[存在しない谷] "Сондзай шината ни" - Ущелья небытия.
(Обложка: by akaDabi)
"Путешествие - это не просто перемещение тела. Это путь вглубь себя, где каждая тропинка открывает новые горизонты понимания."
— Хаясика Садао (早坂貞男), японский философ и мастер дзен, известный своими учениями о внутреннем пути и гармонии с природой.
Найдёт ли он лекарство для мамы?
Акт 1 "Лесная тень"
Эпиграф:
Лес говорит с теми, кто идёт без намерения победить.
Здесь шаг весомее удара, а тишина — громче крика.
Горные хребты Эветаки спали в тумане. Лес прятал дыхание, словно слушал, кто осмелился ступить на его тропы. Тишина была не просто отсутствием звуков — она давила, как предчувствие. Лишь шорох замёршей травы, крошившейся под лапами, выдавал движение.
Воздух был чист и прохладен, а серебристый иней, сверкающий на листьях, контрастировал с холодной тенью.
На вершинах лес словно растворялся в зелёном безмолвии. Вороны, паря в вышине, видели только бескрайний океан листвы, сливающийся с небом.
Мир пробуждался. Лучи солнца пробивались сквозь густую крону, рисуя узоры света на влажной земле. Туман медленно таял, уступая место аромату хвои и сырой земли. Хирозверь замер, вдыхая его полной грудью. Сердце забилось быстрее.
Его лицо притягивало взгляд — тонкие, острые черты напоминали лисицу, будто сама хитрость притаилась в его взгляде. Бело-золотистая шерсть мерцала в солнечном свете, играя отблесками на щеках и шее. Чёрные уши с тонкими кисточками подрагивали, улавливая малейший шорох — как антенны живого мира. Он двигался с лёгкостью, будто ветер подталкивал его шаги, а небо наблюдало с благословением.
На поясе — мешочки с высушенными травами, среди них — зверобой, терпкий и тёплый на запах. Камыш, скромный на вид, торчал из перевязи, как обманчивая простота. В лапах — манускрипт, покрытый пятнами времени, с краями, будто обожжёнными заклинаниями. Из него тянулся запах старого леса, мха и дождя.
Его дыхание было ровным, глубоким, с внутренней тишиной охотника. Кожа едва светилась — магия медленно вытекала из него, как жар от угля. А ковбойская шляпа на его голове покачивалась в такт шагам, завершая образ странника, которого не проведёшь — и не забудешь.
Акт 2 "Силы пробуждения"
Он вглядывался в рощу, будто ожидал, что деревья заговорят. И они действительно говорили — трещанием веток, вздохами листьев, изменчивым запахом воздуха. Здесь всё было знакомо, но странно чуждо.
Он пришёл сюда не ради славы. Его цель — Исуфилка. Единственный шанс спасти маму. А ещё — доказать, что он достоин быть частью леса, а не только его отражением.
– Новое задание: Взаимодействие с природой. Прогресс: 1 из 10.
Холодный голос разрезал тишину, как лезвие по льду. Не видение — система. Не магия — структура. Она рождала его силу, но и приковывала цепями — невидимыми, но ощутимыми в каждом шаге, взгляде, выборе.
Он привык к её присутствию. Даже когда просто двигался — система считала. Очки капали, как дождь, и каждый миг имел вес.
Хирозверь шагнул вперёд.
Корни деревьев отозвались, будто чувствовали его. Воздух дрожал. Трава склонялась. Природа знала — он здесь.
Он провёл лапой по стволу молодой ели. Древо отозвалось легким трепетом.
– +2 очка.
Подсказка мелькнула: «Соприкосновение с ростом. Принятие». Он не ожидал награды — но система чувствовала.
Он бросил орех белке.
Та метнулась, схватила, исчезла в ветвях.
– +3 очка.
Подсказка мелькнула: «Осознанность. Понимание потребностей».
Он кивнул — здесь важен не поступок, а намерение.
Он поднял с земли гладкие камешки, метнул в реку.
Они отскочили, звеня, как колокольчики.
– +4 очка.
Круги воды отразили небо.
Он остановился, чтобы коснуться клочка мха — мягкого и прохладного под лапой.
По когтю медленно пробежал жук. Он не стряхнул его.
Просто наблюдал.
— +5 очков.
Подсказка: «Неподвижность. Невмешательство. Слушание.»
Он провёл лапой по коре старой ивы.
