1.
В ярко-карих глазах Джинни играют блики волшебства. Огоньки искрятся в зрачках, пока Гермиона водит пальцами над старой ржавой кружкой и в неё залетают кометы с голубыми хвостами. Простое волшебство, фокус, огоньки не опасны и слишком крохотны, чтобы поджечь даже тонкий тетрадный листок, но всё равно у Гермионы сердце не на месте: если кто-то увидит, узнает, что она колдует — её тут же казнят.
Но сегодня не обычный день, день, в который рискуют все. День Жатвы. А у Джинни с утра болит зуб, щека опухла, как будто она спрятала за неё пару орехов. Молли пыталась вылечить зуб подручными домашними средствами и ничего не помогло. Джинни ныла, хоть и не слишком настойчиво, прекрасно понимая, что слезами горю не поможешь. В двенадцатом дистрикте нет дантистов, у них и врачей то всего трое на весь многотысячный район, а позволить их услуги может себе только человек обеспеченный. В общем, нет у врачей в двенадцатом дистрикте, в районе Окраин, клиентов.
Гермиона колдует, чтобы Джинни отвлеклась, позабыла о боли и о Жатве. Это её дебют. Двенадцать ей исполнилось всего неделю назад, в августе. Гермиона с Роном даже беззлобно, в порыве отчаяния, ругали её между собой за то, что не родилась на неделю позже — могла пропустить ещё год.
Ещё целый год спокойного сна для обоих — сестру Рона не выберут трибутом на Голодные Игры, её имени не будет ни на одной карточке. Сказка. Прелестная сказка, какой не прочтёт самый сладкоголосый чтец.
Но реальность такова, что Джинни двенадцать и сегодня она будет стоять вместе со всеми на главной Площади дистрикта и ждать, когда объявят двух «счастливчиков» - одного парня и одну девушку.
Гермиона за Джинни беспокоилась не сильно — её имя всего на одной карточке, в то время как её собственное — на восемнадцати. А Рона на шестидесяти трёх...
Попасть в список трибутов повторно можно двумя способами: нарушить закон, либо получить тессеры — немного еды на одного члена семьи в обмен на удачу. Гермионе приходилось несколько раз брать еду для семьи, когда совсем туго было, но в основном эту обязанность брал на себя Рон. Перси уже больше восемнадцати, его имя в списке появиться не может. Он стал первым Уизли, которого пронесло от Игр. В двенадцатом шептались, что на семье какое-то проклятье — сначала трибутом стал старший сын Чарли, потом Джордж (то был его второй год в списке, тринадцать лет), следующим стал Билл, а три года назад Фред. Все погибли на арене.
Мать семейства — Молли, не успевала прийти в себя. Всё началось после смерти её мужа Артура. Он заболел. Это обычное дело для двенадцатого дистрикта, когда человек умирает без элементарной медицинской помощи. Самая простая хворь может закончиться трагедией, нет ни медикаментов, ни докторов, ни нормального пропитания. Он простудился на работе, получил воспаление лёгких. Гермиона в тот год жила в семье только пару месяцев, она плохо помнила Артура, но хорошо помнила, как страдала Молли, как она потеряла веру и забота о семье легла на плечи её сыновей.
Затем череда смертей старших. Тёмные времена. Рон думал, что мама погибнет тоже, от горя, повзрослел он рано.
Но они выкарабкались. Гермиона за это очень гордилась и Роном, и Перси, и Молли — они справились. Она любила семью Уизли как свою и делала всё, чтобы помочь им выжить.
С Джинни у них особая связь.
Когда Гермиона увидела её впервые в детском приюте, сразу прониклась к ней сочувствием. Уизли отдали детей на обеспечение дистрикта на полгода, потому что семья не справлялась. Многодетные часто так делают, это сложный, рискованный шаг, но между голодной смертью дома и дикой жизнью в приюте люди выбирают шанс.
Джинни тогда было всего четыре, Гермионе — восемь. Джинни не прекращая плакала, плакала даже когда пыталась есть и во сне тоже. Рыженькая, худенькая как тростинка малышка захлёбывалась рыданиями на утреннем построении, пока все слушали гимн, и потом в комнате отдыха, когда остальные пытались играть. Конечно, детей это непрекращающееся нытьё раздражало. Братьям уже исполнилось десять, их как старших держали в другом помещении, они сестру защитить не могли. А Гермиона могла. Она взяла шефство над Джинни, откуда только смелость взялась? Защищала её от других детей, отвлекала, рассказывала ей сказки перед сном, которые сама и придумывала. Когда же пришло время забирать детей Уизли домой, их с Джинни не смогли разлучить. Гермиона хорошо помнила тот день. Молли пришла в приют — худая женщина с нездоровой кожей серого цвета, впалыми щеками, но с такими же огненно-рыжими волосами как у дочери. Она смотрела как Гермиона и Джинни вцепились друг в друга и как воспитатели пытаются расцепить их под визги четырёхтной Джинни, и плакала. Плакала не потому, что сцена была душераздирающей, а потому что Молли принимала убийственное решение взять на воспитание ещё одного ребёнка, чужого.
Гермиона по сей день благодарна ей как никому другому. Она видела с каким трудом ей дался тот шаг. Восьмой ребёнок в семье, ещё и девочка - мальчишки хотя бы рано бросали школу и могли работать, помогать родителям кормиться. Таскали кирпичи на стройках, возили песок на маленьких тачках в сотню подходов, месили бетонный раствор, а девочкам такая работа была не по плечу. Но Молли сказала, что Гермиона покорила её своей стойкостью. Она не плакала в приюте ни разу. Сама Гермиона этого не помнила, это воспитатели рассказали Молли. Расхваливали её, как кобылу на продажу: мол, берите, не пожалеете, читает, хорошо учится, спокойная. И Молли взяла и, по её собственным словам, действительно ни разу не пожалела.
Их с Джинни поселили в крохотную спальню на чердаке, огороженную дырявой ширмой от сквозняков в хлипких стенах, и с тех пор они никогда не разлучались больше, чем на несколько часов.
Сегодня в День Жатвы эти воспоминания с раннего утра занимают голову Гермионы, потому что Джинни снова плачет, почти как тогда. Ей больно и страшно. Гермиона знает, что магия её развеселит, всегда веселит. А главное — работает всякий раз, когда Гермиона использует её ради Джинни. