Пятый зверь. Рассказы

Сенха, конечно, подумал, что кузнец его спас, чтобы трахнуть самому. Его в бруге побаивались: молчаливый, нелюдимый, всех сторонился. Родился он тоже не в Слиаб Мис и даже не где-то поблизости, а просто пришел и нанялся на работу лет пять назад. Он был рыжий, как туат, но с темной кожей, как у южан, будто дочерна загорелый, и волосатый, как медведь. Ростом, шириной плеч и здоровенными лапами он тоже напоминал медведя, и силища у него была медвежья: гнул подковы и железные прутья, как проволоку.

В общем, Сенха испугался не на шутку и только краснел под взглядом кузнеца, пытаясь натянуть подол порванной туники на свои голые бедра. Но кузнец подал ему штаны и помог подняться, а потом просто вернулся к работе, ни слова не сказав. Ошеломленный Сенха даже не додумался его поблагодарить.

Потом его заела совесть, и он снова пришел в кузницу. Пробормотал что-то невнятное, «спасибо» там, «выручил, мужик». Кузнец ответил еще более невнятным ворчанием. Проглотил кусок пирога, принесенный Сенхой, и вернулся к работе, не обращая на него внимания. Сенха хотел было уйти, но задержался посмотреть, потому что прежде никогда не интересовался кузнечным делом.

Очень быстро пришлось признаться самому себе, что куда больше кузнечного дела его интересует сам кузнец. Он был голый по пояс, только в кожаном фартуке, закрывающем грудь от искр. Широченные плечи, руки с буграми мышц. Ростом он бы пониже рыжего варвара — приземистый, коротконогий, а в плечах даже и шире, и волосы не такие огненные, а как медная проволока. Вообще, совсем, ни капельки не похож. И все же Сенха обнаружил, что ноги раз за разом приносят его в кузницу. Он прихватывал то пирожок, то сладкую булку с кухни милорда, и кузнец даже как будто стал радоваться его приходу — по крайней мере, выглядел не таким мрачным, когда кивал Сенхе в знак приветствия.

Сенха не привык, чтобы на него обращали так мало внимания. Очень скоро ему захотелось пошалить, и в один прекрасный день он как ни в чем не бывало подошел поближе к Куланну и протянул пирожок, недвусмысленно предлагая покормить его из рук, не дожидаясь, пока тот снимет рукавицы. Кузнец так ошалел, что послушно съел пирожок, чуть не прикусив пальцы Сенхи, будто норовистый конь. Любой другой мужик из Слиаб Мис уже бы поцеловал и пальцы, и ладонь, и запястье, а потом бы и вовсе потащил Сенху в уголок, но кузнец, похоже, совсем не интересовался им в этом смысле. Хотя сложно было судить, кожаный фартук слишком хорошо все прикрывал.

Спросил бы кто Сенху, зачем он это делает, и он бы ответить не смог, но теперь он почти каждый день бегал в кузницу, сидел на верстаке в развратной позе, раздвинув колени, пытался разговоры заводить с кузнецом и расспрашивать про кузнечное дело. Просил подержаться за молот, просил показать, как владеть ножом, как бы невзначай становясь к нему так близко, чтобы задевать локтем или коленом. Все было напрасно — в словах Куланн, конечно, путался, тянул свое «ну епта, значить...», смотрел на Сенху исподлобья, как бык, но это все было его обычное поведение, так он вел себя со всеми.

Устав ждать, Сенха в конце концов первый его поцеловал. Очень надеялся, что в кузнеце мигом проснется зверь, и он завалит Сенху прямо на верстак. Ну да, где там! Куланн засмущался и онемел еще больше. Пришлось поцеловать его еще раз и самому под кожаный фартук залезть.

Инструмент у кузнеца был под стать всему его телу: здоровенный, перевитый жилами, тяжелый, как кузнечный молот. Сенха ублажил его ртом и впервые увидел выражение практически безграничного счастья на лице Куланна. Это было даже трогательно. Никакой зверь в нем не проснулся, он только еще больше смущался и обращался с Сенхой еще более осторожно, как будто со стеклянным кубком. Очень приятно было ощущать, что Сенха буквально взнуздал этого большого сильного мужика и водит его за уздечку куда угодно. Ну, «куда угодно» было в основном потрахаться где-нибудь по холодку.

