Стекло и Сталь
Сон был тяжёлым, как мокрое покрывало, и полным обрывков воспоминаний. Гермиона резко села на край кровати. Проснулась она от звука, словно ветер шептал слова, которых она не понимала, прямо ей в ухо. Когда глаза распахнулись, в комнате было уже светло, насколько вообще может быть светло в проклятой каменной пещере, что питалась магией мрака. «Комната всё та же, сколько я спала? Который сейчас час?». Мысли потоком пронеслись в голове. - Мисс Гермиона, — раздался писк. Вилли стоял у изножья кровати с большим подносом. На нём стояла маленькая белая чашка с дымящимся кофе, две булочки с белой глазурью, - «похоже на успокаивающее зелье» - безразлично подумала девушка, немного фруктов, и пергамент с записями — план работ на день. Спасибо, Вилли, — кивнула она, - А что означает план на день? Эльф покраснел и низко поклонился: — Вилли не забывает тех, кто был добр к нему. Этот пергамент передал Мистер Малфой, каждый день вы будете получать новый план работы, я буду приносить его к завтраку. Это все что мне известно Мисс. Гермиона сжала чашку в руках, выпила кофе — он обжёг язык, но согрел грудную клетку, где холод от одиночества не уходил с тех пор, как Драко посмотрел на неё так... чуждо. Коридоры до лаборатории гудели живой магией — в стенах пульсировали защитные заклинания, а воздух звенел от чар. Всё здесь было соткано из силы. Злой, чёрной, сконцентрированной. Он ждал её у входа. — Опаздываешь, — бросил он, даже не глядя на неё. — Я не знала, что вы успели восстановить биг-бен под землёй, — спокойно ответила Гермиона, проходя мимо. Он хмыкнул. Лаборатория выглядела как кошмар трансфигуратора: свитки, кристаллы, зелья, сферические механизмы, ловушки с магией крови. Она подошла к столу с чертежами и ознокомилась с ними. Прошло около двух часов, когда девушка закончила изучать материалы и ее осинило: — Если применить формулу разложения артефактов к ядру этого устройства, можно направить энергию не на разрушение, а на трансформацию. — Преобразовать чёрную магию во... что? Радугу? — скривился он. — Ты всё такая же наивная, грязнокровка. Щелчок. Она ударила ладонью по столу. — Называй меня как хочешь, но я не позволю тебе уничтожить миллионы людей. Даже если ты оказался предателем, даже если ты предал меня, все равно где-то внутри ты не чудовище, Малфой. Ты не был им. Он резко развернулся к ней. — Что? О чем ты говоришь? Ты ничего обо мне не знаешь, о каком предательстве идет речь? Послушай меня, мне поебать на тебя, на твое существование, на твою судьбу, и на все, что связано с тобой. — Я знаю всё, — прошептала она. Он замер. Сердце дало сбой, будто что-то давно забытое зашевелилось в темноте его сознания. Он отвернулся. — Заткнись и работай, меня заебал твой жалобный голосок.