Прикосновение — едва ощутимое. Но дерево отозвалось, будто в его корнях шевельнулась память.
– +6 очков.
Он вдохнул глубже, задержал дыхание, и лишь слушал: птицы, ветер, шелест трав.
Мгновение полной тишины — без мыслей. Только он и лес.
– +7 очков.
Природа ответила: «Слияние. Принятие тишины».
Он побежал вдоль берега.
Тело подстроилось под течение, дыхание стало ритмом реки.
– +8 очков.
Она принимала. Но испытывала.
Голос вернулся — холодный, как утренний иней:
– Каждое действие имеет свой вес. Очки — не награда, а отражение глубины.
Хирозверь остановился, вслушиваясь в тишину леса. Нос защекотал запах влажной пещеры, той самой, где когда-то играл с волчатами. Мелькнувшая память обвила его, как густой туман, скрывая реальность.
Вспышка.
— Папа! Папа, смотри, я сам нашёл ягоды!
Маленький волчонок стоял у входа в пещеру, его глаза сияли от гордости. Позади, чуть подальше, была сестра — тихая, ласковая, её шерсть пахла мхом.
Он улыбнулся, но воспоминание, как огонь в темноте, мгновенно погасло. Реальность вернулась, и пространство снова обрело форму.
– Осторожно. Опасность близко.
Движение в чаще. Тень.
Три волка.
Сквозь туман каньона скользит тень — серебристая волчица — Маю. Шерсть поблёскивает, словно припорошена инеем. Она движется легко, почти бесшумно, будто сама часть тумана. Уши насторожены, взгляд холоден. В лапах — сила, в походке — грация. Хвост рассеивает дымку.
Из мрака выходит он — фиолетовый вожак — Велароса Силуэт поднимается, как дух скал. Массивный, со шрамами, окутан фиолетовой тенью. Мускулы перекатываются с каждым шагом. Глаза — тлеющие угли. Он идёт медленно, уверенно. Стоит — как скала. Молчит — как приговор.
Акт 3 "Танец разрушенных нитей"
Вперёд вышла одна — Маю.
В лапе — ледяное копьё, выкованное дыханием леса.
Она метнула. Воздух вспоролся.
Он шагнул вбок. Успел. Почти.
Острие полоснуло по плечу.
Кровь на снегу. Живая.
— Я не остановлюсь. Даже если сгорю.
Он выхватил два серпа — кора и металл, вплетённые в дугу.
Первый удар — ветка летит.
Второй — магия резонирует. Воздух рвётся, листья взлетают.
Маю отпрянула. Но не от второго.
– Заклинание излома.
Под ней треснул лёд — внутренний, не физический.
– +9 очков. Удар в сознание.
— Ты научился пользоваться системой… но не услышал леса, — прошептала она, дрогнув.
Он молчал.
Слово — потеря времени. Точность — всё.
Он собрал силу.
– Заклинание гравитационного толчка.
Прыжок. Вес тела возрос. Он рухнул. Земля вздрогнула.
Мир содрогнулся.
Руки задрожали, мышцы напряглись, все чувства кричали — беги. Но в глубине его сознания, будто в укромном уголке, прозвучал тихий голосок — тёплый, как дыхание в мех, тот самый, что всегда звал не к страху, а домой.
"Ни-сан!"
Вспышка.
В этот момент его сознание на мгновение утонуло в туманной мгле. Вихрь воспоминаний окутал его, как ледяная пелена, заслоняя всё вокруг. Внутренний мир закружился, и он вновь оказался в том месте, где всё начиналось. Снег покрывал землю, горы вырисовывались вдалеке, а иней, словно нежный покров, укрывал сосны. Пещера — та самая пещера, где он когда-то познал не только силу, но и свою связь с лесом. Стены её хранили рисунки Оками, древних стражей, их глаза смотрели в будущее, а их силуэты, казалось, продолжали жить в этих холодных камнях.
Сестра стояла рядом, указывая на символы, её глаза сияли светом, полным силы и гармонии. Она была для него не просто родственницей, но и проводником, что вела его по пути, который когда-то казался таким ясным. Но теперь её образ стал едва заметным призраком прошлого — далёким и неуловимым.
Вихрь воспоминаний резко сменился, и вот, перед ним вновь появилась Маю, стоявшая у входа в пещеру. Её фигура была как живое воспоминание, как тень, несущая в себе последний отблеск утраченной гармонии. Она была частью того мира, частью его самого, и её присутствие ощущалось здесь, в этом месте, даже спустя столько лет.
