осталась в тишине. Окинув взглядом номер, заметила на столе комплимент от отеля — огромное блюдо со спелыми фруктами и бутылка шампанского.

Всё было невероятно красиво, но её сердце оставалось безучастным, мысли были в другом месте.

— Господи, что я наделала? Как я могла ему позвонить? — прошептала она.

Словно в вакууме, она опустилась на диван, не в силах оценить изысканность номера.

Закрыла глаза, и её разум наводнили бесчисленные вопросы.

— Как я вообще до этого дошла? Как я могла ему позвонить? — повторяла она про себя снова и снова.

Она поднялась, метнулась вперёд, но в полушаге замялась, будто передумала, резко развернулась и тут же остановилась.

— Он же женатый человек, — сказала она громче, будто хотела, чтобы кто-то услышал. — Он отдыхает с детьми, семьей. Я просто беру и выдергиваю его. Я должна ему всё объяснить.

Она прижала ладони к глазам, пытаясь остановить мысли, рвущиеся наружу.

— И как я ему объясню? И что я ему объясню? — вскинула она руки. — Что мне невыносимо, что я не могу больше играть в этом спектакле, что я не переношу Керема, что меня уже тошнит от него?

Она остановилась посреди комнаты, словно забыла куда шла. Её движения были обрывочными, хаотичными, как сами мысли.

— Как я ему в этом признаюсь? Он же говорил мне не брать этот спектакль, объяснял, пытался донести до меня не то, что я не справлюсь, не то, что не смогу, а то, что это избыточная нагрузка. А я, я, я... почему не послушала его?

Она снова заходила по комнате, руки взлетали вверх, потом резко падали, как будто она сама себя отвергала.

— Почему? Да потому что мне всё надоело. Я хотела убежать, убежать от тебя, Барыш, — прошептала она почти про себя.

Эврим остановилась, резко выдохнула и, запрокинув голову, закрыла глаза, будто пытаясь собраться с мыслями.

— Как это будет выглядеть с его стороны? Что я просто его использовала? Что я просто поддалась этой своей слабости, позвонила ему, зная, что он мне не откажет?

Она снова зашагала, теперь медленнее, но с той же напряжённой энергией:

— И потом, ну кому, кому я могла позвонить? Маме я это рассказать не могу, брату тоже не могу, подруги тоже не в курсе... Кому я могла это рассказать? Конечно, только ему. Но это же, наверное, использование человека?!

Она резко остановилась, будто её остановило собственное признание. Затем тихо добавила:

— Я себе всё напридумывала. И мне просто хотелось позвонить именно ему.

Она села на край дивана, обхватила голову руками.

— Господи, что со мной происходит?

В этот момент телефон на столе зажужжал — пришло уведомление. Она вздрогнула, резко выпрямилась и почти машинально схватила его.

Сердце замерло.

«Я прилетел. Думаю, буду через час».

Отель. СМС.

Эврим стояла посреди комнаты, прижимая к груди телефон. На её лице расцвела лёгкая улыбка — та, что зарождается в сердце и не поддаётся контролю.

— Он прилетел, — прошептала она, чувствуя, как пульс ускоряется, словно сердце впервые за долгое время решило о себе напомнить.

Он и вправду прилетел сюда ради неё!

— Он едет, — повторила она, смакуя слова, словно они могли обрести форму. И вдруг рассмеялась — тихо, почти шёпотом, но так искренне, что внутри распахнулась давно забытая дверца, выпуская светлое тепло.

— Что со мной? — улыбнулась она. — Смеюсь, как девчонка перед первым свиданием.

Вдруг она взглянула в зеркало — и ахнула. Катастрофа! Волосы стянуты в растрёпанный пучок, на ней — какая-то непонятная футболка, мятая юбка, лицо, как будто она не спала всю неделю.

Нет, так не пойдёт. Нужно привести себя в порядок. Сорвалась с места, будто внутри щёлкнул невидимый метроном, задавший сумасшедший ритм. Плечом врезалась в дверной косяк, выругалась, понеслась дальше.

В ванной быстро приняла душ. Едва вытершись, бросилась к чемодану, где был лишь один наряд, который она могла сегодня надеть — чёрное прозрачное боди с глубоким вырезом, узкие брюки и строгий пиджак. Дерзкий, уверенный образ. Мелькнуло лёгкое разочарование: он уже его видел. Пальцы скользнули по ткани, и воспоминание о вечере в честь выхода сотой серии сериала ожило — его взгляд, её игра, их бешеный танец без слов. Этот образ всё ещё дышал их историей.

Халат соскользнул с плеч. Эврим, ощущая, как волнение сменяется уверенностью, начала одеваться. Боди обняло фигуру, подчёркивая каждый изгиб, словно вторя её внутреннему огню. Узкие брюки добавили строгости с ноткой дерзости, пиджак завершил образ, придав ему силу и элегантность. Она двигалась быстро, каждый жест был точным — будто она не просто надевала одежду, а создавала себя заново для этого момента.

Вернувшись к зеркалу, Эврим завершила превращение. Руки слегка дрожали, пока она
наносила тушь. Румяна легли чуть ярче обычного. Последний штрих — алая помада. Эврим посмотрела на своё отражение и кокетливо улыбнулась.

Теперь она готова встретить его.