Мазь
Русая провалилась в беспокойный сон лишь под утро, когда мать уже собиралась на работу. Истощенная вчерашними бурями эмоций, она не находила себе места. В голове, словно назойливые мошки, роились обрывки разговоров, смешиваясь с тревогой и робкой надеждой. Она металась в постели, тщетно пытаясь ухватить ускользающий сон, но сознание, словно привязанное, упорно возвращалось к минувшему дню.
Комната, обычно такая уютная и родная, сегодня казалась чужой, словно сдавливала стены. Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь неплотно задернутые шторы, высвечивали танцующие пылинки в воздухе, напоминая о быстротечности времени. Русая чувствовала, как сердце болезненно сжимается от предчувствия неизбежного. Вчерашний день стал переломным моментом, точкой невозврата, за которой привычная жизнь рассыпалась на осколки.
Наконец, измученная бессонницей и тревогой, Русая провалилась в беспокойный сон, полный смутных образов и обрывочных фраз. Ей снилось, что она стоит на самом краю пропасти, а внизу, словно голодный зверь, бушует темная бездна. Она знала, что должна сделать выбор, но леденящий душу страх сковывал движения, лишая воли.
Пробуждение наступило лишь в обед от настойчивого звонка в дверь. Неохотно поднявшись, она одернула тонкую белую футболку поверх шорт и поплелась к источнику звука. На пороге стоял смущенный Данила. На его лице красовался багровый синяк под глазом, а нос явно был сломан. Тихо выдохнув, Данила произнес:
– У тебя есть мазь? У меня все безумно болит.
Русая ответила не задумываясь:
– Да, конечно, проходи.
Она посторонилась, пропуская его в квартиру. Данила вошел, слегка прихрамывая, и огляделся. В полумраке комнаты, где плотно задернутые шторы не пропускали солнечный свет, царила тишина.
– Присаживайся, сейчас принесу, – проговорила девушка, направляясь в ванную комнату.
Вскоре она вернулась с тюбиком мази и ватными палочками. Русая чувствовала себя виноватой из-за произошедшей драки и решила, что лучший способ искупить свою вину – самой обработать его раны. Данила, словно сжатая пружина, сидел на кровати. Сердце девушки болезненно дергалось, отбивая нервный ритм. Александра открыла тюбик и, нанеся мазь на палочку, подошла ближе. Рыжеволосый нервно сглотнул, закрывая глаза. Рука девушки слегка дрожала, когда она нежно коснулась его лица. Данила вздрогнул, громко выдыхая. Его руки лежали на коленях, щеки покрылись робким румянцем, дыхание участилось, губы пересохли от внезапной близости. Внутри затрепетали неведомые бабочки. Русая почти закончила, когда вдруг рука мужчины коснулась ее обнаженного бедра. Он провел большим пальцем по нежной коже и тут же отдернул руку. Глаза Данилы горели каким-то безумным огнем. Он резко вскочил и, не говоря ни слова благодарности, вылетел из комнаты, оставив после себя лишь громкий хлопок двери. Русая застыла в недоумении. Что это было за прикосновение? Почему он так странно себя ведет? В душе по-прежнему царила тоска и нерешительность. Она опустилась на кровать, где только что сидел рыжеволосый, и закрыла лицо руками, пытаясь унять накатившую усталость.
Весь оставшийся день она провела в одиночестве, молча глядя в потолок. Заходящее солнце окрашивало стены комнаты в причудливые оттенки фиолетового и серого. В голове кружились обрывки фраз, обрывки воспоминаний, словно осколки разбитого зеркала, которые никак не складывались в цельную картину.
Она чувствовала себя потерянной в лабиринте собственных мыслей, где каждый поворот вел в тупик. Тишина давила, словно тяжелый камень на груди. Ей хотелось кричать, смеяться, плакать, но она не могла выдавить из себя ни звука.
Лишь слабый вздох сорвался с ее губ, растворяясь в надвигающемся сумраке. Она закрыла глаза...
Но тут услышала звук открывающейся двери – вернулась мама с тортом. Девушка тут же подбежала к ней.
– С чего вдруг торт? – спросила Саша, стараясь улыбнуться.
– Да просто так, – ответила мама, ставя торт на стол. Комната наполнилась сладким ароматом ванили и свежих ягод. Саша прищурилась от удовольствия, разглядывая аппетитное угощение.
Она знала, что у мамы «просто так» не бывает. Наверняка был какой-то повод, пусть и незначительный. Может, мама просто хотела поднять ей настроение?