Терапия

    Добраться до этого дома было трудно, ведь находился он в нескольких километрах от города, в котором одиноко существовал сам Роман. Машины у парня не было, приходилось ловить попутку, но не все водители желали подобрать незнакомца, лицо которого выглядело так, будто он много и долго пил. Но кто-то всё же осмелился на это, подобрал парня и высадил около съезда с трассы, где асфальт сменялся проделанной колёсами других машин тропой, уходящей прямо в лес. Летом дружные семьи или просто очень хорошие друзья съезжали с дороги и медленно продвигались по этой тропе в самую чащу в поисках небольшой поляны для отличного отдыха. Роман же приехал не для этого. Ещё немного, и он бы решил, что заблудился, если бы чудом не разглядел силуэт белого дома среди тёмных древесных стволов. С тоской он глядел на этот дом. Постояв ещё немного, рассматривая его средь деревьев, парень глубоко вздохнул, тяжело поднял голову и зацепился своим усталым взглядом за серое небо, вплетённое между ветвей. Серое, такое скучное небо. Медленными шагами, расставшись с тоскливым небом и поправляя свою белую кофту, он направился к дому.
    Не сразу Роману удалось заметить человека на крыльце, что стоял к нему спиной, оперевшись о стену. Человек услышал шаги, немного повернул голову, а заметив самого Романа, широко улыбнулся и развернулся к нему полностью. Человек показался парню довольно дружелюбным: его широкая улыбка была приятной и даже немного милой, большие глаза словно от чего-то поблёскивали, он вызывал доверие.
— Здравия, мой дорогой! – Поприветствовал парня человек, когда тот подошёл уже ближе.
— Да, да, здравствуйте…
Роман остановился у самой лестницы к крыльцу, опустил голову, помялся. Мужчина с улыбкой на него смотрел и чего-то ждал.
— Мы говорили с вами по телефону, ещё общались в интернете. Я Роман, Роман По…
— Ах, да, это вы! – Перебил парня человек. – Я понял, я вас ждал! С нетерпением ждал! Ну же, чего вы там стоите, будто боитесь, что я вас съем! Поднимайтесь, заходите. 
     Тяжело Роман перебирал ногам по ступенькам, человек прямо перед ним открыл дубовую дверь, приглашая зайти в дом первым. Роман вновь взглянул на небо. Ветер нагонял тучи.
— Не волнуйтесь. Вы выглядите очень нервным и напуганным.Так со многими бывает перед первым сеансом, да и перед последующими тоже. Расслабьтесь. Может вы хотите кофе?
— О, нет-нет, что вы, спасибо.
— Как скажете. Разувайтесь, проходите в кабинет, я сейчас подойду.
Человек кивнул головой в сторону комнаты, дверь которой уже была открыта и ожидала гостей, а сам начал стягивать с себя тонкую ветровку.
    В комнате было светло, свежо. Посредине стоял большой деревянный стол, с двух его сторон напротив друг друга два кожаных кресла. У стены мягкая кушетка, вдоль этой же стены простирались большие, довольно красивые шкафы; некоторые были заполнены книгами, другие же таили секреты внутри себя, ибо дверцы никому не давали увидеть, что хранится на этих закрытых полках. Вдоль другой стены была тумба со стаканом и прозрачным кувшином воды и такие же два шкафа, полки которых были точно так же забиты книгами. За креслом, за которым наверняка сидел сам человек, было раскрыто окно, благодаря которому в небольшой комнате и было так свежо и хорошо. Взглянув на цветок в углу комнаты, Роман скромно присел на самый край синей кушетки.
— Вы можете лечь на кушетку или же присесть на кресло передо мной. Как вам будет удобнее. – Сказал вошедший в кабинет человек. –  Всё для вашего удобства и комфорта.
Мужчина сел за кресло перед окном, принимая на свою спину порывы разгулявшегося ветра, который то становился сильнее, то совсем стихал, Роман же привстал вслед за человеком и мелкими шагами направился ко второму креслу.
    Стол был красивым, очевидно, дорогим, как и сами кожаные кресла. Всё в этой комнате выглядело дорогим, даже книги казались дорогими. Всё было красивым и аккуратным.
— Мне очень жаль, что наше первое знакомство лично и сеанс проходят тут, а не в моём кабинете в больнице. Понимаете, сложная ситуация на работе случилась, но в подробности я вдаваться не буду, вас это точно утомит. Надеюсь, вы не против, что первый сеанс пройдёт здесь? Не волнуйтесь, других жильцов тут не будет, я и сам тут редко бываю.