Глубоко вдохнув, он почувствовал, как магия леса наполняет его тело. Это было не просто дыхание природы, это было дыхание древних духов, которых он чувствовал в своей крови. Он поднялся на ветку старого дуба, и взгляд его невольно скользнул по туману, как будто в поисках того, что он потерял.
В его памяти снова возникли образы. Внутри пещеры, среди волчат, был Йуки-Ока — белоснежный, как сама зима, и Фубуки, чьи глаза были холодными, как лёд. Их жизни зависели от Исуфилки, цветка легенды, растущего у ног Хирозверя. Цветок, что мог исцелить любую рану, но только в руках того, кто был достоин его силы.
Он был готов снова пройти через этот путь. Воспоминания не отпустят его — они будут с ним, пока не завершится этот долгий и мучительный путь к восстановлению утраченной гармонии. Страх и жертвы были неотъемлемыми спутниками, но он знал, что без этого не обрести ни силы, ни мира.
Взгляд его вернулся к реальности, но память всё ещё жила в нём. Волки стояли перед ним, их глаза не только горели боевым пламём, но и тоской по утраченной гармонии. И это было не просто желание победы — это было стремление вернуть баланс. Он взметнулся в воздух, его тело наполнилось магией, и лес, казалось, отзывался на этот вызов.
В глазах волков он прочитал то же самое, что и в своём собственном сердце — не просто бой, а стремление к восстановлению, к спасению того, что было утеряно. Туман вокруг них становился гуще, и каждый шаг в нём теперь был шагом к неизбежной битве, которая определит будущее леса, его самого и тех, кто в нём жил.
Реальность вернулась, как холодный удар. Он ощутил каждое воспоминание, как глубокую рану, обостряющую боль в настоящем. Тот же голос, те же чувства, но теперь они были глухи, словно эхом отголоски старых битв.
Бой — неизбежен. Возврата нет.
Туман сгущался. Магия леса пробудилась. Её пульс бился в венах, как отголоски древних ритуалов. Каждая травинка, каждое дыхание становились и врагом, и союзником.
Бой. Сейчас. Здесь.
Он бросился на Маю.
В лапе — обычный камыш. Но напитанный силой.
Взмах — по броне вспыхнул светящийся след. Не для смерти. Для осознания.
— Почему не убил? — Маю дышала тяжело.
— Потому что ты — часть леса. Уничтожив тебя, я раню его.
Тишина.
Из мха поднялся цветок. Исуфилка. Один белый лепесток. Он дрожал, как будто не решался — появиться или исчезнуть.
– Только тот, кто пожертвует собой, может сорвать его.
Голос системы прозвучал, как удар в сердце.
Он закрыл глаза.
Пещера. Волчата. Сестра. Её голос. Смех. Свет. Травы.
Он не колебался.
Клинок — в бок.
Боль разлилась. Но земля задышала.
Цветок сам взмыл в воздух и лёг в его лапу.
– +10 очков. Благословение леса разблокировано.
Маю опустилась на лапы. Волки отступили. Их боевой пыл исчез — осталась тень восхищения.
– Ты не просто демон. Ты страж.
Он не ответил. Только сжал цветок и исчез в тумане.
Голова вспыхивает болью. Руки судорожно тянутся к пустоте. Сладко-кислый запах карамели окутывает меня, как призрак детства
И снова, из глубины памяти, звучит голос Хиротца — моего отца. Его слова — тёплое эхо:
— В груди… тепло…
Я поднимаю ладонь к сердцу. Перед глазами — та самая комната. С неё всё началось. Мир закручивается в спираль, и вот я уже в белоснежной палате, где застыли стрелки часов.
Передо мной — мама. Лежит на койке, словно тень себя прежней. Голос её тих, но в нём слышна обречённость:
— Иссушение…
Пауза. Каждое слово давит, как ком в горле.
— Эта болезнь приковала меня к постели. Я не могу идти… но искра ещё живёт во мне. Она горит.
— Она не просто мать. Она — кукловод.
Их бой развернулся в лесу, где ветви деревьев тянулись друг к другу, словно строки древних каллиграфических свитков. Шаг влево — хруст. Шаг вправо — дыхание смерти. В воздухе — пепел и терпкая сосновая смола.
