11.Юлька
Следующее утро началось не с резкого звонка будильника, а с мягкого, постепенного пробуждения, как будто сознание нехотя всплывало со дна теплого, спокойного моря. Первым делом я вспомнила вчерашний вечер. Как Зима провожал меня до дома после тех напряженных сборов. Сначала мы шли молча, но потом он, чтобы разрядить обстановку, слепил первый снежок и швырнул его в ближайший фонарь. Я рассмеялась, и через мгновение мы уже вовсю дурачились, как дети, кидаясь рыхлым, мокрым снегом, смеясь до слез и спотыкаясь о сугробы. Было очень весело и по-настоящему комфортно. В эти моменты Зима был для меня не «грозой района», а младшим братом — надежным, немного взбалмошным, но всегда готовым подставить плечо и рассмешить до колик в животе. С ним не нужно было притворяться или держать оборону. Можно было просто быть собой.
Придя на работу, я все еще пребывала в этом теплом, умиротворенном состоянии. Воздух в раздевалке детского сада пахнет по-особенному — крахмалом от постельного белья, детским мылом и чем-то неуловимо сладким. Я принимала своих деточек, помогая им раздеться, развесить курточки и переобуться в мягкие тапочки. Они давно стали для меня не просто воспитанниками, а чистейшими, самыми искренними созданиями, которые умели любить без условий и требований. Я отвечала им тем же, всегда находя время не только для занятий, но и для дурацких игр, секретиков и тихих разговоров. Их доверчивые глаза и липкие, обнимающие меня ладошки были лучшей платой за все тревоги этого мира.
Но одна тень омрачала мое утро — Юльки все не было. Вчерашнее беспокойство снова кольнуло меня под ложечкой. Я уже мысленно составляла план: закончу прием детей, позвоню Андрею на домашний... И тут напряжение будто рукой сняло. В дверях, запыхавшаяся и раскрасневшаяся от мороза, стояла моя Юличка, родненькая!
— Шоколадка! Привет-привет! — ее звонкий голосок прозвенел, как колокольчик, и через секунду она уже влетела в мои объятия, вцепившись в меня маленькими, но удивительно крепкими ручками.
— Привет, моя радость! Как твои дела? Почему вчера не было? — присев на корточки, я оглядела ее — жива, здорова, щеки алеют.
— Хорошо! — бойко ответила она и тут же, нахмурившись, показала пальчиком в сторону раздевалки. — А вчера Андрюша не пустил.
Я подняла взгляд и увидела Андрея. Он стоял в проеме двери, не решаясь войти дальше. Его обычно спокойное и добродушное лицо было напряженным, глаза подернуты дымкой усталости и беспокойства. Я отпустила Юлю к другим детям, и она побежала, сходу вовлекая всех в какую-то свою игру. Я же подошла к Андрею.
— Что-то случилось? — спросила я тихо. — Почему Юли не было вчера? Я волновалась.
— Надь, прости, что не предупредил, — он провел рукой по лицу, и в этом жесте была такая безысходность, что мне стало не по себе. — Маму... Светлану Михайловну, в больницу забрали. На пару недель, говорят. А Юлю... — он понизил голос до шепота, чтобы дочь не услышала, — на опекунство мусор один хочет забрать. Сукин сын, блять.
— Что?! — у меня перехватило дыхание. — Как так? Что же делать теперь?
От его слов в воздухе запахло настоящей, взрослой бедой, от которой не спрячешься за стенами садика.
— Да не знаю, вот, — Андрей беспомощно развел руками. — Юля либо в детдом, либо к нему. А это он, гад, ее чуть ли не до белого каления довел, когда пытался права качать. Врал, якобы я употребляю и колюсь. Документы какие-то поддельные подсунул.
Я смотрела на него, на его сжатые кулаки и глаза, полые от бессильной ярости, и решение пришло мгновенно, ясно и безоговорочно.
— Я могу ее забрать, — выдохнула я. — На опекунство. До выхода вашей мамы.
Андрей уставился на меня с таким изумлением, будто я предложила полететь на Луну.
— Что? Надь, тяжело же ведь будет. Не стоит на себя такое брать...
— Зато так лучше! — перебила я его, и моя улыбка была искренней. — Лучше ко мне, чем к какому-то скользкому типу в погонах. И мне не сложно! Я буду только рада, если Юлька поживет у меня! Честно!
Я видела, как по его лицу прокатывается волна облегчения. Напряжение в его плечах ослабло, и он наконец улыбнулся — устало, но с надеждой.
— Хорошо, — кивнул он. — Тогда вечером, после работы, пойдем с Юлей к маме в больницу. Она перепишет на тебя временную доверенность.
Он обнял меня быстро, по-дружески, но в этом объятии была целая вселенная благодарности, и выскочил в коридор, словно боялся, что я передумаю. Я стояла и смотрела ему вслед, мысленно уже представляя, как Юля будет жить у меня. Потом развернулась и пошла к детям, к их миру, где все проблемы решались поцелуем и конфетой.