— Что вы, всё замечательно, я не возмущаюсь.
— Вот и славно.
Мужчина замолк и снова улыбнулся, осматривая пациента, после чего повернулся к компьютеру, который стоял рядом с ним. Пару раз стукнул пальцами по клавиатуре что-то набирая, достал из тумбы под столом толстый синий блокнот, раскрыл его по закладке, взял ручку и облокотился на спинку кресла, снова начав осматривать Романа, который в свою очередь осматривал комнату.
— У нас с вами целых два часа времени, этого должно быть достаточно.
Роман украдкой посмотрел на мужчину, вспомнив, что в комнате он всё же не один.
— Я не хочу на вас давить, напрягать. Как только вам будет угодно, когда вы будете готовы, тогда и начинайте.
— Что начинать?
— Начинать рассказывать. О себе, о своей жизни, о трудностях, которые вас сюда и привели, привели в мой кабинет.
    Комната оказалась не такой уж и прекрасной, как показалось на первый взгляд. Пыль на полках и на крупных листьях растения оказались заметны для Романа, как и два скомканых листа бумаги под столом вместе с валяющимся рядом с ними карандашом. Дверцы некоторых шкафов были чем-то поцарапаны, распахнутое окно за человеком было немного заляпано.
— Сейчас психологи с блокнотами выглядят старомодно, – прервал тишину человек, рассчитывая на общение, – ибо только раньше ими и пользовались, блокнотами, то есть. Зачем они сейчас? Ведь есть компьютеры. Это гораздо удобнее и практичнее.
Роман что-то одобрительно промычал. Мужчина понял, что диалога не состоится, а потому положил блокнот на стол и просто начал ждать, когда пациент сам будет готов к общению с ним.
    Роману было страшно смотреть на человека перед ним, что выполнял роль его лечащего врача, но он это сделал. Немного подняв голову и оторвав свой взгляд от карандаша под столом, он обратил внимание на руки мужчины, что были покрыты еле заметными царапинами, настолько тонкими и невидимыми, что удивительно, как он вообще заметил их. Только один крупный шрам на правой руке был особенно виден, выглядывал из под рукава тёмно-синей рубашки и выделялся на фоне остальных царапин. Роман поднял голову ещё немного выше. Верхняя пуговица рубашки была расстёгнута, воротник был немного помят. При встрече на улице парень совсем не заметил небольшой щетины мужчины, теперь же она виднелась лучше. Тёмные густые волосы были немного встреплены из-за несильного ветерка ещё с улицы, теперь же проникающий в кабинет ветер будто пытался доделать начатую работу и окончатель сотворить на голове человека подобие гнезда.
— Знаете, я очень боюсь говорить об этом с кем-то…
Мужчина открыл глаза и словно приободрился, переводя взгляд на парня перед ним.
— Я никому не жаловался, хотя очень хотел сделать это, мне это было необходимо, я в этом нуждался. Нуждался, но очень боялся. А может это и потому, что рассказывать мне о своих бедах было особо некому? Я не знаю. И совсем не знаю, что мне делать со своими проблемами.
— Потому вы и здесь, чтобы разобраться в этом. И я обязательно помогу вам.
— Да, вы правы, доктор…
— Можете звать меня по имени, если вам удобно.
Роман помялся, совсем забыв имя и фамилию человека перед ним.
— Виктор Лебедев, – мужчина улыбнулся, – или просто Виктор, ну или просто Лебедев. Как вам удобнее будет. Или всё же зовите меня доктором. – На этом моменте мужчина даже рассмеялся, от чего Роману стало немного легче и спокойнее, он начал чувствовать себя хорошо, человек перед ним всё ещё вызвал доверие.
— Доктор Лебедев…
— Он самый.
Парень замолчал, будто совсем позабыл, о чём говорил до этого, опустил голову и снова принялся разглядывать карандаш под столом. На некоторое время в кабинете вновь воцарилась тишина.
— Если вам было некому говорить о своих проблемах, то теперь вы можете рассказать их мне.
Роман что-то промычал и продолжил смотреть вниз, поправляя светлые свисающие пряди волос.
— Но неужели у вас совсем нет в жизни человека, которому вы бы могли излить душу? – Лебедев уже настроился на работу и хотел наконец-то начать полноценный сеанс, надеялся, вытаскивая из Романа слово за словом, разговорить его и узнать, в чём его главная проблема.