Хирозверь облизал губы — кровь. Своя. Лезвие срезало кожу с предплечья, но он не отпрянул. Наоборот — усмехнулся:
— Я заплачу телом, если это вернёт её. Забери пальцы. Забери зрение. Только отдай… её голос. Холодный. Живой. — прошептал он, пряча боль, словно нож в спину.
С грохотом ударила молния. Земля вздрогнула.
Из пыли вышел враг. Без лица.
Тихий, как шёлк в руках слепого. В одной руке — тантō. В другой — свиток, исписанный красной тушью.
— Думаешь, она была жертвой? — прошипел он. — Она — Амаэ-но-Сацуки. Та, что ткёт судьбы. Марионеточник среди богов. Твоя боль — её игла.
Хирозверь бросился вперёд. В каждом движении — смесь зверя и воина. Серпы скользнули… мимо. Враг исчез.
Позади — щелчок. Он едва успел отпрянуть, как из земли вырвался столб тумана, наполненный криками.
— Иллюзия… Нет. Это — память. Её.
— Что ты сделал?! — закричал он, сжимая голову в ладонях.
Перед глазами вспыхнул образ мамы. Но теперь — с девятью руками. Каждая держала нить: красную, золотую, серую… На концах — они. Азральда. Хиротца. Даже враг перед ним.
— Она знает, кто падёт… и кто встанет, — голос врага дрогнул. — Мы — карпы в её водопаде. Прыгнешь — станешь драконом. Упадёшь — станешь тенью.
— Я не тень! — Шисуи выхватил кинжал и метнул его. Враг уклонился… лишь на волосок — ровно настолько, чтобы попасть под удар.
Азральда влетела в бой — не сестра, а вспышка. Когтистая рука рассекла врагу грудь. Но… рана исчезла.
Он развернулся, мазнул свитком по воздуху. Пространство треснуло, как лёд. Из трещин выползли новые тени.
— Мамина защита… Она сделала нас такими. Мы — её клинок. Её щит. Её плата за время.
В глазах Азральды — боль. Она не хочет сражаться. Но тело не слушается. Нити дёргаются.
— Она… двигает мной?! — крикнула она, и в этот миг враг сбросил плащ — он весь из крошечных зеркал.
Хирозверь всё понял. Каждый удар — отражён. Но он не остановился.
Он разрывает одежду на груди, прижимает лезвие к коже:
— Я не марионетка. Я — сын!
Собственной кровью он выводит кандзи 母 — «мать».
И тогда…
Время ломается. Растекается, как патока.
Голос мамы — эхом сквозь лес:
— Я соткала всё это не ради власти. Ради выбора. Кто сумеет выбрать — спасёт всех.
Серпы Хирозверя вспыхивают пламенем. Он вливает душу в сталь. Оборачивает руку тряпкой, чтобы не упасть.
Рывок. Один.
Тройной удар.
Разрывает свиток. Вонзает кинжал в зеркало. Ловит взгляд врага.
— А теперь… взгляни в свою душу.
Враг усмехается:
— Хах… ты проиграл.
Но… глаза его расширяются. Он видит: всё вело к одному — освобождению той, кто дёргал за нити.
Мать исчезает. Нити обрываются. Азральда свободна. Шисуи — на коленях. Без руки.
Но жив. И он сделал выбор.
— Амаэ-но-Сацуки… теперь свободна. И мир… начнёт новый танец.
Мои глаза расширяются, как у ночного кота. Потерянный, обречённый взгляд. Кулак сжимается.
— Я тебя спасу!
И вдруг — мелькает силуэт. Азральда. В кигуруми алабая. Она возникает, как ветер, что срывает листву.
Маленькие руки обнимают маму. Лицо меняется.
— Хнык… — голос её срывается, слабеет, как размытый штрих. Алые глаза покрываются полосами — яркими, как кровавые жилки, вплетённые в кору выжившего дуба.
Красные узоры ползут по щекам. Становятся когтями. Скользят по кигуруми — он уже не мягкий, а плотный, как шкура зверя. Это был не просто костюм — это было отражение её внутреннего мира. Кигуруми, напоминающее алабая, словно оживало в момент её ярости. Плотные ткани, как буря, натягивались и изгибались, словно дикий зверь, готовый вырваться наружу.
Акт 4 "Тень Ярости"
Я тянусь к её плечу. Шепчу:
— Я спасу её…
Но Азральда отдёргивается. Её голос — глухой рык:
— Как!?
— Отец… ОН УМЕР!!!
