Раздеться до правды

Началось всё с пустяка.

Лиза листала телефон, сидя на кухне в одной из Егоровых рубашек. За окном — ночь, в бокале — вино, на столе — его ноут, её тетрадка и две распечатки сценария. Обычный вечер. Тихий. Почти спокойный.

Он что-то готовил у плиты. И вдруг — взгляд на экран её телефона. Сообщение. Просто имя. Без фото.

Серёга: "спасибо за помощь сегодня. Тебя всегда приятно видеть."

— Это кто? — негромко, почти равнодушно, но она сразу почувствовала, что в нём щёлкнуло.

— Новый актёр. Которого ты сам мне скинул, кстати. — Она даже не подняла головы, продолжая печатать.

— Угу. А это что за “приятно видеть”? Он часто тебя “видит”?

— Егор...

— Просто спросил, Лиз. Ответь.

Она подняла взгляд. Холодный. Усталый.

— Знаешь, ты сам всегда говоришь, что не мой парень. Так чего ты сейчас выступаешь как обиженный муж?

Он обернулся к ней. Руки вытер о полотенце. Напряжение в комнате выросло.

— Я спрашиваю, потому что ты у меня дома, носишь мои вещи, спишь в моей кровати и...

— И что? — перебила она. — И дрочишь мне по ночам? Унижаешь перед бывшим? Думаешь, это даёт тебе права?

Он прищурился, словно не сразу понял, к чему она ведёт.

— Что ты несёшь?

Она встала. Медленно. Подошла к нему на шаг ближе. Говорила тихо, но каждое слово — как выстрел.

— Ты даже не спросил, как я себя чувствую. Не спросил, больно ли мне, не тронул, не обнял, не посмотрел, как на человека, а не как на свою «вещь», которую кто-то испортил. Ты стоял надо мной, приказывал лечь, командовал, как будто это я виновата, что меня изнасиловали.

Это слово — как нож по воздуху. Он отшатнулся не физически — внутренне. Глаза дрогнули. Она впервые сказала это вслух.

— Я... — он хотел возразить, но она не дала.

— Тебе плевать, Егор. Потому что у тебя вечно всё под контролем. Даже я. Только вот я — не твоя вещь. Не очередная дырка, которую можно закрыть, пока не отпустит.

Он шагнул к ней ближе, резко, голос стал жёстким.

— Я защищал тебя.

— Нет, — с нажимом. — Ты защищал себя. Свою территорию. Свою игрушку. Я была “твоей”, помнишь?

Она отступила на шаг, уже с трудом сдерживая дрожь в голосе.

— Я боялась рассказать тебе. Потому что знала — ты не обнимешь. Не прижмёшь. Не скажешь: “я рядом”. Ты только выругаешься и скажешь, что я не подумала.

И когда она дошла до этих слов — голос сорвался. Слёзы хлынули, не сдерживаемые, как будто прорвало плотину.

— Это был не просто секс, — сказала она, сжав кулаки. — Это было насилие. Унизительное, грязное, страшное. Я орала, Егор. А он... А ты...

Она не закончила. Развернулась и ушла в комнату, хлопнув дверью. Он остался стоять, как вкопанный.

Пауза длилась минуты три.

Он ничего не чувствовал. Только стучало в висках — тупо, гулко, будто что-то медленно рушилось внутри.

И потом — он пошёл. Не торопясь. Открыл дверь.

Лиза сидела на кровати, отвернувшись. Слёзы текли по лицу, но она не рыдала. Просто сидела, сжавшись, как будто снова в той ночи.

— Лиз, — тихо. — Послушай.

Она не повернулась.

Он подошёл, сел рядом, но не прикасался. Просто сидел. Смотрел вперёд, в пол.

— Я не сказал тебе ни слова, потому что боялся, что если скажу хоть одно — всё в тебе снова разорвёт. А ты и так держалась на волоске.

Она слабо вздрогнула. Он это заметил, но не отметил.

— Это правда. Я не спросил. Не прижал. Не поинтересовался, как ты. Не потому что не хотел — потому что не знал, как. Я привык ломать, не лечить. Приказывать, а не заботиться.

Он вздохнул, коротко.

— Но если ты думаешь, что я считал тебя виноватой — это ты себе придумала, Лизок.

Слова были твёрдые, спокойные. Почти ледяные, но в голосе не было злости — только глухая тяжесть.

— У меня и мысли не было выставить тебя виноватой. Он — ублюдок. Он мразь. И если бы я тогда понял сразу, услышал, что он сделал — я бы убил его не на лестнице. Медленно.

Он наконец повернулся к ней.

— А ты... ты просто не дала мне шанса. Закрылась. Сжалась. И, как обычно, решила всё сама. Я не святой, Лиза. Но и не чудовище, каким ты только что меня нарисовала.

Она чуть повернула голову, смотря куда-то в сторону, по-прежнему не встречаясь взглядом.

— Ты всегда всё держишь в себе, — продолжал он, чуть тише. — Но знаешь, что хуже всего? Что я привык это в тебе уважать. Думал, сила. А оказалось — это просто способ не падать.

Он подался ближе, но снова не дотронулся.

— Прости, что не спросил, болит ли у тебя что-то. Прости, что вёл себя как хищник. Мне проще разнести квартиру, чем просто сказать: “Ты важна.”

Тишина. Она снова всхлипнула, но не повернулась. Он не давил.

— Не надо сейчас прощать. Я не ради этого говорю. Просто хочу, чтобы ты поняла: я не из тех, кто будет гладить по голове. Но если ты сломана — я не отойду. Я стою рядом. Молча. С кулаками. С тупым взглядом. Но рядом.

Он встал. Ушёл, как и обещал. И снова не закрыл за собой дверь.