— Ну, у меня есть дед, дед по отцовской линии, он… Он очень хороший.
— Вы разговаривали с ним о своих проблемах?
— Нет, я очень боялся. Я ведь не знаю, как он отреагирует на все мои рассказы, а у него сердце слабое, да и своих проблем хватает, куда ему ещё и мои. Но его очень расстраивало моё молчание. Мне кажется, иногда он из-за этого плакал.
— Ему было бы очень приятно, если бы вы поговорили с ним.
— Я боялся, понимаете, боялся очень.
— Но почему вы приехали?
— Что? – Роман непонимающе посмотрел на человека перед ним.
— Вы ведь вряд ли сами захотели приехать, я прав?
Роман внезапно оборвал разговор своей недолгой паузой. Говорить было тяжело, стыдно и страшно, но при этом что-то внутри него всё равно не хотело умолкать, оно хотело рассказывать о своих несчастьях, что-то надеялось на спасение, свободу от всех проблем, но для этого нужно было говорить, даже если тебе очень стыдно.
— Мне дед деньги давал… на еду, на одежду… Мы с ним как-то чуть-чуть не поладили, я тогда весь в слезах был, а дед пытался всё выяснить у меня, что же случилось, почему так… Я отнекивался, не хотел говорить, он очень обиделся и может даже разозлился немного. Но после вернулся, извинился. Снова вручил деньги. И так горечно улыбнулся мне, знаете…. Сказал, что если я не могу поговорить с ним, то он и не сможет помочь мне, зато сможет кто-то вроде вас. И вот, он давал мне деньги раз в месяц на сеансы. Сколько своих пенсионных он тратил на меня?..
— Он вас явно любит и переживает. Так значит, вы уже были до этого у специалиста?
— Н-нет
— Но куда тогда тратились данные деньги?
Роман снова ненадолго замолчал, покраснел и еле слышно продолжил:
— Я… Я пил. Много пил. Он давал деньги, а я тратил их на алкоголь, сигареты, иногда давал своим друзьям на… Они употребляют, на это и давал.
— Но почему не потратил деньги и в этот раз?
— Он так надеялся помочь мне, хотел сделать лучше для меня, а я лишь пропивал его деньги… Дед знал, куда деваются данные мне сбережения, но продолжал давать. Надеялся, видимо… Мне стало очень стыдно.
— Хм, он знает, что ты здесь? Хоть кто-то знает, где ты сейчас?
Вопрос показался каким-то странным, Роман заёрзал на кресле и неуверенно ответил:
— Ну, нет, никто не знает. Никто вообще не интересуется тем, где я бываю. Кроме деда, наверное, но я ему ничего не говорил. Наверняка думает, что я сейчас опять где-то с друзьями.
— Но кто тебя тогда сюда привёз?
— Я просто поймал попутку, меня вёз какой-то непонятный тип. В машине сильно пахло перегаром. Кажется, он был пьян.
    Лебедев открыл блокнот и быстро что-то написал в нём своим неразборчивым почерком, после закрыл и отодвинул от себя подальше, опёрся локтями о стол и поближе придвинулся к самому Роману, положив голову на своим покалеченные руки. Ветер врывался в комнату с особой силой, играя с волосами двух малознакомых друг другу людей и пытаясь сдвинуть книги, расчищая полки от пыли.
— И со скольки ты пьёшь?
— Лет с тринадцати или четырнадцати.
— Ого, дорогой мой, ты пьёшь уже лет восемь? – Лебедев смотрел на стыдливо прячущего свои глаза Романа. Ему было плохо и страшно говорить про это, сам Лебедев понимал, что парень испытывает стыд.
— Семь, семь лет уже... Я в четырнадцать отравился, до сих пор не понимаю, что мать наплела врачам, раз они не пожаловались в органы опеки и меня не забрали. Наверное, дала им денег, хотя откуда у неё тогда они могли быть? Старая дрянь.
— Ненавидишь её?
— Она била меня с самого детства, но делала это не руками, постоянно брала что-то потяжелее, чтобы я орал сильнее. Отец свидетелем был, но ему всегда было всё равно, он изменял матери и имел на стороне другую семью. Во мне он свою родню не видел.
— Ты до сих пор живёшь с ней, с матерью?
