дополнение
---
Лиззи проснулась с ощущением, что сегодняшний день будет последним.
Утро началось с того, что ингалятор, её верный спутник последних трёх лет, выдал последний слабый «пшик» и замолчал навсегда. Она трясла его, стучала ладонью, даже попробовала разобрать маленькими детскими пальчиками — бесполезно. Пластиковый корпус лишь жалобно скрипел в ответ, будто прося прощения.
За завтраком она сидела, уткнувшись носом в тарелку с холодной овсянкой, и старалась дышать ровно, через силу. Каждый вдох давался с трудом, будто в груди лежал тяжёлый камень.
— Опять твои штучки, — фыркнула соседка по столу, тыкая вилкой в её недоеденную порцию. — Вчера с хлебом возилась, сегодня с кашей.
Лиззи не ответила. Она смотрела, как её собственное дыхание оставляет слабые следы на холодной поверхности ложки.
---
После завтрака воспитательница, миссис Гретхен, вызвала её в кабинет.
— Лиззи, дорогая, — женщина улыбнулась слишком сладко, поправляя очки. — Ты ведь знаешь, что сегодня генеральная уборка?
Лиззи кивнула. Она знала. Каждую последнюю пятницу месяца старшие дети убирали подвал.
— Робина нет на этой неделе, поэтому ты пойдёшь вместо него.
Лиззи почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
— Но... у меня... — она сглотнула, пытаясь выдавить из себя слова.
— Что, милая?
— Астма, — прошептала Лиззи.
Миссис Гретхен наклонилась, и Лиззи увидела в её глазах то, что видела всегда: безразличие, прикрытое фальшивой заботой.
— Ты же большая девочка, — сказала воспитательница, протягивая ей тряпку и ведро. — И подвал совсем маленький.
---
Лестница в подвал скрипела под ногами, будто предупреждая. Каждая ступенька казалась Лиззи последней. Она спускалась медленно, держась за перила, чувствуя, как с каждым шагом воздух становится гуще, тяжелее.
Дверь в подвал была старой, с облупившейся краской. Ручка — холодной и скользкой.
Лиззи глубоко вдохнула — и толкнула дверь.
Дверь щёлкнула
Тот сломанный замок все ещё не починили.
Тьма проглотила её.
---
Она стояла посреди подвала, прислушиваясь к звукам: капающая вода, скрип старых балок, шорох...
Нет, не шорох.
Шаги.
— Хлоя? — позвала Лиззи, и её голос дрогнул.
Тишина.
Потом — лёгкий скрип. Шаги. Не по полу — по стене, будто кто-то ползёт вверх ногами.
Лиззи почувствовала, как сердце забилось чаще.
— Билл?
Никто не ответил.
Она достала ингалятор, вдохнула. Пусто.
Он кончился утром.
---
Сначала закололо в груди. Потом — будто нож воткнули между рёбер и повернули.
Лиззи упала на бок, хватая ртом воздух.
— Помогите... — выдохнула она.
Никто не услышал.
Кашель разорвал горло. Слюна потекла по подбородку.
Она ударилась головой о пол — боль пронзила виски, но дыхание не вернулось.
---
Тени сдвинулись.
— Мама? — прошептала Лиззи.
Из угла вышла Хлоя. Не настоящая. Прозрачная. С дырой на левой щеке (как будто пуля прошла навылет).
— Ты не должна была... — Хлоя коснулась её лба. Пальцы были ледяные.
Билл встал за спиной. Мокрый. С лицом как у утопленника.
— Теперь ты наша, — сказал он.
Лиззи поняла: она умирает.
---
— Я... не хочу... — Лиззи закашлялась кровью.
Хлоя наклонилась.
— Ты можешь остаться. С нами. Или...
Билл достал нож. Тот самый.
— Позови папу, — прошипел он. — Он придёт. И ты сможешь... отомстить.
Лиззи закрыла глаза.
Вдох.
Выдох.
Тишина.
---
Утром дверь открыли.
Костя застыл на пороге.
Лиззи лежала на спине. Рот — открыт. Глаза — смотрят в потолок. В руке — сломанный ингалятор.
На стене кровью (или краской?) написано:
«Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ОДНА».
Рядом — три детских ладони. Две большие. Одна маленькая.
Свежие.