Пятый зверь. Рассказы

На этот раз Тенгиз захватил с собой лук и стрелы и попытался сначала ранить противника, прежде чем браться за меч и копье. Бой продлился дольше, и демон даже счел нужным сотворить из ничего ледяной меч, отражая отчаянные атаки Тенгиза.

А когда демон вновь разоружил его и швырнул наземь, Тенгиз вдруг подумал, как он красив, когда стоит над ним вот так, как сейчас, скаля зубы, и лицо его похоже на человеческое еще больше, чем раньше, и кожа уже не серая, а серо-голубая, как горный ледник, волосы спадают до пояса, как снежная лавина, рога блестят, как алмазы, и ледяной меч в руке сияет так, что глазам больно смотреть.

Когда демон его взял, Тенгиз уже и не думал сопротивляться, только насаживался на его холодный член и, забывшись, сам себя ласкал в такт своим движениям. Член демона уже не был обжигающе холодным, просто прохладным, как ветерок в знойный день, и сам демон, казалось, стал ласковее. Он поглаживал юношу по лицу, по груди, приподнимал за бедра, чтобы облегчить проникновение. А когда лапа демона, ничем уже не отличающаяся от человеческой ладони, кроме длинных блестящих ногтей, стиснула член юноши, он всхлипнул и кончил, содрогаясь всем телом, так сжимая член демона в себе, что тот взревел и кончил тоже.

— Признайся, ты ведь не драться со мной приходишь! — на прощание сказал ему, не разжимая губ, демон. В те времена они еще не умели притворяться смертными и шевелить губами в такт своей мысленной речи, чтобы иллюзия была полной.

Хорошо, что он исчез, не дожидаясь ответа, потому что Тенгиз сам не знал, что на это ответить. Щеки его залила краска стыда, и он снова поклялся себе самой страшной клятвой: никогда больше не искать встречи со вторым зверем.

Прошел месяц, потом два, а Тенгиз все еще соблюдал свою клятву. Кончилась весна, и настало лето, а летом, как известно, аккирины появляются редко и неохотно, и даже кирины не так быстро приходят на зов, как в другие сезоны.

В одну из жарких летних ночей Тенгиз лежал в своем пастушеском шалаше обнаженный, и тело его томилось от жары и неудовлетворенного желания. Он взялся за свой член и принялся двигать рукой, закрыв глаза и воображая совсем другую руку вместо своей. Руку с серо-голубой кожей, с ногтями, сверкающими, как алмазы. Раздвинул колени, представляя, как обхватывает ими мускулистые бедра Эршу, этого демона, который его околдовал.

И не удивился ни капли, когда его вдруг накрыло обнаженное мужское тело, такое знакомо-прохладное, такое желанное в летний зной. Грива белых волос упала до земли, будто занавес, руки с острыми ногтями подхватили его под колени, раскрывая, готовя, и голос в голове прошептал:

— Что за именем ты меня назвал?

— Эршу, «второй зверь». Я ведь не знаю твоего истинного имени, — сказал Тенгиз, направляя в себя его большой налитой член, уже как будто слегка теплый.

В этот раз демон брал его так размеренно, нежно, что Тенгиз стонал от невыносимого удовольствия, а под конец даже закричал, корчась в судорогах оргазма. И едва расслышал, как демон шепнул ему свое тайное имя, одно слово на языке демонов, которое невозможно произнести вслух, но смысл которого понятен и звучит, как стихи: «Ледяная тень, всполохом белого пламени накрывающая полмира».

Насытившись, Эршу не исчез сразу, а какое-то время оставался рядом с Тенгизом, прижавшись к нему, и казался теплым, почти как человек. Тенгиз набрался храбрости и коснулся его руками, и демон подземного мира позволил разглядывать себя и трогать. Поцелуй ему тоже понравился, он быстро понял, как раскрывать губы навстречу языку партнера или давать ему свой.

— Что же, я могу позвать тебя, когда захочу? — спросил Тенгиз вслух, играя белой прядью волос Эршу.

Собственно, так и происходил призыв кирина: мысленно называешь его тайное имя, и он послушно является. Но в этом чудесном звере ни на медную монету не было послушания или готовности служить. Кто кого подчинил себе, было совершенно неясно.

— Сколько угодно, если накормишь так, как сегодня, — ответил Эршу. Губы его не шевелились, только усмехались игриво.

Он выглядел довольным и сытым, а ведь выпил совсем немного духовной силы Тенгиза и даже не утомил его своими ласками. Похоже, чем больше было их взаимное удовольствие, тем меньше требовалось Эршу для насыщения.

— Надеюсь, до следующего призыва ты обзаведешься жилищем получше, — сказал Эршу, окидывая взглядом пастушеский шалаш и матрасик, набитый сеном. — Мне нравятся мягкие постели и богатые интерьеры. Ты, конечно, довольно красив для смертного, но где все твои украшения и одежды из дорогих тканей?

Тенгиз рассмеялся и объяснил, что он всего лишь бедный пастух из бедного племени. Красивая юрта, мягкая постель, вышитая одежда и украшения из яшмы есть только у хана унгиратов.