— Ну, как сказать… Не всегда. Я работаю охранником в маленьком магазине, там порой и сплю, живу. Иногда у деда, но его сестра, с которой он сам живёт, недолюбливает меня, потому они часто ссорятся из-за меня. Да и мать очень злится на деда, когда я ухожу к нему, тоже ему высказывает за то, что он такого идиота как я пригрел. А тётка-то ей всегда докладывает, когда я прихожу… И в ней основная проблема всё же, в тётке. Из-за неё я ведь и не могу жить с дедом.
— Но почему она тебя не любит?
— Она видит во мне копию отца, считает, что я такой же отвратительный. И ей очень не нравится мой образ жизни, то, с кем я общаюсь, что я делаю… Она видит во мне мусор, она брезгует. И квартира, в которой живёт дед, принадлежит ей. Так что оставаться надолго я там не могу. Деду достаётся. Он не может повлиять на неё, она говорит, что выгонит его на улицу вместе со мной, ему ведь самому жить-то и негде.
— А попробовать съехать к друзьям?
— У меня их нет. И денег нет, чтобы хоть куда-то сбежать. Я не знаю, есть ли вообще дома деньги, чтобы прийти и… одолжить их, да, ага. Мне кажется, мать их все пропивает, когда они у неё появляются. Во всяком случае, я искал, я пытался найти заначку, но ничего нет. Без денег я на улице долго не проживу. Конечно, у меня есть мизерная зарплата и деньги, которые мне даёт дед, но они ходят на еду и на… Мне бы и самому перестать сливать деньги на алкоголь и наркотики для своей компании. Ха-ха, а может, мне в первую очередь стоило было скопить денег на какое-нибудь жильё, а не идти сюда.
— А что насчёт полиции? Ты обращался туда? Может твой дед ходил и писал с тобой заявление на мать?
— Он много не знает о моей жизни. Лишь часть я смог рассказать ему, и то около шестнадцати или семнадцати лет. До этого я старался с ним не говорить вживую, чтобы он не видел моего плачевного состояния, да и в целом умалчивал все дела. Я не хотел его беспокоить, он и так чувствовал вину за то, какого сына воспитал, за то, что его сын бросил меня. Сам я боялся идти в полицию, что я мог сказать? Я боялся последствий. Наверное, потому что был идиотом. Или же я боялся попасть в детский дом. Если бы меня забрали у матери и решили бы отдать отцу, он бы отказался от меня. Деду бы меня не оставили.
    Лебедев тяжело вздохнул, откинулся на спинку кресла и опрокинул голову, устало смотря в потолок, после чего и вовсе закрыв глаза. Роман впервые посмотрел на него без страха, скорее с удивлением и интересом. Он и не сразу заметил, что его врач перешёл на “ты”, ему начало казаться, что говорит доктор Лебедев с ним не как с пациентом, а как со своим хорошим знакомым. От этого стало ещё легче и комфортнее находиться в кабинете один на один с ним.
— Не мешает ли тебе открытое окно?
— Нет, нет, всё нормально, оно мне не мешает, всё хорошо.
— Ты сейчас будто то ли успокаиваешь меня, то ли оправдываешься, – Лебедев усмехнулся и поправил ворот рубашки, оставаясь всё в том же положении, – расслабься уже наконец.
Роман заметил ещё один светлый шрам на шее Лебедева, почти такой же еле заметный, как и на руках, но всё же более видимый внимательному глазу.
— Значит, «друзья» твои изволят быть наркоманами?
— Вроде того.
— А сам ты пробовал ту бурду, которой они балуются?
— Может только однажды…
— Как так получилось? Разве твоя любезная мама не говорила тебе о том, что это вредно для организма?
Роман опешил от такого резвого и язвительного говора некогда любезного доктора. Лебедев выпрямился и снова начал смотреть на парня перед ним, такого растерянного и встревоженного. Виктор взглянул прямо в глаза пациенту, поймал его испуганный взгляд и приковал к себе. Такой блеклый, стеклянный взгляд. Но всё же в этих зелёных глазах что-то всё ещё билось наружу и просило о помощи, что-то уставшее разрывалось от страха и тяжести бытия, находясь на грани гибели. Лишь пару секунд парень смог смотреть в глаза своему врачу, после чего он, всё ещё ошеломлённый, понурил голову и вновь начал поправлять свои светлые пряди, что раздражающе ложились ему прямо на лицо.