С её криком раздаётся хруст — будто треснул сосуд из глазури. Взгляд — слёзы и ярость. Она стискивает край кигуруми — его шерсть сверкает, как древняя легенда. Это был не просто костюм — это было отражение её внутреннего мира. Кигуруми, напоминающее алабая, словно оживало в момент её ярости. Плотные ткани, как буря, натягивались и изгибались, словно дикий зверь, готовый вырваться наружу.
— Оно… убило… ЕГО! Мама… умрёт!
В груди вспыхивает пламя. Я стукаю кулаком о край кровати. Боль — напоминание о цене.
Голос дрожит:
«Может, моя сестра — кицунэ? Не только грусть в её душе, но и неукротимая ярость…»
И снова — голос Хиротца, как древний завет:
— Лишь кицунэ знает, как вылечить твою мать…
— Хи-хи… — раздаётся смешок. Время замирает.
Холодный, почти священный свет. Тень заслоняет солнце. Девятихвостая кицунэ — лиса с серебристой шерстью, мерцающей как луна. Её хвосты длинные, как нити судьбы, с каждым движением искрятся магией. Глаза, как тёмные океаны, полны хитрости и древнего знания. Она носит киёмон с узорами, напоминающими о небесных звездах. В её присутствии шевелятся тени, и мир кажется чуть менее реальным.
Акт 5 "Тень жертвы"
Передо мной — миф. Божественная. С каждым шагом — дыхание судьбы. Она приближается. Её прикосновение — выбор.
Лицо Азральды меняется. Когти вытягиваются. Улыбка — насмешка и вызов.
Мама дрожит за белой простынёй. Холод сжимает её, как предвестие расплаты.
— Ух ты… — протягивает Кицунэ с ленивой иронией. — Я услышала зов… эх…
— А курочек нигде нет… — гладит живот, будто чувствует предчувствие.
— Ах да! — резко оборачивается.
Я не успеваю моргнуть. Её взгляд — как совиный, пронзительный.
— Цветок, что спасёт твою мать… — Исуфилка делает паузу. — Исуфилка. Он бы расхохотался, узнай он твою судьбу.
Хирозверь моргает, ничего не понимая. А она вдруг хлопает меня по спине — резко, весело. Её смех — как удар током, сотрясает до костей.
— Ахахах! Да шучу я! — она едва не падает от хохота. — Приготовишь зелье, мама выпьет — и всё, хворая больше не будет! Расслабься уже! — и снова хлопок по спине.
Но тут… всё меняется.
Внезапно всё меняется. Её лицо темнеет, и смех исчезает, как тень. Оскал зверя. Лисьи клыки. Хищный взгляд — предвестие бурной грозы.
— Мои слова не бывают пустыми, — она шепчет, словно каждое слово — приговор. — Ты примешь в свою душу Они-но-Кандзэн. Демона ярости.
Я отталкиваю её с дрожащими руками, сердце сжимаются от ужаса, но в глубине меня загорается решимость:
— Что?! Я не стану демоном!
Но Кицунэ лишь шепчет, как проклятие, её голос пронзителен, как свист ветра:
— Станешь… Кяо-кяо… Скоро узнаешь… Хи-хи…
Тело содрогается. Я — как лист в бурю. Шерсть темнеет, становится грубой. Глаза обостряются. Внутри — дикая, неукротимая сила, готовая разорвать все преграды ради её спасения.
Где-то вдали — вой. Ууу-уу… Отголоски старой битвы. Запах дождя, смешанный с собачьим потом. Удары когтей о кору. Шк-шк-шк! Циклы жизни. Неумолимые.
Мир взрывается. Всё исчезает, как дым.
И вот я снова здесь. Земля дрожит. Память в обрывках. А в сердце — пульсирующая ярость.
Я знаю: цветок будет найден. И я отдам свою душу, лишь бы она жила.
Велароса шагнул вперёд, и земля содрогнулась под его лапами, как если бы сама природа не могла оставаться в стороне от их борьбы. Лес сжался, воздух стал тяжёлым, будто сам мир замер, наблюдая за этим противостоянием. Туман, что раньше застилал землю, начал медленно развеиваться, как бы затаив дыхание, в ожидании того, что принесёт эта схватка.
Маю (глядя на приближающегося врага): "Это не просто бой, это битва всего, что я знал. Ты не победишь, потому что не понимаешь этого."
Хирозверь (с яростью, осознавая свой долг): "Я не должен побеждать! Я должен научиться понимать — понять, что важнее, чем мои силы!"
