13.Вова
Следующее утро наступило с неумолимой пунктуальностью. Ровно в шесть будильник разорвал тишину моей спальни металлическим трезвоном. Я застонала, зарывшись лицом в подушку, но долг брал верх. Нужно было идти на работу, а Юлю — вести в садик.
Я повернулась и посмотрела на спящую девочку. Мы обе решили, что будем спать вместе — так было теплее, да и нам обеим нравилось это чувство беззащитной близости. Юля сжалась в крошечный комочек, ее дыхание было ровным и безмятежным. Я нежно поправила одеяло, укрыв ее получше, и, крадучись, словно вор, выбралась из кровати, чтобы не нарушить ее покой.
Под струями горячего душа я пыталась привести в порядок не только тело, но и мысли. Они путались, возвращаясь к вчерашнему дню — к победе над Степаном, к смеху, к погоне Вовы за Маратом. Я была очень рада,что подпевала себе что то подпевала и слегка пританцовывала
Вернувшись в комнату, я разбудила Юльку. Она потянулась, хмурясь от нежелания покидать царство снов, но была послушной девочкой. Я быстро умыла ее, помогла одеться в садовскую форму, заплела два аккуратных хвостика. Ее маленькая, теплая ладошка доверчиво лежала в моей руке, когда мы вышли в зал.
Там, на разложенном диване, спали Марат и Андрей. Андрей дышал глубоко и ровно, а Марат раскинулся звездой, заняв собой все свободное пространство. Я решила приютить Андрея у себя — мало ли что этот мерзкий Степан снова придет к нему домой. Мы с Юлей на цыпочках прошли в гостиную, где на большой кровати, спал Вова. Он лежал на спине, одна рука закинута за голову, а на лице застыло выражение сурового спокойствия. Он спал как убитый, мощный и незыблемый, как скала.
Мы с Юлей переглянулись и улыбнулись. Она подбежала к кровати и, став на колени, принялась его тормошить.
—Дядя Вова, вставаай! — ее звонкий голосок казался особенно громким в утренней тишине.
Вова заворчал, что-то неразборчивое, и медленно открыл глаза. Его взгляд был мутным от сна, но, уставившись на нас, постепенно прояснялся.
—Вов, — начала я. — Я ключи тебе оставлю. Потом Андрею передашь, если уйдешь.
Он молча кивнул, взял ключи и положил их на тумбочку. И тут случилось то, чего я никак не ожидала. Вова приподнялся на локте, его лицо оказалось в сантиметрах от моего. Он медленно, почти церемонно, наклонился и коснулся губами моей щеки. Поцелуй был быстрым, сухим, но от него по всему моему телу пронесся электрический разряд. Я отпрянула, как ошпаренная. Все мое лицо, шея, уши — все мгновенно залилось густым багрянцем. Кровь ударила в голову с такой силой, что в ушах зазвенело.
— Удачного дня, Неженка моя, — произнес он хриплым, пропитанным сном голосом и снова рухнул на подушку, на его губах играла довольная, немного хищная ухмылка.
Я не помнила, как вышла из комнаты. «Что это было? Неженка моя?» — стучало в висках. Я чувствовала себя так, будто меня поджарили на раскаленной сковороде. В садик мы шли почти молча, я не могла вымолвить и слова, все еще переживая этот странный, смущающий момент.
---
В раздевалке садика царила привычная утренняя суета. Я помогла Юле снять куртку и сапожки, и она, как разноцветный мотылек, умчалась в группу к другим детям. Я уже собиралась последовать за ней, как меня остановил голос:
— Надежда Александровна.
Я обернулась. Передо мной стояла заведующая, Марина Ивановна, и смотрела на меня с нескрываемым беспокойством.
— Надя, вы уверены, что с вами все в порядке? — спросила она, пристально вглядываясь в мое лицо. — Вы вся красная. Как рак.
— Да-да, все хорошо, спасибо, — попыталась я улыбнуться, но улыбка вышла натянутой и нервной.
— Не похоже, — покачала головой Марина Ивановна. — Вы всегда такая... сияющая. А сегодня будто помятая. Дайте-ка я...
Она, не дожидаясь разрешения, приложила ладонь ко моему лбу. Ее рука была прохладной, и я почувствовала, как сама пылаю, как печка.
— Надя! Да у тебя же температура! Настоящий жар! — воскликнула она, отдергивая руку. — Ты чего в садик-то пришла? Детей заразить собралась?
— Нет, что вы! — залепетала я, понимая, что происходит. Это не болезнь. Это стыд. Это смущение. Это последствия того дурацкого поцелуя и этого взгляда. — Со мной все в порядке, правда!
— Не придумывай! — строго сказала заведующая, но в ее глазах читалась искренняя забота. — Бери больничный. На неделю, а там посмотрим. Выздоравливай, давай, беги домой!
Спорить было бесполезно. Я чувствовала себя полной дурой. Меня отправили на «больничный» из-за Вовы. Из-за того, что я покраснела, как первоклассница, получившая первую записочку.
— Спасибо вам большое, Марина Ивановна, — пробормотала я, чувствуя, как жар разливается по щекам с новой силой. — Я очень вам благодарна.