— В пятнадцать лет я оказался в новой школе, в которой, как оказалось, учились местные «владельцы» района. Они сразу же захотели узнать, каков я есть на деле, можно ли будет принять меня в свою банду или они будут издеваться надо мной, как над другими сопляками. Мне оставалось проучиться год, всего-то, но я бы точно не вытерпел, если бы об меня вытирали ноги ещё и в школе.
— Так ты употребил наркотики с ними, чтобы свою храбрость и крутость показать?
— Они устраивали целую череду испытаний, чтобы проверить меня. Однажды мне пришлось стащить из магазина бутылку дорогого коньяка для них. Охранник поймал меня, я ударил его канцелярским ножом в ногу, бросил рюкзак с бутылкой и убежал. Так страшно было. Мне сильно досталось за потерянный коньяк, но когда они узнали про оставленный в ноге охранника нож, я получил дозу дополнительного уважения.
— А людей тебе калечить понравилось?
— Чего?..
— Ты всадил канцелярский нож в человека. Вспоминаешь об этом с желанием повторить?
— Н-нет…
    Лебедев медленно встал и опёрся руками о стол. Ветер стал куда сильнее и уже не собирался стихать, небо стало чёрным, слышались раскаты грома. Доктор подошёл к окну и захлопнул его, смотря куда-то высоко вверх, на почерневшее небо. В самом низу окно было немного треснуто.
— Откуда у вас эти шрамы?.. – Очень тихо спросил парень, переводя взгляд то на спину человека, то на трещину в окне.
— Что?
— Откуда у вас шрамы на руках? – Уже громче, но по-прежнему робко повторил свой вопрос Роман.
Лебедев взглянул на свои руки, посмотрел на ладони и снова на их тыльную часть, и начал медленно подходить к столу, не отрывая взгляд от шрамов и царапин.
— Какой ты внимательный, – человек улыбнулся и украдкой посмотрел на напряжённую фигуру в кресле перед ним, – они ведь такие тонкие и светлые. Кроме этого.
Виктор задрал правый рукав, из под которого и выглядывал самый видимый шрам. Грубая светлая линия уходила куда-то прямо к локтю, из-за задранного рукава взору стал виден не только сам шрам, но и ожог рядом с другим, менее заметными и большим шрамом.
— Я лишь хотел помочь некоторым людям, а они эту помощь не принимали и не соглашались со мной. Но впредь я таких ошибок повторять не собираюсь, теперь я действую иначе.
    Лебедев взял ручку и блокнот и убрал обратно в тумбу, положил свою руку на гладкий роскошный стол, медленно провёл по нему от одного края к другому и коснулся рамки с фотографией, которая стояла прямо перед компьютером, из-за чего Роман не видел её. Доктор погладил рамку пальцем, светловолосая девушка с фотографии улыбчиво смотрела прямо на него.
— У тебя ещё есть родственники, помимо матери и дедушки?
Лебедев на мгновение смолк, не отрываясь от фото, но после положил рамку фотографией вниз, чтобы она не подглядывала за происходящим, и договорил:
— У тебя есть ещё родственники, с которыми ты поддерживаешь связь?
— Нет, совсем нет. Маме на меня плевать, её даже дома иногда не бывает неделями. Я всё же редко, очень редко, но появляюсь в нашей квартире. Мать даже не спрашивает, где я пропадаю, если не у деда. Отец исчез, дедушка сказал, что он в Калининград должен был уехать со своей новой семьёй. Дед с ним сам не поддерживает связь, очень на него зол из-за того, что он бросил меня и не защитил…
— Так…
— А ещё бабушка есть, мама моей… м-матери. Она иногда приезжает к нам, когда мать в запой уходит или п-пропадает. Готовит ей поесть и изредка убирается у неё в комнате. На меня не смотрит и не говорит. Она… она не спасала от п-побоев. Просто смотрела или уходила. И сейчас она просто с-смотрит на меня, жалкого… и уходит.
— Это всё очень интересно, – саркастично ответил доктор, – но за что тебя мать вообще бьёт? Просто так или есть причины?
— У них с отцом, когда он ещё жил с нами, были очень сложные отношения. Неудивительно, что он ушёл. Она б-била меня за то, что я на него был похож. Била ещё за плохие оценки, за пролитую воду, за опоздание на три минуты, за…
Голос Романа задрожал, резко он прервался и задрал голову высоко вверх, чтобы наступавшие слёзы не были заметны и не стекали по его лицу.
— Продолжай. – Твёрдо приказал Лебедев.