Маю (усмехаясь): "Тебе не понять. Мы все идём к одному пути... только ты ещё не знаешь, как он закончится."
Маю метнулась, её когти разорвали воздух, и звуки их столкновения эхом прокатились по лесу, наполняя его новой магией, почти осязаемой. Листья, потерявшие свою равновесие, закружились вокруг, как вихрь. Это было не просто сражение — это был танец силы и воли, где каждый участник отдавал часть себя в обмен на победу.
Хирозверь прыгнул навстречу, и момент их схватки настал, как буря, готовая разорвать всё на своём пути. Серп встретился с клыками, искры взлетели в воздух, как звезды, рассыпающиеся в пустоте, но каждый удар сотрясал землю, заставляя её вибрировать под ними, как струну.
— Разрывающий Порыв!
Два удара, стремительных и безжалостных. Их сила была такая, что воздух вокруг них бурлил, сжимаясь в сплошную стену света и тени. Каждый удар не просто оставлял след в физическом мире — он словно провоцировал отклик природы, ускоряя время, сжимая пространство, заставляя мир окружать бойцов в волнах энергии.
Маю (с болью в голосе, уклоняясь от удара): "Ты думаешь, я не чувствую этого? Лес не прощает, и я — его часть. Ты не сможешь выжить в его тени."
Хирозверь (вспоминая всё, что потерял): "Но не в этом ли заключается смысл жизни? Пройти через тень, не побоявшись её. Мы не можем жить только ради тени."
Маю (медленно, как дождь по камням): "Или тень пожрёт нас, пока мы не увидим света. Ты прав — мы не можем жить в тени... но что будет, когда свет поглотит нас?"
Маю увернулась, но один удар рассёк её бок, и алая кровь заструилась по серебристой шерсти, раскалённая яростью и болью. Она не отступала, её глаза горели решимостью, словно сама суть леса просила её бороться, не сдаваться. Но в глубине её взгляда проскакивала тень раздумий — ей не хотелось убивать этого демона. Он был таким же, как она, частичкой этого мира.
Маю (оскалила зубы, напрягла уши): — Ты думаешь, что сможешь победить меня... но ты сам сражаешься с тем, что не видишь в себе. Мы все так уязвимы, не так ли?"
Хирозверь (сжимая когти, останавливаясь в раздумьях): "Может, это не победа, а испытание, которое я должен пройти? Но что я потеряю в процессе?"
Маю (с глухим сожалением, слыша в голосе своё отражение): "Ты теряешь не только себя... но и мир, который ты стремишься сохранить. Ты не видишь, что ты — часть этого зла."
Громовой рык разорвал туман, разносив эхом по всему лесу. Велароса бросился в атаку, его лапы столкнулись с Хирозверем с такой силой, что туман вокруг них взорвался вспышкой света, а земля содрогнулась, как если бы сам лес был частью их битвы.
Ты сражаешься отчаянно, человек, - Маю облизала окровавленные клыки, а её глаза блеснули жёсткой правдой. - Но твоё сердце дрожит.
Не угроза. Правда. И Хирозверь почувствовал её в каждом биении своего сердца, как ветер, что стремится сорвать листья с деревьев. Он знал: его сила была не только в теле, но и в решимости. Но не всегда сила одерживает победу.
Он не мог позволить страху взять верх. Ему нужно было больше, чем просто сила.
Серп снова взметнулся, прорезая воздух, как штормовой ветер, пронзающий ночь. Но в этот момент тьма была быстрее. Из тумана появился новый враг. Его глаза полыхали огнём, а сама тень, что окружала его, была холодной и бесконечной, как сам ад. Он был как существо, вырвавшееся из самых глубин леса, и его магия наполнила воздух, заставляя деревья сгибаться под её тяжестью.
Маю (глядя на Хирозверя, чувствуя его решимость): "Ты не просто мертвый зверь, ты живешь в том, что ты теряешь... но стоит ли тебе терять всё ради этого?"
Хирозверь (с напряжением, думая о прошлом): "Я теряю много. Но это — мой путь. Если я не выберу, кто я, меня забудет весь мир."
Маю (шепча, словно откровение): "Не всё должно быть выбором. Иногда путь сам находит тебя, но ты не можешь его понять, пока не потеряешь... всё."