Кузнец, наверное, даже влюбился, потому что лицо его прямо светилось, когда он видел Сенху. Освоив науку мужской любви, в которой он, видимо, прежде ничего не смыслил, кузнец оказался хорошим любовником, выносливым и горячим. Поманишь его пальчиком — мигом бежит, чуть не на ходу расстегивая штаны; помашешь ручкой — вернется себе в кузницу дальше работать. Не докучает, не пристает лишний раз, не выносит мозг разговорами. Кажется, вот оно, счастье. Но Сенха все равно не ощущал себя счастливым. Куланн был хороший мужик, но не особенно красивый и умный. Даже поговорить с ним нельзя, только трахаться можно хоть всю ночь: и так, и эдак, и вот так еще.

Сенха даже злился на себя — ну чего ему не хватает? Неужели признания в любви в неповторимой манере Куланна: «Ну, это, епта, я тебя тово». Не секса же? Секса было хоть жопой ешь, в буквальном смысле. Но хотелось чего-то больше, лучше, что ли? Он без сна крутился на своей узкой кровати и временами не выдерживал, прокрадывался в ночной тиши из башни во двор и к кузнице, в клетушку Куланна, в его кровать с кошмарным колючим тюфяком, набитым сеном.

Оттуда его и вытащил как-то поутру мастер Мата, прямо за ухо, прямо в чем мать родила. Куланн, надо отдать ему должное, даже попробовал закрыть Сенху собой, но старый Мата только посмотрел на него своими водянистыми глазами и одно только слово сказал: «Кастрирую!» Кузнец побледнел и сник. В Слиаб Мис мастера Мату все не то чтобы боялись, но очень опасались.

— Не имеете права! — заныл Сенха жалобно. — Мне милорд разрешил сходиться с кем пожелаю, пока его нет!

— Только не среди бела для на глазах всего бруга! — процедил управляющий и кинул Сенхе в лицо его же тунику. — Посидишь под замком, подумаешь над своим поведением. Вот милорд вернется, он решит, как тебя наказать.

— А что, милорд Ниалл скоро вернется? — заинтересовался Сенха, немного успокоенный тем, что его не собираются пороть прямо сейчас и даже не потащат голым через двор всем на позорище.

Управляющий неопределенно пожал плечами и ничего не сказал, но у Сенхи запело сердце. У старика было какое-то потустороннее чутье, потому что милорд Ниалл и правда вернулся, дня через три. Все это время Сенха просидел в подвале, где было немного сыро и прохладно, но в целом не особенно ужасно. Было даже окошко под потолком, и теперь кузнец приносил Сенхе пирожки и бросал в окошко. Сенха их с аппетитом съедал, но думал совсем не о кузнеце, ветреный неверный мальчишка, а мечтал о милорде Ниалле. Вот же ответ, чего, точнее, кого все это время ему не хватало. Его растили и воспитывали для милорда, и все эти глупые интрижки были нужны для того, чтобы он поднабрался любовного опыта и стал более умелым в постели. Уж после того, как он соблазнил угрюмого кузнеца, милорду точно не устоять перед ним.

Так и случилось. Замирая от собственной наглости, пламенея румянцем, Сенха сам закинул руки милорду на шею — и милорд улыбнулся благосклонно и подставил губы.

Ох, милорд Ниалл был такой горячий, аж искрился разрядами! Как он целовался — как будто молния пронизывала все тело Сенхи, начинаясь с губ и кончаясь в паху! Такой сильный, такой изящный и красивый — о великая Дану, это и правда был предел мечтаний Сенхи, предел его жизненных устремлений, после этого можно было просто лечь и умереть, потому что ничего лучше в жизни с ним не случится. А когда милорд ублажил его ртом, Сенха и впрямь чуть не умер от наслаждения и стыда, от изощренной магии Туата Де. В глубине души он считал их всех, и особенно милорда, даже не полубогами — богами, всамделишными и настоящими, просто выбравшими жить среди смертных.

А потом Сенха все испортил. Лежа рядом с милордом, он вдруг представил себя в лесу Круитне Коранн, на плаще рыжего варвара, и самого варвара, такого большого и горячего, рядом с собой, и у него снова встал, хотя он уже дважды или трижды за вечер кончил.

Проклятый варвар отравил ему всю жизнь, опоганил его тело, забрал невинность, ясность мысли, навечно поселился в его памяти, и выгнать его оттуда было совершенно невозможно, хоть перетрахай всех мужчин бруга Слиаб Мис, начиная с господина.

Сенха еле успел выбраться из постели милорда, чтобы не разбудить его своими рыданиями.