6 часть
Сумка врезалась в бедро, оставляя красную полосу — Феликс шёл быстро, на ходу поправляя свитер и бурча себе под нос.
— Ну и зачем я попёрся в этот магазин в половину десятого?.. Ни чая, ни хлеба… одни алфавиты на скидке…
Погода начала портиться: воздух был липкий, вечер тяжелел, а асфальт под ногами — как будто плавился.
Феликс свернул в узкий переулок. Там всегда было быстрее. И всегда — подозрительно тихо.
— Эй, красавчик.
Феликс резко остановился.
— Блядь.
Он обернулся и увидел знакомую фигуру, прислонившуюся к стене с видом хищника, который ждал всю жизнь только этого момента.
Хван Хёнджин.
В капюшоне, в тени, с руками в карманах и выражением лица «я ничего не делал, но сейчас точно сделаю».
— Серьёзно? — выдохнул Феликс. — Ты опять?
— А что, — Хёнджин оттолкнулся от стены и пошёл к нему. — Соскучился?
— Я был в магазине, ты подкараулил меня в переулке.
— Романтика.
— Сталкерство.
— Забота, — мягко поправил альфа. — Я знал, что ты устанешь, что тебе будет тяжело… что у тебя есть грудь, которую можно потрогать…
Феликс закатил глаза и пошёл дальше. Но Хёнджин не отставал. Он всегда не отставал.
— Ну давай. Один раз. Просто щуп.
— Мы на улице.
— Мы — под луной. Это поэтично.
— Это похоже на домогательство.
— Это похоже на любовь, — Хёнджин догнал его и обнял сзади, крепко прижавшись грудью к его спине. — Ну дай. Я весь день думал только о них.
— Ты на работе был.
— И думал. Одновременно. Я многозадачный.
Феликс, не вырываясь, устало спросил:
— Ты же прошёл через весь путь саморазвития. Книги. Повышение культуры. Слово «блядь» теперь говоришь только после второго бокала. Ты стал почти нормальным человеком.
— Почти.
— Так почему, — он повернулся к нему лицом, уткнувшись в грудь, — ты не можешь остановиться?
Хёнджин усмехнулся и, склонившись, прошептал в ухо:
— Потому что ты моя слабость.
Он медленно скользнул ладонями под свитер омеги, касаясь кожи. — Моя наркотическая зависимость. Моя религия.
Феликс зашипел:
— У меня йогурт в пакете. Он сейчас тёплым станет, из-за тебя, извращенец.
— Пусть будет, как твоё тело, — мурлыкнул Хёнджин, легко сжимая мягкую грудь в ладонях. — Тёплое, вкусное… и моё.
Феликс зажмурился.
— Хван, твою…
— Тсс. Я уже почти закончил.
— Мы на улице!
— Ты говорил это и в автобусе. И в магазине. И в раздевалке спортзала. Знаешь, что изменилось?
— Что?
— Абсолютно нихуя.
Он продолжал мять грудь с той преданностью, которую обычно посвящают молитве. Феликс стоял, сжав губы, щёки пылали.
— Ты невыносимый.
— Я — твой.
— Ты идиот.
— Но зато твой идиот, — Хёнджин, наконец, оторвался и чуть наклонился к лицу Феликса. — И давай признаем честно — ты это любишь.
— Я люблю тебя. А не твои руки в моей одежде.
— Неправда. Ты любишь, когда я тебя щупаю, ты делаешь это вот так... — он передразнил Феликса, скривив лицо в характерной полуулыбке. — Типа: «фу, отстань, идиот», но сам такой — мрр.
— Я тебя придушу во сне.
— Только если разрешишь обнять тебя в обнимку.
Феликс вздохнул, затем, не выдержав, улыбнулся.
— Пошли домой, извращенец. Йогурт стынет.
— Йогурт — это второстепенно.
Хёнджин, сияя, снова запустил руки под свитер. — А грудь — это первостепенно.
— Я ж сказал — пошли.
— Щас. Ещё пять секунд. Раз. Два...
— Я тебя убью.
— Три… четыре…
И они пошли. В сумерках, в обнимку, с пакетом из «Магнита» и фоном, на котором всё ещё звенели последние аккорды уличной жизни.
Один из них — бывший гопник, который стал человеком.
Другой — омега, который, кажется, приручил ураган.
А грудь?.. Грудь всё ещё была в приоритете.