Глава 12
* * * (Ангелина)
— красные розы? — уточняю я, забирая из рук Давида огромный букет цветов.
От них идёт вкусный аромат, на лепестках блестят капельки воды. Давид стоит напротив и, улыбаясь, ждёт моей реакции.
— ну да, красный розы — символ моей страсти и любви к тебе.
— Давид, я ценю твоё внимание, но я не люблю красные розы, — поджав губы, говорю я.
— но как же их можно не любить? — изгибает левую бровь, усмехаясь. Он думает, что я шучу?
— я люблю белые пионы, и только. Только эти цветы приносят мне положительные эмоции. Остальные все мимо, к сожалению, — пожимаю плечами и протягиваю букет обратно Давиду. Хмурится, но забирает.
— Ангелина, ты первая настолько придирчивая девушка, с которой я когда-либо встречался, — с тяжёлым вздохом протяжно произносит Давид. Меня это немного задевает. Ну что я могу с собой сделать, если мне не нравятся розы, как всем остальным девушкам, если мне не нравятся банальные нежные слова, по типу «зайка», «клубничка», «котик», «малышечка». Мне не нравится, когда человек стремится быть тем, кем на самом деле не является. Это мои принципы, и я от них отказываться не собираюсь.
— ты не принимаешь мой выбор? Ты это хочешь сказать? — напрягаюсь.
— да причём тут, — Давид дёргает рукой и розы сыпятся на асфальт. Лепестки разлетаются к моим ногам, я смотрю за каждым из них, а потом поднимаю взгляд на Давида.
— подарил бы маме. Зачем так небрежно? — почти шёпотом спрашиваю я.
— своей маме подари, — огрызается тот. Давит на больное и даже не подозревает об этом.
— у меня нет мамы, — холодно отвечаю и резким движением разворачиваюсь к железной двери. Открываю её ключом и забегаю внутрь подъезда, надеясь, что Давид не одумался и не успел зайти за мной.
Лифт быстро подъезжает. Я захожу внутрь, тыкаю нужную кнопку этажа и, прислонившись к холодной стене, прикрываю глаза. Любое напоминание о маме воспринимается мной очень тяжело. Прошло слишком мало времени, чтобы я не цеплялась за это и не вспоминала. Тонкие ручейки солёной жидкости катятся по моим щекам, оставляя липкий и едва заметный след. Зажмуриваюсь, пытаюсь подумать о чём-то другом. О Егоре... точно, может он сейчас свободен и захочет покатать меня га байке?
Копошусь в сумочке в поисках телефона. Достаю мобильник и набираю друга. Долгие громкие гудки идут, идут... а ответа всё нет. Может отошёл куда-то без телефона? Набираю ещё раз и выхожу из лифта. Придерживая телефон плечом, прокручиваю ключ в замочной скважине и отворяю дверь. Меня не было почти целый день. И о Боже! Что это такое?
Я захожу в какой-то туман! Ничего не видно, даже близко стоящей вешалки. Принюхиваюсь, это запах сигарет! Слышу приглушённые незнакомые голоса. Не разуваясь, прохожу внутрь. По памяти нахожу зал, оттуда и несёт этим дымом.
— что здесь происходит? — спрашиваю я.
— о, Ангелиночка пришла, — голос Ольги, а потом её отвратительный смех. — я решила прибраться в квартире, выкинуть все ненужные шмотки. Вот платья какие-то, украшения дешёвые, открытки. Это ведь не нужно?
— что вы делаете! Это вещи мамы! Не трогайте их! — бросаю на пол телефон, на котором отвечает автоответчик, и сумку. Подбегаю к Ольге и вырываю вещи из её рук. Рамки от фотографий и сами фотографии я нахожу уже сжёнными в мусорном ведре, а рядом вижу Марка. Теряю дар речи, не знаю, что делать. Они погубили последнее, что у меня осталось от мамы...
— зачем вы так... — падаю на колени, держа в руках платок.
— Натальи уже нет, Ангелина. Хватит страдать. Слезами горю не поможешь. А хранить вещи погибшего — грех, — говорит Ольга.