— Иди уже, отдыхай, — мягче сказала она. — Я сама сегодня вашу группу подменю.
---
Обратная дорога домой была странной. Я шла по знакомым улицам, но не видела их. В голове крутилась одна и та же карусель: «Неженка моя». Его хриплый голос. Его ухмылка. И тот поцелуй. Сухой, быстрый, но перевернувший все с ног на голову.
Я зашла в квартиру, прислушалась. Было тихо. Значит, все еще спали. С облегчением я сбросила пальто и на цыпочках прошла в свою комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Мне нужно было побыть одной. Переодевшись в старую, мягкую футболку и шорты, я забралась под одеяло. Может, если я посплю, это странное состояние пройдет? Это смешение стыда, страха и какого-то щемящего, непонятного любопытства.
Сон накатил на меня почти сразу, тяжелый и беспокойный. Я провалилась в него, как в глубокий омут.
---
Я проснулась от странного ощущения. Не от звука, а от чувства. Было душно, но на удивление комфортно. Тепло. Очень тепло. И что-то тяжелое и твердое лежало на мне. Я медленно открыла глаза.
Передо мной, в сантиметрах от моего лица, спал Вова. Его дыхание было ровным, а глаза под сомкнутыми веками быстро бегали, следя за каким-то сном. Я замерла, не в силах пошевелиться, пытаясь осознать происходящее. Потом до меня дошло. Я была в мёртвой хватке. Его мощная рука лежала на моей талии, прижимая меня к нему с такой силой, что я действительно не могла сдвинуться. Его тело, большое и теплое, было моим одеялом.
— Надь, спи, пожалуйста, — его голос прозвучал глухо, он не открывал глаз. — Я спать хочу.
Сердце у меня упало куда-то в пятки, а потом рванулось в бешеной скачке. Он не спал. Или проснулся. И он знал, что я здесь. И он не отпускал.
— Вов... отпусти меня, — выдохнула я, и мой голос прозвучал тихо, почти как шепот, полный стыда и замешательства.
— Не отпущу. Спи, — ответил он, и уголок его губ предательски дрогнул в улыбке.
— Вова. Отпусти, пожалуйста.
Он медленно открыл глаза. Они были темными, почти черными, и пристально смотрели на меня. Он нахмурился, будто разглядывая диковинное насекомое. Потом, не отпуская меня, он приподнялся, опершись на локоть. Его правая рука все так же лежала на моей талии, а левая оказалась возле моей головы, загораживая путь к отступлению. Он надвис надо мной, и пространство вокруг нас внезапно сузилось до размеров кровати. Воздух стал густым и труднопроходимым.
— Надь... — произнес он тихо, и от этого тихого, низкого голоса по моей коже побежали мурашки. Сердце заколотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
— Вова... ты чего это? — прошептала я, глядя в его глаза и чувствуя, как горит все мое тело.
— Тебя хочу, Надь... Очень сильно уж хочу, — сказал он просто, без обиняков.
От этих слов меня бросило в мелкую, предательскую дрожь. Это было не похоже на игривое «неженка моя». Это было серьезно. Опасно.
— Не бойся меня, — с той же хищной ухмылкой произнес он и начал приближаться.
Я инстинктивно вжалась в подушку. Его губы коснулись не губ, а шеи. Сначала просто прикосновение. Потом... язык. Горячий, влажный, он провел по чувствительной коже у меня под ухом. По моему телу пронеслась странная, никогда не испытываемая мной до этого судорога. Что-то между ужасом и наслаждением. А из горла вырвался тихий, совершенно непроизвольный стон.
Вова замер на секунду, потом отстранился и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Потом его ухмылка стала еще шире. Он снова наклонился к моей шее, и на этот раз его действия стали более настойчивыми, целенаправленными. Облизывания сменились нежными укусами, а затем и жаркими, влажными засосами. Он метил меня.
Я дрожала, как в лихорадке. Внутри все сжалось и заныло. Я скрестила ноги, пытаясь подавить странную, нарастающую пульсацию в самом низу живота. Из моего рта вырывались тихие стоны, которые я не могла контролировать. Мое тело горело, и этот пожар разжигался каждым его прикосновением.
— Мгх... Вова, стой! — попыталась я протестовать, но это прозвучало слабо и неубедительно.
В ответ он лишь укусил меня чуть сильнее, заставляя вскрикнуть, и начал посасывать кожу, оставляя синяк.
— Вова... отпусти... — умоляла я, но это уже была простая формальность. Мое тело предавало меня, реагируя на его натиск с пугающей готовностью.
И тогда его рука, лежавшая на моей талии, скользнула под край моей футболки. Его пальцы были прохладными, и их прикосновение к пылающей коже живота было подобно ожогу. Я вздрогнула и попыталась вывернуться, но он был сильнее. Его ладонь ползла вверх, по моему ребру, к груди. Каждый сантиметр этого пути был мучительным и сладостным одновременно. Он остановился, когда его пальцы нащупали проволоку лифчика. Он приподнял край чашечки, заглядывая под ткань, и снова посмотрел на меня. Его взгляд был темным, полным торжествующей власти.