— Била за-а своё плох-хое настроение, за зак-кончившийся алкоголь, за то, ч-что мне н-не продавали его, ведь я был несовершеннолетним.
— Ты думал о самоубийстве?
    Роман хотел сказать что-то ещё, но, услышав вопрос доктора, резко оборвался на полуслове. Тело трясло, перед глазами всплывали картины, неприятные и отвратительные. Как его бьёт мать, как его покидает отец, как бабушка прогоняет из дома деда, который приехал к своему внучку, чтобы поддержать его крепким словцом. Роман вспоминал, сидел и вспоминал всё то, что рассказал доктору, вспоминал всё то, чем ещё не успел поделиться. Сверстники бьют его за домом, одноклассники оскорбляют, потому что увидели его мать в каком-то взрослом фильме, пустые бутылки, содержимое которых от голода и нехватки обычной воды поглотил Роман, его «друзья», что тушили об него свои окурки. И ещё одно воспоминание о том, как мать разбила об его голову бутылку. Дрожащая рука коснулась лохматой головы и нащупала старый шрам. Это воспоминание осталось в его голове во всех смыслах. Роман чуть опустил голову, всхлипнул, ещё раз всхлипнул и начал плакать, вжавшись в спинку кресла и крепко схватив сидушку руками.
— Да? Неудивительно. Жаль только, что руки не дошли до этого.
Роман зарыдал ещё сильнее, тело резко вздрагивало каждые несколько секунд от сильного плача, руки закрыли лицо и бедный парень оторвался от спинки, согнувшись в кресле и коснувшись лбом стола. Лебедев подошёл к тумбе и медленно начал наливать воду в стакан.
— Мало тебя мать била, на её бы месте я тебя б утюгом приглаживал. А бабка тебя не била только потому, что до такой степени ей было на тебя плевать. Нет, ну ты только подумай, если способен на это: ты был ей так безразличен, что ей было лень поднимать на тебя руку или повышать голос. Ты для неё был и остаёшься пустым местом, как и для своего отца.
Лебедев поставил кувшин и полный воды стакан обратно на тумбу, не отрывая взгляд от кресла, за спинкой которого спряталась вздрагивающая и рыдающая фигура, лишь ноги которой были видны.
— Н-н-не говор-р-рите т-такого!
— А что, нельзя?
— Я пр-ришёл с-сюда за помощью!
— Ты даже приходить не хотел, ты лишь из-за деда сюда и приковылял, недоразумение ты моё. – Лебедев расслабленно подошёл к креслу сзади и свесил руки на спинку кресла, с улыбкой смотря на парня. – Хотя и не с первого раза. Ох, Роман, это был единственный человек, которому, на удивление, было не плевать, а ты тратил его деньги на бухло.
— Нет!
— Ты тратил деньги бедного, добродушного старика на алкоголь, потому что ты — беспомощное и бесхребетное создание, любящее травиться второсортным ядом из бутылки за сто рублей. Откуда у тебя совести взяться после такого?
Лебедев говорил спокойно и тихо, из-за чего некоторые его слова проходили мимо Романа из-за его громкого плача.
— Э-это ложь…
— А отец… Отцу было просто очень горестно признавать, что ты его сын. Он сразу увидел, в кого ты вырастишь, потому уехал подальше от тебя. Аж в Калининград! Вот молодец!
— Х-хватит говорить м-м-мне это!
Роман немного выпрямился и очень слабо ударил по столу ладонью. От всех этих слов было очень горестно, обида и злоба начинали пожирать изнутри, но сил не было даже на то, чтобы просто выразить все эти эмоции и едкие чувства.
    Все эти долгие годы он сам думал обо всём, что только что буквально за несколько минут ему сказал незнакомый человек. Значит, он был прав, когда думал это про себя? Он не ошибся, раз даже незнакомый человек сказал ему про это? А если его родной, его единственный друг-дедушка говорил ему, что это всё не так, просто для того, чтобы не обидеть его, хотя сам думал всё то же самое, испытывая лишь гадкую жалость?
— Ой, кто это тут у нас такой злой ладошкой бьёт? – Писклявым голосом, дразня и балуясь спросил доктор. – Ты на большее и не способен, ничтожество. И зачем дед тебе помочь пытался?