***
День прошёл в постоянной тишине и взрывах напряжения. Солнца они не видели — внизу время текло иначе, но часы в лаборатории отмечали каждый цикл магии. За сутки они должны были сдвинуть проект хотя бы на 1 фазу. — Сколько нам нужно времени? — спросила она, уже складывая перья и чертежи. Он ответил не сразу: — Недели две. Больше — не дадут. Она кивнула. Внутри закололо. Через две недели это оружие может быть готово. «Через две недели» - это так скоро.... Когда Гермиона покинула лабораторию, в коридорах было темно. Только мерцающие синие факелы, питаемые чёрной магией, отбрасывали зыбкий свет. Тишина звенела. Она шла медленно, вдыхая запах камня и пыли, пропитанной магией. Голова гудела от напряжения — не столько от работы, сколько от него. «Он такой... другой», - подумала она, «Такой жёсткий, резкий. И всё же... Что-то в его взгляде...». Она подошла к двери своей комнаты. Но вдруг остановилась. Рядом была ещё одна. Дубовая, тяжёлая, с серебряной ручкой в форме змеи. Его комната. «Он живёт рядом со мной?» — удивилась она. Сердце дернулось. Она коснулась дверной рамы. Магия на ней была простая. Без ловушек. Без защиты. Будто ему нечего было скрывать. Или... он не знал, что что-то нужно защищать? Гермиона сделала шаг вглубь своей комнаты — тусклый свет факелов всё ещё плясал на каменных стенах, но казалось, будто весь мир сжался до одной точки внутри её груди. Она медленно прислонилась к холодному камню — и позволила себе рухнуть вниз, скользнув по стене до пола. Колени прижаты к груди, руки обвили себя. Она не плакала. Слёзы давно остались где-то в старой жизни. Сейчас — только тяжёлое, глубокое дыхание. И мысли. Он изменился. Не просто внешне — хотя и это было очевидно. Он стал выше, даже костлявее, вытянулся — как дерево, пережившее бурю. Спина — прямая, но будто слишком напряжённая. Он держался так, будто его собирали заново — и делали это чужими руками. А лицо... Красивое до боли. Как раньше. Но теперь уставшее. Истощённое. Не от недосыпа — от внутренней войны. Словно всё живое в нём было обуглено, но лицо осталось прежним — чтобы напоминать, что когда-то здесь было светло. Высокие скулы, тонкая, упрямая линия челюсти, и холодная, каменная тень на губах. Он больше не улыбается. Не смеётся. Но память — предательски яркая — подсовывала ей другой образ. Тот, в котором он... улыбался. Редко. Осторожно. Словно боялся, что лишнее движение может всё разрушить. Но когда это случалось — Гермиона видела то, что никто другой не знал: маленькие ямочки на его щеках. Одна — глубже, другая — едва намечалась. Они появлялись, когда он позволял себе быть настоящим. Живым. Он прятал их. Упрямо. Глупо. Но перед ней — он не всегда мог сдержаться. И всё такие же глаза. Серые, как громовые тучи, тяжёлые, как надвигающийся шторм. В них не было мягкости. Только расчёт, усталость и холод. Но иногда... мелькала искра. Мельчайшая. Когда она спорила с ним. Когда говорила слишком прямо. Когда не боялась. Он смотрел — и в его зрачках что-то дрожало. Неузнаваемое, но... знакомое. Как будто он что-то помнил, может она коснулась чего-то важного. «Если бы он притворялся»,— думала она, сжимая руки, — «он бы давно прокололся. Он был бы слишком уверен, но он не уверен. Он путается. Взрывается. Отстраняется. А сегодня в нем была настоящая ненависть — она тише. Холоднее.» Это не ненависть. Это... потеря чего то важного. Гермиона подняла взгляд на потолок, покрытый тонкими трещинами. Что если это не он ушёл? А его заставили? Разрушили, стерли? Мысль как молния: ему стерли память. Такое бывало. Чёрная магия. Зелья. Проклятия. Или даже работа Легилиментов. Гермиона слышала, как в Министерстве разрабатывали метод полного «перезапуска» личности у опасных заключённых. Если Пожиратели и правда захватили его, может, они... — О, Мерлин... — прошептала она. — Что, если он заперт в себе? Сердце сжалось. Если это так — если он действительно где-то внутри, то он один. В темноте. Без света. Без её руки. «Я достану тебя, Малфой», - подумала она. - «Даже если придётся вытащить тебя по кусочкам из той клетки в которую тебя засунули».