— да что вы знаете об этом! Это не ваш дом! Вы здесь никто! Где отец? — срываю голос, кричу на эту женщину, но в ответ получаю лишь сильную пощёчину. Голова резко поворачивается в сторону, рукой зажимаю больное место. Тихо стону от боли. Голова кружится от подавляющего запаха сигарет, боли, слёз. Даже не помню, как доползаю до своей комнаты, так и не получив ответ на вопрос: где отец?
— это твои вроде шмотки, — Марк открывает дверь и кидает на кровать телефон с сумкой. — и не смей больше орать на мою мать. Ты, слышишь, ты в этом доме никто! — кричит напоследок и хлопает дверью так, что аж статуэтки на верхних полках стеллажа дрожат.
— ответь, Егорушка, прошу тебя... — тихо шепчу себе под нос, глотая солёные слёзы, которые скатываются к губам. Но в какой раз мне отвечает надоедливый голос:
«Абонент временно не доступен. Пожалуйста, перезвоните позже...» и так ещё пять раз... где же ты?
Глаза начинают слипаться, экран телефона я начинаю видеть размыто, хочется уснуть прямо на полу. Не контролируя себя, я отпускаю из руки телефон и проваливаюсь в сон. Во сне расслабиться не получается. Я слышу какие-то крики, гудки, шорохи, свой собственный пульс. Потом всё окрашивается в белый цвет, что слепит глаза. Вдалеке я вижу маму.
— мамочка! — на глазах наворачиваются слёзы. — ты жива! — чуть запинаясь, я всё равно бегу к ней. Я бегу так быстро, как никогда, лишь бы побыстрее оказаться в самый тёплых объятиях!
— Ангелочек, не торопись так, у тебя заболит сердце, — теперь слышу её нежный голос, от которого мурашки пробегаются по телу.
И в этот момент моё сердце действительно начинает сильно колоть. Да так больно, что хватаюсь за грудь и тихо мычу.
— ну я же говорила, — вздыхает мама. — как ты? Всё ли хорошо?
— мама, мне очень плохо без тебя. Я медленно умираю, я не могу так жить.
— ну что ты такое говоришь, Ангелок. У тебя есть Егор. Да, папа твой променял нас на других, но Егор всегда будет выбирать тебя. Он тебя любит по-настоящему, поверь ему!
— я его люблю и буду любить как друга. Я тебе уже говорила, мамуль, — напрягаюсь снова от колющей боли в груди. Снова хватаюсь рукой.
— нет, Ангелина. Вы будете счастливы вместе не только как друзья. Послушай маму, — поднимаю голову и вижу, как мама теперь стоит ко мне слишком близко.
— нет, — отрицаю и снова получаю боль, сильнее, чем в прошлые разы.
—ты расстраиваешь меня, Ангелок, сильно расстраиваешь, — мама качает головой. Улыбка на её лице пропадает, а в мою голову ударяет луч боли. Я всхлипываю и зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, мамы уже нет. Этот белый свет начинает рушиться, всё становится снова тёмным, дымчатым, а подо мной на земле начинают появляться трещины. Я падаю.
Вздрагиваю и просыпаюсь. Отдышавшись, я оглядываюсь. Всё, как прежде, я в своей комнате. Это был всего лишь сон, Ангелина...
Я поднимаюсь на ноги. Смотрю на настенные часы — они отбили уже четыре часа утра. Отворяю дверь, она со скрипом открывается. Тогда я выхожу в коридор — тишина и темнота. Медленными шагами я иду на кухню. В нос вбивается знакомых аромат, но я не придаю этому значения. Это всё кажется. Остатки сна.
Переступаю порог кухни и подхожу к столешнице. Отодвигаю ящик со столовыми приборами и дрожащей рукой беру ножик. В темноте на ощупь прохожусь пальцем по лезвию. Оно острое, хорошо наточенное. Тяжело вздыхаю и прикладываю его к запястью. Прикусываю нижнюю губу до крови.
— не смей этого делать, — позади слышу томный, но напряжённый мужской голос. Из-за шума в ушах не могу сразу разобрать, кому он принадлежит.
— я это сделаю снова, — отвечаю в пустоту.