Правая рука Лебедева легла на голову пациента, слегла поглаживая её. Роман никак не реагировал на это, продолжал рыдать и давиться собственными соплями и слезами. Виктор осторожно сжал волосы парня и медленно поднял его голову, чтобы тот смог сидеть прямо, не облокачиваясь на спинку кресла. Левая рука легла на плечо и также начала немного поглаживать его. Парень не сопротивлялся этому и не думал, что будет с ним дальше, лишь покорно сидел и рыдал. Тело ослабло, руки медленно легли на колени, и если бы не державший его голову Лебедев, он бы уже упал.
— Д-доктор…
Виктор молча и с небольшой улыбкой смотрел на пациента.
— Я дум-мал, вы п-поможете мне-е.
— Так и есть.
— Н-но зачем в-в-вы так посту-упили со мной?
— Просто в твоём случае проще умереть, нежели копаться в твоих грязных детских проблемах. Ты ведь и сам думал об этом.
Лебедев продолжал поглаживать плечо Романа, парень что-то пытался сказать ему в ответ, но получалось лишь судорожно вздрагивать и хватать ртом недостающий воздух, без которого он уже начал задыхаться. Еле-еле он приподнял свою тонкую руку, положил её на грубую руку Виктора и попыталась сжать её, скинуть со своего плеча, но тело не слушалось парня, оно требовало покой, оно могло лишь сидеть без движений и плакать вместе с самим Романом.
    Парень начал стихать, рыдания закончились, остался лишь отчаянный тихий плач, тело его всё ещё время от времени судорожно вздрагивало. Виктор продолжал поглаживать парня, с лёгкой улыбкой смотря на него, такого маленького и беспомощного.
— Давай же, расслабь своё тело.
Роман вытер рукавом своё мокрое, красное лицо, закрыл глаза и продолжал тихо поскуливать, всхлипывать и шмыгать носом.
— Доктор Лебедев…
— Он самый.
Виктор замер, улыбка с его лица медленно испарилась и лицо стало выражать серьёзность, руки крепко сжали подбородок и голову Романа, в ответ на это парень смог лишь медленно поднять свою руку и взяться за рукав рубашки доктора, не понимая и не догадываясь, что сейчас случится.
— Д-доктор...
Лебедев глубоко вздохнул, закрыл глаза и в одно мгновение резко свернул голову Романа в сторону, вывернув при этом подбородок вверх, из-за чего раздался громкий, неприятный хруст, оборвавший всхлипывания человека в кресле. Ещё пара внезапных, последних вздрагиваний тела, доктор расслабил руки и оно облокотилось на спинку без движений, бледная рука рассталась с тёмно-синим рукавом доктора и упала на колени. Лебедев молча смотрел на него, смотрел на опухшее от долгого плача лицо, на открытые стеклянные глаза, смотревшие куда-то перед собой. Виктор ещё пару раз осторожно погладил Романа по голове, закрыл его покрасневшие глаза и вернулся к тумбе, полностью опустошив приготовленный заранее стакан воды, а после встал без движений, смотря куда-то перед собой. Секунда, две, десять. Он стоял молча, всё ещё не двигаясь, но после снова тяжело вздохнул и закрыл лицо руками.

   Сожаление.

   Восемь часов вечера. Лебедев сидел в гостиной за небольшим белым столиком, молча смотря в телевизор. Телевизор, как и сам Виктор, молчал; он был выключен. Природа тоже молчала, ветра уже не было, а дождь, который начался незаметно для доктора, уже прошёл. Он был слишком занят, чтобы услышать или увидеть его. Лишь капли на окне и мокрые деревья давали понять, что было на улице неспокойно. Небо молчало. Всё молчало. Человек смотрел на чёрный экран телевизора, очень тихо при этом дыша и не двигаясь, чтобы не нарушать воцарившийся вокруг покой. Нож неосторожно поцарапал тарелку, неприятный звук оборвал всеобщее скорбное молчание. Лебедев слегка вздрогнул от неожиданного и весьма неприятного звука и всё так же без особых эмоций посмотрел в свою тарелку. Ещё через минуту отвлёкся и от неё, вернувшись к телевизору, включил его, вдохнул поглубже, уловил приятный звук шелеста листьев за окном и начал долгожданную трапезу. Сегодня, к большой радости для доктора, наконец состоялся прекрасный, долгожданный ужин: салат из зелени, паста, апельсиновый сок и прекрасный, хорошо приготовленный стейк, но немного жестковатый, ведь само мясо было не высшего сорта. Безопасно ли вообще такое есть?