20
Я сидела в кресле и все никак не могла собраться с силами.Уже наступила ночь,но я даже не разложила чемодан.
Мы с Олей и Лизой еще долго ревели,пока ехали домой.До того,что у троих покраснели лица.Лиза в шутку сказала:
— У нас скоро будет копыльское море.
Дома я еще проплакалась.Потом сидела,вспоминала лагерь и залезла в телефон,заходя в нашу группу с третьим отрядом.
Я пролистывала ленту,и сердце каждый раз сжималось,когда натыкалась на знакомые лица.В группе уже вовсю выкладывали фотки: кто-то сфоткал нас на свечке,где мы сидим в обнимку,у кого-то видео,как мы всей толпой поём и орем под гитару.
Я включила одно – и тут же в комнате зазвучали голоса.Мой собственный смех,чужие выкрики,фальшивые ноты.Но всё это было таким живым,будто я снова там.
— Ну давай,Нугзар,станцуй! — донёсся чей-то крик,и на видео он в шутку пытается что-то изобразить,а мы валимся со стульев от хохота.Я сама не заметила,как улыбнулась сквозь слёзы.
На другой фотке мы с Олей и Лизой.Все трое красные,взъерошенные,но счастливые.Подпись гласила: «Вот это копыльские чыксы!»
Дальше смешное видео из комнаты,где Димон на спор пытался залезть на шкаф,и,конечно,грохнулся на пол.Комментарии под ним уже взорвались смайликами и мемами.
Я долго листала,пересматривала,переслушивала,и чем дальше,тем сильнее накатывало: как же быстро всё это прошло.Казалось,ещё вчера мы впервые знакомились,ещё вчера хохотали ночами,ещё вчера придумывали глупые шутки,которые теперь поймём только мы.
Я уткнулась в подлокотник кресла,сжимая телефон в руках.Слезы снова подступили,но теперь уже не горькие – светлые.Просто от того,что я всё это пережила.
Я продолжила листать,и вот наткнулась на фото,где мы с Нугзаром стоим рядом.Он вечно такой высокий,чуть сутулый,а я будто прячусь рядом с ним.На снимке мы оба смеёмся – кто-то явно сказал глупость,и в этот момент я даже не думала,что когда-нибудь буду рассматривать это фото,как что-то ценное.
Я увеличила его.Глаза Нугзара были полузакрыты от смеха,а у меня на лице чистая,настоящая радость.Не натянутая,не для кого-то,а самая настоящая.
Потом попалось видео.Мы сидим в беседке,и он что-то рассказывает с таким грузинским акцентом,что вся компания валится от смеха.Я за кадром смеюсь громче всех.И как-то так странно,тепло стало внутри,будто всё это – только наше.
Нашла ещё один ролик: я дурачусь,а он из-за камеры тихо бросает:
— Наташа,хватит.
И я,конечно,сразу замолкаю,но в глазах у меня блеск,и это заметно даже сквозь экран.
Я сидела с телефоном в руках и не могла понять – почему именно эти моменты бьют сильнее всего? Не песни у костра,не свечка,не игры.А именно он.Его голос,его взгляд,наши случайные фотографии.
И внутри поднялось чувство,будто я оставила там не просто лето.Я оставила часть себя.
Казалось,что каждое фото,каждое видео тянет меня обратно.Туда,где всё казалось живым,настоящим.Где он смеялся своим хриплым голосом,где я чувствовала себя нужной рядом с ним.
На одном фото я стояла вплотную к нему – и только сейчас заметила,что он смотрит не в камеру,а куда-то на меня.Едва заметный уголок губ поднят,как будто я сказала что-то глупое,и только он понял.Я невольно улыбнулась.
Я отложила телефон и поднялась к столу.На полке лежала та самая стопка распечатанных фотографий,которую я сделала по приезду,а рядом – ещё не тронутый белый лист.И тут я вспомнила.
Я же отдала ему бумажку.
Смешно: всего не особо много слов,написанных наспех,дрожащей рукой,но почему-то именно эта мысль не отпускала меня.Он держал её сейчас у себя.Может,уже выбросил.Может,спрятал.
И от этого внутри стало щемяще-тепло.
Я взяла фотографии и начала развешивать их на стену.С каждой приколотой кнопкой комната оживала: вот костёр,вот мы всей толпой в беседке,вот Нугзар в нелепой позе,когда мы зашли в комнату,а он спал.
А между ними я.Как будто всё это было не летом,а другой жизнью.
Но главное – я знала: у него остался кусочек меня,тот самый листок.И втайне надеялась,что он его не потеряет.