— Надь... Хочешь ведь, да? — он говорил это не как вопрос, а как констатацию факта.
Я не могла вымолвить ни слова. Я закрыла лицо ладонями, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы. От страха? От стыда? Или от этого душащего, нового, всепоглощающего чувства?
— Ты ведь даже не целовалась никогда... — его голос был низким, соблазняющим. — Получается, я первый у тебя даже в поцелуе.
От этих слов мне стало одновременно невыносимо стыдно и... любопытно. Он был прав. Я была чиста, как белый лист, и он это знал. И это давало ему над мной невероятную власть.
— Вов... Марат с Андреем дома... — попыталась я найти последний аргумент, последнюю соломинку. — Нельзя же ведь...
— Наденька, не бойся меня, — прошептал он, и его пальцы приподняли лифчик еще выше, обнажая мою грудь. Прохладный воздух комнаты коснулся кожи, и я вся содрогнулась. — Мне выгнать их?
— Вов... вова... — я положила ладони ему на плечи, пытаясь оттолкнуть, но в моих руках не было ни силы, ни решимости. Я дрожала, как осиновый лист.
— Надь... Давай, хочешь ведь, — его голос был густым, как мед. — Уже мокрая небось внизу...
От этой откровенности у меня перехватило дыхание. Он был прав. Мое тело говорило за себя громче любых слов. Он наклонился, целуя меня в лоб, потом в щеку, в кончик носа... Его губы медленно, неумолимо приближались к моим. Я зажмурилась, не в силах ни сопротивляться, ни принять то, что должно было случиться. Весь мир сузился до его лица, его дыхания, его губы...
И в этот миг дверь в комнату с грохотом распахнулась.
На пороге стоял Марат. Его лицо, сначала беззаботное, за долю секунды исказилось шоком, а затем чистейшей, неконтролируемой яростью. Он видел все: Вову, склонившегося надо мной, его руку под моей футболкой, мои заплаканные глаза и перекошенное от ужаса и наслаждения лицо.
— Вов, вообще еб... дал, что ли?! — закричал Марат, и его голос сорвался на визг. — Ты что творишь в чужом доме!
Следующее произошло мгновенно. Марат, как разъяренный бык, прыгнул на кровать и вцепился в Вову, стаскивая его с меня. Я, словно во сне, откатилась к краю кровати, встала и отошла к Андрею, который стоял в дверях с лицом, выражавшим полное недоумение и тревогу.
На кровати бушевала буря. Марат и Вова, два сильных, взбешенных мужчины, боролись, рыча и ругаясь, сминая одеяло и подушки.
— Скотина, слезь с меня! — рычал Вова, пытаясь вырваться.
— Я буду бороться с ним за тебя! — кричал Марат в мою сторону, его глаза горели фанатичным огнем.
— Прекратите оба! — закричала я, и мой голос, наконец, обрел силу. Слезы снова потекли по моим щекам, но теперь это были слезы унижения, стыда и злости на всю эту ситуацию.
Мне помог Андрей. Вместе мы растащили дерущихся. Я вцепилась в Марата, а Андрей попытался удержать Вову.
— Надь... неженка моя, — Вова перевел на меня взгляд. Его глаза были по-прежнему темными, но теперь в них читалось не желание, а какое-то странное раскаяние. — Прости дурака. Не бойся меня, ладно?
Я не смогла выдержать его взгляд и опустила глаза, уставившись в пол. Его слова «не бойся меня» звучали теперь как насмешка.
— Ах ты ж сука! — завопил Марат, снова пытаясь вырваться. — Еще в глаза ей смотреть собрался! Бесстыдник!
— Марат, закройся уже, а! Заебал уже ты! — рявкнул Вова, с силой стряхнув с себя руку Андрея. Он тяжело дышал, его одежда была помята. Он посмотрел на меня последний раз — долгим, тяжелым взглядом — и, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты. Через мгновение мы услышали, как хлопнула входная дверь.
В комнате воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Марата.
— Надь, все хорошо? — тихо спросил Андрей.
Я лишь кивнула, не в силах говорить. И тут я заметила, что они оба смотрят не мне в глаза, а на мою шею. Я инстинктивно прикрыла ее ладонью, чувствуя, как под пальцами пульсирует нагретая, растерзанная кожа. Они поняли, что мне неудобно, и молча, как по команде, вышли из комнаты, оставив меня одну.
Я подошла к зеркалу, висевшему на стене. Отражение было пугающим. Мои глаза были красными от слез, волосы растрепаны. А шея... Вся шея была покрыта алыми и уже начинающими синеть пятнами — укусами и засосами. Они были как клеймо, как свидетельство моей слабости и его силы. Я провела пальцами по ним. Было больно. И страшно. Но, к своему ужасу, я почувствовала и что-то еще — смутную, запретную вспышку чего-то похожего на гордость. Это было отвратительно и... на удивление приятно. Я стояла и смотрела на свое отражение, на эту помесь жертвы и соучастницы, не в силах понять, что же со мной происходит.