---
Вечер в садике наступил мягко, с тихим гулом убираемых игрушек и поцелуями на прощание. Когда последнего ребенка забрали, в группе воцарилась знакомая, но на этот раз приятная тишина. Я с Юлей стали одеваться. Девочка болтала без умолку, рассказывая о каком-то сказочном дне, который она придумала для своих кукол.
— Юлька, — начала я, застегивая на ней пуховую безрукавку, — хочешь пожить у меня несколько неделек?
Ее глазки расширились, стали круглыми, как блюдечки. Секунда молчания, а потом — взрыв восторга.
—Да-да! Хочу, очень хочу! — она захлопала в ладоши и подпрыгнула на месте, отчего помпон на ее шапке забавно затрясся.
Мое сердце растаяло. Я взяла ее за ручку, такую маленькую и теплую в моей ладони, и мы вышли на улицу. Вечер был по-прежнему мягким, снег под ногами похрустывал уже не так зло, а небо на западе полыхало последними алыми полосами заката. Мы шли, болтая обо всем на свете: о сказках, о животных, о том, как здорово будет печь вместе печенье.
У ворот садика нас уже ждал Андрей. Он курил, но, увидев нас, быстро затушил окурок и постарался принять беззаботный вид. Мы втроем двинулись в сторону больницы. Дорога, которая могла бы быть унылой и тревожной, превратилась в маленькое приключение. Юля бегала между нами, играя в догонялки, а мы с Андреем смеялись, пытаясь поймать падающие снежинки ртом. В эти минуты казалось, что все возможно и никакие мрачные типы не смогут разрушить это хрупкое счастье.
В больнице я оставила Юлю с Андреем в коридоре, дав ей для терпения шоколадку, и пошла в палату к Светлане Михайловне. Больничный воздух — стерильный, с примесью лекарств и тоски — всегда действовал на меня угнетающе. Я нашла нужную палату и постучала.
— Войдите.
Светлана Михайловна сидела на кровати, укутанная в больничное одеяло, и смотрела в заледеневшее окно. Ее лицо было бледным и осунувшимся.
— Здравствуйте, Светлана Михайловна! — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно теплее и увереннее.
Она медленно повернула голову, и в ее глазах мелькнуло недоумение.
—Здравствуйте... а вы кто?
— Я Надя, воспитательница в садике, куда ходит Юля.
Ее лицо тут же исказилось беспокойством. Она схватилась за край одеяла.
—Что-то случилось? Она капризничает? Или не приходит?
— Нет-нет, все хорошо! — поспешила я ее успокоить, присаживаясь на табуретку рядом. — Юля замечательная девочка. Милая, умная, всех слушается и даже мне помогает. Она просто солнышко.
Плечи женщины расслабились. Она выдохнула.
—А что вы хотели тогда?
Я сделала небольшой вдох, собираясь с мыслями.
—Мне Андрей рассказал про вашу ситуацию. Про то, что Юльку... могут определить в детдом или на опекунство к какому-то мужчине. Которому Андрей, скажу прямо, не доверяет.
Светлана Михайловна смотрела на меня, не мигая. В ее молчании читалась усталость и страх.
— Давайте я возьму ее к себе, — предложила я мягко. — На несколько недель. Пока вы не выпишетесь.
Она удивленно приподняла брови.
—Зачем вам это? — в ее голосе прозвучало недоверие, естественное для человека, привыкшего к ударам судьбы.
— Я очень люблю Юльку, — сказала я просто. — И мне страшно отдавать нашу милую девочку какому-то незнакомцу, у которого, возможно, совсем другие цели. Андрей тоже очень переживает. А когда узнал, что я могу ее взять, так обрадовался, что чуть не подпрыгнул до потолка. — Я снова улыбнулась, надеясь, что моя улыбка передаст хоть каплю уверенности.
Светлана Михайловна отвела взгляд, уставившись снова в окно. В палате было тихо, слышался лишь ровный гул больничной жизни за стеной. Я не торопила ее, давая время обдумать. Сидела и смотрела на ее руки — исхудавшие, с проступающими венами, нервно теребящие край одеяла. В них была вся ее нелегкая жизнь.
Наконец она обернулась. В ее глазах появилась решимость.
—Хорошо, давайте, — она кивнула, и на ее губах дрогнула слабая, но искренняя улыбка. — Я напишу доверенность на две-три недели. Как выйду — сразу заберу Юльку.
— Без проблем, Светлана Михайловна! — обрадовалась я.
Мы заполнили документы, которые я предусмотрительно взяла в садике. Ее рука дрожала, когда она ставила подпись, но почерк был твердым. Прощаясь, я обняла ее — это был порыв, инстинктивное желание передать ей немного тепла и силы. Она на мгновение замерла, а потом похлопала меня по спине, и в этом жесте была бездонная, невысказанная благодарность.
Выйдя в коридор, я с чувством выполненного долга показала Андрею и Юле папку с документами. Андрей прочел их, и его лицо окончательно прояснилось.
— Юлька, а Юличка! — позвала я, приседая перед девочкой. — Пошли ко мне домой?