— Так убей хана и забери его вещи, — сказал Эршу таким тоном, будто разговаривал с неразумным ребенком.

Тенгиз снова рассмеялся и попробовал объяснить Эршу, что воин он очень средний и в честном поединке хана Чагатая не победит. А если убить его в спину или еще каким-то подлым приемом, то сыновья хана будут ему мстить. Вот если бы у хана была дочка, Тенгиз мог бы на ней жениться...

— Ну женись на его младшем сыне, он тоже любит мужчин, — рассеянно сказал Эршу, уже собираясь исчезнуть.

— Откуда ты знаешь? — изумился Тенгиз.

Младший ханыч был чуть старше него, избалованный и любящий наряжаться, но в целом обычный крепкий парень, а не изнеженный юноша. В нем никак нельзя было заподозрить любителя мужчин. Впрочем, кто бы мог его заподозрить в мужественном, рослом пастухе, которым был Тенгиз?

Эршу пожал плечами небрежно.

— Ну мы же слушаем ваши мысли. Он часто мечтает, как отстанет от своих нукеров в степи и выйдет к бедному шалашу, где у огня сидит незнакомый мужчина. Дальше он, впрочем, стесняется представлять. В отличие от тебя.

— Так ты что же, все видел... что я думал про тебя? — у Тенгиза внезапно пересохло в горле.

— Конечно. — Ехидная улыбка Эршу была почти змеиной. — Иначе бы я не узнал, что от вас, смертных, можно еще и так получать удовольствие.

— Это не единственный способ, — краснея, сказал Тенгиз. Представлять он не стал, просто наклонился и взял в рот красивый крупный член Эршу. Демон задрожал и на какое-то время стал совершенно беспомощным под ласками горячего рта юноши. И даже кончив, долго еще не хотел уходить, лежа с Тенгизом в обнимку.

А через пару дней к шалашу Тенгиза вдруг действительно вышел младший ханыч Субудай, отставший от своих нукеров. Тенгиз накормил его и напоил, а потом как-то так случилось, что они оказались без одежды и в объятиях друг друга.

Наутро Тенгиз занял почетное место среди нукеров ханского сына и вместо шалаша обзавелся собственной юртой с очагом и даже с одеялом из гагачьего пуха. Эршу нисколько не удивился перемене обстановки в следующий раз, когда Тенгиз его вызвал. Правда, не был особенно доволен — даже тем, что у Тенгиза теперь были браслеты из белой бронзы и красивая гривна на шее.

— Мой любимец достоин гораздо большего, — пояснил он и взялся расспрашивать Тенгиза про обычаи в степи, про торговлю с Матарой, страной сидов, про иерархию племен и прочее.

Куда проще было бы, если бы Эршу мог доставить Тенгизу все те богатства, которыми, по его хвастливым рассказам, обладал в своем мире, но нет: любой предмет, принесенный из Этген-Эне, истаивал, как только демон выпускал его из рук или снимал.

— Любимец? Я думал, я твой хозяин! — немного обиженно сказал Тенгиз. — Ты мой второй зверь, мой Эршу!

Он уже убедился, что способности призывать первого, ездового зверя не утратил, а значит, он теперь единственный из живущих, кто умеет призывать двух духовных зверей!

— Вы, смертные, такие забавные со своими предрассудками, — сказал Эршу, качая головой очень по-человечески. Он все больше перенимал человеческих привычек и жестов, даже губами шевелил во время мысленной речи, не всегда еще попадая в такт. Снисходительное умиление ему особенно хорошо удавалось, Тенгиз не то чтобы слышал, а чувствовал его всей кожей.

— Мне рассказывали, — продолжал Эршу, — что вы считаете нас зверями, а себя — хозяевами. Нам, впрочем, не жалко, пока вы делаете то, что мы от вас хотим.

— И что же вы от нас хотите? — промурлыкал Тенгиз, слегка сгибая колени и проводя ладонями по своему обнаженному телу. Вторым зверем было сложнее управлять, чем первым, но в общем и целом вполне возможно.

Правда, он никогда не просил Эршу убивать хана Чагатая и обоих его старших сыновей. То есть он не был уверен, что виноват Эршу, но прежде такого не случалось, чтобы несколько аккиринов нападали на большой отряд охотников. Обычно они подстерегали одинокую жертву и не охотились стаями. Спрашивать Эршу он не стал, опасаясь услышать честный ответ.

Ханом стал Субудай — хотя у него было мало сторонников в племени, зато оказалось больше всего нукеров (потому что нукеры хана и его старшего наследника погибли от когтей и зубов аккиринов). Он клятвенно обещал, как только его старший племянник достигнет совершеннолетия, передать титул хана ему. Дивное диво, но всего через пару недель после пышных похорон хана и его сыновей невестка Субудая утопилась в реке, вместе с обоими малолетними сыновьями. Якобы рассудок ее помутился от горя.

Тут уже вопросы следовало задавать самому Субудаю, но Тенгиз опять ничего не спросил. Слишком занят был новыми обязанностями правой руки хана и главы его нукеров, свалившимся на него богатством и властью, а также горячими ночами с Эршу и несколько менее горячими и уже порядком приевшимися ночами с Субудаем.