Туман вокруг сгустился, будто лес затаил дыхание. Магия леса откликнулась на его появление, с корней под землёй начали пробиваться хищные, живые твари, готовые поглотить всё на своём пути. Это было не просто нападение — это была реакция самого мира на чуждое присутствие. Лес не терпел вмешательства, и его гнев проявлялся в каждом растении, в каждой ветке.
Маю взглянула на Хирозверя. В её глазах вспыхнула тень сожаления, словно она предчувствовала, что этот бой мог закончиться для всех одной лишь смертью. Но её долг был сражаться, сражаться до конца.
— Мы сражаемся не ради победы, - её голос был, как зимний ветер, пронизывающий до костей. - Мы сражаемся, потому что лес не позволит забыть.
И Хирозверь почувствовал это. В его когтях звенела магия, что связывала его с древним духом леса. Ткань реальности дрожала под его ногами, словно он был её частью, а лес сам принял его вызов. Но в этот момент он понял: победить можно не только с силой. Победа скрыта в жертве, в отдаче.
Порой, чтобы победить, нужно в первую очередь увидеть, что теряешь, — прошептал он. В этот момент его решимость сжалась, и он принял решение. Но его не хватало только на этот момент — ему нужно было больше.
В момент кульминации он прыгнул навстречу врагу, готовый разорвать его на части, как шторм, что несёт с собой разрушение и восстановление. Но в воздухе возникла новая сила — это было не просто столкновение физического мира. Это была магия, которая рождалась из земли, из самих корней, питающих его жизнь.
Его пасть сжалась в грозной ухмылке. Это было похоже на улыбку дьявола из преисподней. Солнечные лучи пробивались сквозь туман, сверкая, как кристаллы льда.
Сила Исуфилки, цветка, который он обрел в конце, внезапно вспыхнула в его груди. Это была магия любви — не земной, а той, что была в сердце леса, в сердце его матери, в его первой учительнице. Он ощутил её теплоту, и, когда его рука коснулась цветка, магия Исуфилки наполнила его тело, растворяя все преграды.
Хирозверь (когда он ощущает силу Исуфилки): "Сила не в разрушении... она в понимании того, что мы жертвуем ради тех, кого любим. Это... моя сила."
Маю (с сожалением, но уважением): "Ты стал тем, что не мог бы быть, если бы не отдал себя. Но что ты потерял?"
Хирозверь (с взглядом, как у человека, осознавшего свою судьбу): "Я потерял только то, что не мог бы сохранить. Я обрел то, что даёт мне настоящее могущество — выбор."
Он почувствовал, как его силы растут, как его тело укрепляется, и с каждым движением он ощущал, что способен на большее. Ткань реальности снова дрожала. Силы леса и силы Исуфилки слились воедино.
Тьма, что окружала его врага, начала рассеиваться. И, когда враг ослабел, Хирозверь отступил, его тело всё ещё горело в энергии магии, но он понял: победа была не в уничтожении, а в понимании и принятии мира.
Он принял силу леса, не победив его, но став частью его. Исуфилка, цветок, стал символом той силы, которая была ему дана — силой любви, жертвы и самопожертвования.
Маю опустилась на лапы. Волки отступили. Их боевой пыл исчез — осталась тень восхищения.
Ты не просто демон. Ты страж.
Он не ответил. Только сжал цветок и исчез в тумане.
Победит ли он?
Опрос:
Что тебе ближе всего в этом отрывке?
(Можно выбрать несколько вариантов или написать в комментариях.)
Атмосфера леса и утро
Хирозверь и его образ
Мифическая эстетика и магия
Скрытая тревога и предчувствие
Поэтичный стиль описания
Всё вместе
Не моё, но интересно
Хочу узнать больше о герое
Другое (напиши в комментарии)
Сноски:
Эветаки (エベタキ): Вымышленная гора в Японии, вероятно, отсылающая к реальным японским горным цепям, которые часто ассоциируются с духовной и физической силой. Такие места часто изображаются как охраняющие силу природы в японской мифологии.
Исуфилка (伊豆フィルカ): Вымышленное растение, возможно, отсылающее к растениям с целебными свойствами в японской культуре, которые используются в народной медицине и практике травничества.
Хирозверь (ヒロズバー): Имя персонажа, символизирующее его связь с природой и магическими силами, возможно, отсылает к образу древнего зверя или духа леса, который помогает путешественнику в его испытаниях.
Эволюция демонов (悪魔の進化): Концепция, вероятно, связана с мифологическими или фантастическими элементами, где персонаж проходит через метаморфозы или изменения, становясь сильнее и обретая магические способности через взаимодействие с демоническими силами или природными духами.