— Пошли, Шоколадка! — она снова бросилась ко мне в объятия, и ее смех был самым дорогим звуком на свете.
— Андрей, — обратилась я к нему, — останешься у меня на ночевку? Позовешь Марата. Я вас угощу, отпразднуем.
Его лицо расплылось в такой широкой, беззаботной улыбке, какой я не видела давно. Он тут же закивал.
—Конечно! Марат будет счастлив!
И мы втроем, целой компанией, отправились к моему дому. Дорога снова превратилась в веселье. Мы пели дурацкие песни, а Юля пыталась наступить на каждую тень от фонарей, считая это волшебной игрой.
---
Дома началась приятная суета. Я помогла Юле раздеться. Так как ее вещи остались дома, пришлось оставить ее в утепленных колготках и кофте, сняв только верхнюю одежду. Сама я с наслаждением переоделась в домашнее — мягкие спортивные шорты и огромную, до колен, футболку, в которой буквально тонула, но которая была невероятно уютной.
Пока Андрей звонил Марату, я засучила рукава и принялась за готовку. На кухне царил привычный, умиротворяющий хаос. Я резала овощи для салата, ставила вариться картошку, доставала из духовки запеченную с сыром и травами курицу. Запахи чеснока, специй и свежего хлеба медленно наполняли квартиру, делая ее еще более домашней и жилой.
Из зала доносились взрывы смеха. Андрей и Юля играли в какую-то азартную игру, возможно, в дженгу или просто в дурацкие догонялки. Вскоре прибежал Марат, запыхавшийся и раскрасневшийся, словно он и правда бежал через полгорода.
— Надь, ты спасла мне вечер! — объявил он, скидывая куртку. — Дома Вова скучный, как осенний дождь. Только и делает, что ворчит.Благо уснул
Мы уселись за большой деревянный стол на кухне. Еда дымилась, создавая уютную дымку. Мы разговаривали, смеялись, перебивали друг друга. Марат с комичным пафосом рассказывал, как он, получив звонок от Андрея, вскочил с дивана, на ходу натягивая штаны, и помчался сюда, чуть не попав под машину. Мы смеялись до слез, а Андрей подшучивал над ним, называя его «влюбленным маньяком».
Я сидела рядом с Юлей и кормила ее с ложечки, потому что она, увлекшись общей атмосферой, совсем забыла про еду. Она послушно открывала ротик, как птенчик, ее глаза блестели от счастья и любопытства.
И вот, в самый разгар нашего веселья, раздался звонок моего телефона. Я извинилась, встала из-за стола и отошла в гостиную.
— Надя Александровна слушает, — сказала я, глядя в окно на огни ночного города.
— Надь, Вовка это, — прозвучал в трубке суровый, знакомый голос. — Марат не у тебя, случайно? Пропал, сука, и даже записки не оставил. Андрей тоже не отвечает.
Я обернулась и посмотрела на кухню. Марат, встретив мой взгляд, с умоляющим видом сложил ладони лодочкой и яростно замотал головой.
— У меня он, — честно призналась я, не в силах врать. — На ночевку позвала. И Андрей тоже тут.
— Блять, вот мелкий сученок! — рявкнул Вова, и я мысленно представила, как он хмурит свои густые брови. — Передай ему, что я его прибью!
В этот момент Марат, не выдержав, крикнул с кухни:
—Вова! Ну не надо, пожалуйста!
Я не смогла сдержать смеха. Вова что-то буркнул вроде «Ладно, пусть тогда с утра домой является» и бросил трубку.
Вернувшись за стол, я увидела, как Марат смотрит на меня с преувеличенной обидой.
— Ну, Маратик, не обижайся, — сказала я, садясь на свое место. — Вова ведь переживает. Брат твой.
— Ничего страшного, — фыркнул он, но в его глазах играли веселые искорки. — Пережил бы, как и раньше.
— Ну, Марат, прости, — протянула я с наигранной виноватостью и встала, чтобы достать из шкафа тот самый, только что испеченный яблочный пирог. Он был еще теплым, и от него шел умопомрачительный аромат корицы и ванили.
Увидев пирог, Марат моментально «сдал позиции».
—Прощаю, прощаю, так уж и быть, — заявил он, уже протягивая тарелку. — Давай его сюда!
— Марат, пиздец ты продажный, — рассмеялся Андрей, качая головой.
— Андрей! — нахмурилась я, делая вид, что закрываю Юле уши. — Тише! При ребенке!
Юля, поймав общий веселый настрой, потянула меня за рукав.
—Шоколадка, а мне можно пирог?
— Можно, солнышко, можно, — сказала я, отрезая ей большой, щедрый кусок. — Кушай на здоровье.
И мы вчетвером — я, маленькая Юля, взволнованный Андрей и продажный, но милый Марат — сидели за столом, заваленным остатками ужина и крошками пирога. За окном была холодная казанская ночь, полная своих опасностей и страстей, но здесь, в свете теплой кухонной лампы, царили уют, комфорт и тихая, простая радость от того, что мы вместе и можем помочь друг другу пережить любую бурю.