Потом стало не до вопросов, потому что на унгиратов ни с того ни с сего напали меркиты. Утверждая, что это воля богов, что шаман их слышал голоса, призывающие свергнуть неправедного хана Субудая, отцеубийцу и братоубийцу. С меркитами удалось на удивление легко справиться, тем более что Эршу впервые позволил похвастаться собой прилюдно, приняв облик чудесного коня-дракона с зубастой пастью, огромными когтистыми лапами и хвостом, похожим на копье. Сесть на него верхом он, впрочем, не позволил, так что Тенгизу пришлось взять обычного коня. Но когда он выехал на битву бок о бок со своим зверем, меркиты сопротивлялись недолго и в конце концов побежали. Эршу разрывал чужих киринов когтями, крушил хвостом и внушал непреодолимый ужас им самим и их хозяевам.

Несмотря на блестящую победу, без потерь не обошлось: каким-то образом был смертельно ранен молодой хан Субудай. Было впечатление, что кирин его споткнулся, а сам он замешкался в бою, будто прислушиваясь к чему-то, и пропустил удар сабли. Он испустил дух в окружении своих верных нукеров, на руках у Тенгиза, но перед смертью успел объявить его своим преемником и вручить ему ханский перстень.

— Ну, уже более-менее, — скептически заметил Эршу, предаваясь любви с Тенгизом в ханской юрте с красивыми коврами, бронзовыми светильниками, резными сундуками и прочим роскошным, на взгляд бывшего пастуха, убранством. — Теперь тебе надо добить меркитов и захватить их стада и земли. У них много красивых вещей, они торгуют с побережьем, а побережье торгует с Матарой и прочими южными странами. У хана меркитов есть племянник, молодой и красивый. Можешь взять его на свое ложе, я против не буду. Заставишь его принести тебе клятву, а себя объявишь даханом — великим ханом. Потом придумаем титул покрасивее. В общем, слушайся меня, и я дам тебе власть над всей степью.

— Зачем мне власть над всей степью, когда у меня есть власть над тобой? — игриво сказал Тенгиз, обхватывая бедра Эршу коленями. Его зверь уже мог в точности имитировать облик красивого мускулистого мужчины с белыми волосами, падающими до пояса, иногда добавляя к нему рога и когти. Или хвост, который тоже можно было использовать в любовных играх.

— Да, кстати, предупреждаю: никому не называй мое истинное имя, — спохватился Эршу. — Ну, произнести ты его не сможешь, конечно, но даже в том приближении, в котором сможешь, не называй. Видишь ли, я... ну скажем так, обладаю некоторым положением среди своего народа. До сих пор я высказывался против тесных сношений со смертными, которые практикуют остальные, так что не хочу, чтобы стало известно, чем я тут занимаюсь. Не думаю, впрочем, что ты займешь меня надолго, вряд ли больше тридцати лет, по вашему счислению...

«Пятый зверь», глава 25:

Самой информативной по части взаимоотношений людей с киринами оказалась песня «Второй зверь», услышанная Ниаллом в третьей по счету гостинице. Судя по восторгу слушателей, она была так же популярна у киринчей, как «Битва при Маг Туиред» у туатов. И сложена примерно тогда же, потому что лексика была сложная, архаичная, и Ниалл ничего бы не понял, если бы проводник не перевел ему с пятого на десятое.

Согласно песне, национальный герой киринчей Тенгиз с юных лет отличался невероятной силой, ловкостью и красотой. Как водится, не было такого состязания, которое бы он ни выиграл, такого ремесла, в котором он бы ни отличился, такой охоты, с которой он бы ни вернулся с богатой добычей. Его кирин, конечно же, был чудесным белоснежным скакуном, равного которому не видали ни до, ни после.

Однажды Тенгизу пришло в голову: если воин может научиться владеть двумя клинками одновременно, то почему бы ему не завести двух киринов вместо одного. Было ему в ту пору пятнадцать лет. Тенгиз отправился в «место силы» (в песне не уточнялось, что это такое, но можно было примерно представить) и попытался вызвать второго кирина. Что ему, конечно же, удалось. Однако вот незадача: появившийся зверь был совершенно диким и набросился на человека, желающего стать его хозяином.

Три дня и три ночи боролись они (наверняка поэтическое преувеличение, попробовал бы певец драться с серьезным противником хотя бы полчаса), и наконец Тенгиз подчинил своего второго зверя. Описание зверя было довольно мутное: тут тебе и рога, и когти на лапах, и горящие красные глаза, и впечатляющие размеры, потому что, поднявшись на задние лапы, он был выше человеческого роста. Поняв, что проиграл, зверь внезапно заговорил человеческим голосом. Он пообещал Тенгизу власть над всеми землями и племенами киринчей, если Тенгиз выполнит все его условия: никому не называть его истинное имя, никогда не ездить на нем верхом, никогда не натравливать его на человека и отпустить через тридцать лет и три года верной службы.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

От автора

Вроде конец, совсем всю историю мне описывать лень, можно и самим нафантазировать 😏