***
Она проснулась от запаха. Тонкий аромат жасминового чая и тёплого хлеба с магическими травами. Сначала ей показалось, что это сон — слишком уютный, слишком невозможный в этих каменных стенах. Но нет — перед ней стоял Вилли, снова с подносом в руках и блестящими, встревоженными глазами. — Доброе утро, мисс Гермиона, — пискнул он, кланяясь. — Завтрак... и новый план работ на день. Он поставил поднос рядом на столик. Чай, хлеб, немного запечённых фруктов. Рядом аккуратно лежал свернутый пергамент — свежий, с чётким, угловатым почерком. Почерк Драко. Она кивнула пробормотав благодарность: - Спасибо за заботу. Он покраснел и исчез со слабым хлопком Гермиона осталась одна. Открыла пергамент. График был безэмоциональный: 08:00 — магическая стабилизация ядра. 09:45 — проверка руноплёнки. 11:00 — совместная работа над контролем энергии. Ни одного лишнего слова. Завтрак проглотился быстро — не из-за голода, а из-за напряжения. Мысли бурлили. Сцена прошлой ночи снова всплывала перед глазами — как она скатывалась по стене, вспоминала его лицо, эти несчастные, почти забытые ямочки на щеках, его руки, голос, глаза цвета грозы. «Если он не помнит — то почему я всё ещё чувствую, что он рядом? Почему что-то в нём отзывается?» Коридоры были безлюдны. Только звук её шагов, да редкое потрескивание магии в стенах. Она поравнялась с его дверью — всё такая же тяжёлая, глухо молчала. Он был ещё внутри. Спал ли он вообще? Сердце кольнуло: «Он — за этой стеной. В нескольких шагах. И даже не знает, как сильно я по нему скучаю». Она отвернулась, крепче сжав пергамент, и направилась в лабораторию. Когда она вошла, в ней ещё не было никого. Только тишина и ожидание. Магия затаилась — словно всё в этом помещении знало, что скоро он войдёт. И он вошёл. Чуть позже, чем она ожидала. Волосы растрёпаны, рукава ещё не закатаны. Он выглядел... почти живым. Настоящим. Он не сказал ни слова, прошёл мимо, встал у магического реактора и начал работу. — Доброе утро, — сказала она, будто проверяя, способна ли его душа на формальности. — Опоздала, — буркнул он в ответ, как всегда. — На пять минут раньше графика, который ты мне сам прислал, — сдержанно усмехнулась она. Он резко бросил взгляд, но ничего не ответил, только дернул плечом и взял её расчёты. Не порвал. Не сжёг. Прочитал. К полудню в лабораторию ворвались чужие шаги — быстрые, самоуверенные, с тяжёлой походкой. Гермиона чуть напряглась, инстинктивно отступая в сторону. — Малфой, — раздался хрипловатый, знакомый голос. — Ты всё ещё играешь в алхимика? У нас тут назревает кое-что поважнее, чем игрушки с руноплёнками. Драко не обернулся. — Тео, — буркнул он. — Тебя, как всегда, занесло не в то время. Теодор Нотт появился в дверях — высокий, худощавый, в тёмной мантии без опознавательных знаков. Глаза — острые, как ножи. Он усмехнулся: — Не знал, что ты теперь работаешь в паре с грязнокровкой — он бросил быстрый взгляд на Гермиону, пренебрежительно кривя губы. — Хотя должен признать, Малфой, у тебя всегда был странный вкус. Драко молчал. Его спина напряглась. — Что тебе нужно? — отрезал он. — Просто проверка. Приказ сверху, хотят убедиться, что твоя... помощница не мешает. — Она не мешает, она раздражает. — отозвался Драко почти без интонации. — Но работает точно, безошибочно и быстро. Тео прищурился: — Удивительно. Я надеюсь равзлекаться ты не забываешь? Гермиона замерла. Драко резко обернулся. Взгляд — стальной. — Я не обязан тебе отчитываться. — Конечно, — усмехнулся Тео. — Просто совет по старой дружбе: иногда то, что цепляет, и есть то, что ломает. Не увлекайся. Он исчез — легко, быстро, как тень. Гермиона медленно вышла из-за стойки. — Это твой друг? — спросила она холодно. — Бывший. Сейчас он скорее наблюдатель. Псина, прикованная к порогу Темного Лорда. — Звучит так, будто тебе это не нравится. — Мне не нравится, когда кто-то лезет в мою голову. Она шагнула ближе, прямо к нему. Лаборатория будто сжалась, наполнилась напряжением. — Странно, Малфой, это выглядит так как будто в тебе есть что то хорошее. Он вскинулся, будто его ударили: — Осторожнее, Грейнджер. — Это всего лишь наблюдение. — Считаешь себя проницательной? — Нет. Просто однажды мне казалось что я очень хорошо тебя знаю... Он смотрел на неё, сжав челюсть. Молча. Но его пальцы дрогнули. Он шагнул к ней. Близко. Вплотную. — Ты ошибаешься. — В самом деле? Когда тебе было десять, ты ночами прятался в родовой библиотеке и перечитывал "Мифы о древней магии". Не потому что было интересно, а потому что в те часы отец кричал на мать, а ты не выносил звука ломающегося фарфора. Он замер. — Я... никогда... — выдохнул он, - не мог тебе об этом говорить. Тишина стала слишком густой. Он резко развернулся и ушёл к другой части лаборатории. Его шаги были быстрые, неровные словно он сбегал.