Лисьи черты (フォックスの特徴): Образ, ассоциирующийся с ловкостью и хитростью, часто встречающийся в японском фольклоре, где лисы (кицунэ) считаются умными и обладающими магическими силами. В данном контексте это может означать не только физические черты, но и внутреннюю ловкость и адаптивность персонажа.
Грецкий орех (くるみ): Традиционный символ в японской культуре, символизирующий силу, защиту и продолжение рода. В некоторых японских мифах орехи или их плоды считаются магическими, что делает их важным элементом в магических практиках.
Серпы (鎌) Вид оружия, часто использующийся в сельском хозяйстве, но также символизирующий смерть и судьбу в японской культуре. В данном контексте они могут символизировать связь персонажа с природой, а также его готовность к защите и борьбе.
Камыш （リード): Растение, которое часто встречается в японской поэзии и искусстве, символизирует природную чистоту и мягкость. В сочетании с магией и силой это может означать внутреннюю гармонию и силу персонажа.
Шёпот деревьев（木のささやき): В японской культуре деревья и леса часто ассоциируются с духами природы (камиями), и шёпот деревьев может быть метафорой для общения с этим миром духов.
Волки (オオカミ): В японской мифологии волки иногда изображаются как защитники или мучители, в зависимости от контекста. В данном случае они представляют собой не только опасность, но и символ борьбы с внутренними страхами и внешними угрозами.
Амаэ-но-Сацуки (甘えの皐月) — имя, которое можно перевести как "Сентябрь мягкости" или "Ласковая луна". Это символизирует спокойствие и нежность, противопоставленное темной силе других персонажей, создавая контраст между природой и силами разрушения. Слова "Амаэ" и "Сацуки" связаны с концепцией мягкости и уязвимости в японской культуре, что придает персонажу глубину.
Они-но-Кандзэн (鬼の完全) — означает "Демон абсолютной силы" или "Демон ярости". Этот термин подчеркивает темную сторону демонической природы, связанной с неумолимой разрушительной силой. "Кандзэн" — это концепция совершенства или полного состояния, что указывает на неизбежность и мощь. В сочетании с "Они" (демон) этот образ становится особенно устрашающим и мощным.
Кицунэ — мифологическая лиса с магическими способностями. Девятихвостая кицунэ, или кокэкицу, символизирует высшую силу и мудрость. В японских легендах она может быть как защитником, так и опасным существом, способным на обман и манипуляции. Чем больше хвостов, тем сильнее кицунэ.
Факты о книге:
Главный конфликт строится не на спасении мира, а на спасении себя — и осознании, что спасение часто невозможно без потерь.
Писать эту книгу непросто. Иногда казалось, что я говорю не от имени героя, а прямо изнутри себя. Каждое слово как будто вытягивало что-то личное. И, может быть, поэтому я не смог дописать её сразу — слишком много нужно было прожить самому.
Некоторые сцены появились внезапно — будто сами пришли. Я просто смотрел на экран и записывал. Другие рождались через борьбу: сомнения, усталость, переписывание до поздней ночи. Но каждый раз, когда я возвращался к тексту, он принимал меня — как дом, который ждал своего хозяина.
Главная тема — борьба со страхом одиночества, жертва ради других и поиск своего места.
Первую главу я переписывал тридцать раз — каждый раз узнавая что-то новое и прислушиваясь к читателям. В ней было слишком много чувств, слишком много меня самого.
Я решил вернуться к ней в 2024. Она вдохновлялась всем сразу: мангой, ранобэ, аниме (особенно "Наруто") и даже познавательными видео с YouTube. В ней были разные темы, разное настроение, и я вдруг понял — в этой хаотичной смеси есть душа.
Герой по имени Саша — это не просто персонаж. Это моя мама. Сильная, светлая, настоящая. Я хотел, чтобы её черты остались в истории, которую я допишу до конца.
Главная тема книги — страх остаться одному. Жертва ради других. Поиск своего места. И желание наконец-то его найти.
В книге отражается жестокость мира — не ради мрачности, а потому что я сам в ней жил. Одиночество в героях — это моё. Оно тяготит, давит, но и делает сильнее. А семейные ценности проходят через всю историю, потому что мне их не хватало. Я пишу о том, чего не было, но чего я ждал. О том, что хочу подарить другим — даже если только на страницах.