***
Тишина здесь никогда не была полной — водопад, что находился поверх пещеры шептал сквозь камни, пульсировал где-то в глубине, как древний зверь, спящий, но не мёртвый. Драко не спал. Уже несколько часов он ворочался в своей комнате, не находя себе места. Её слова крутились в голове, как острые лезвия. "Когда тебе было десять, ты ночами прятался в родовой библиотеке и перечитывал "Мифы о древней магии". Блядь. Чушь. Ерунда. Он не... не мог помнить, что рассазывал ей об этом, да и каким образом не в одной возможной вселенной он не мог представить что между ними мог состояться такой откровенный и личный разговор. Он встал. Натянул тёмную рубашку, не включая свет. Тихо вышел из комнаты и пошёл по коридору, будто ведомый чем-то, что не поддавалось контролю. Лаборатория встретила его тишиной. Магический свет был погашен, только слабые руны на стенах слегка светились голубым. Он прошёл внутрь — и сразу увидел: на одном из столов остались её бумаги. Пергамент, слегка скрученный, чернила ещё чуть влажные. Он взял один из листов. Развернул. Её почерк. Прямой, сильный наклон. Буквы чуть приподняты вверх, будто спешили к свету. «t» — всегда с чуть завышенной перекладиной. «g» — закруглён, и вот это — «Lumos», — будто выписано в спешке, он точно где-то видел. Конечно он мог заметить её почерк на пракатических занятиях по Зельеварению, но он никогда, как ему казалось, не обращал на это внимание. Он снова пробежался глазами по строкам. Где? Где-то... Он не знал, почему его рука вдруг легла на край пергамента. Почему он наклонился ближе. Это был не просто почерк. Это было напоминание. Не из мозга. Из глубже. Из тела. Как будто мышцы помнили. Хватит, приказал он себе. Развернулся. Вышел. ... Каменные стены, мягко пульсирующий свет от магического кристалла в углу, слишком толстое одеяло и подушка, которую она сжала в кулаке. Она сидела, подтянув колени к груди, и смотрела в пол. Может, не стоило говорить ему так прямо. Может, нужно быть осторожнее. Но не это мучило ее сильнее всего. Оружие. Каждый день она всё больше понимала его структуру. Его механику. Принципы действия, если они его запустят... если это сработает... погибнут тысячи. Может, миллионы. И она в этом участвует. Своими руками. Своим разумом. Нет. Я должна что-то придумать. Я должна... его остановить. Или изменить устройство. Или создать ловушку в коде рун. Что-то. Что-угодно. Я не позволю... Она сжала зубы. Глаза горели. Веки — усталые, под ними тени. Она не ела почти весь день. Грудь сдавливало ощущение бессилия, смешанное с любовью, яростью, надеждой, виной. Всё вместе. Всё внутри. И вдруг — шаги. Драко. Откуда же он возвращался?. Он прошёл по коридору, остановился у двери своей комнаты, звук ключа. Щелчок. Дверь открылась. Он не издал ни слова.... Они были разделены стеной. Но внутри — уже начали двигаться плиты, сдвигаться скалы. Медленно. Тяжело. Но неизбежно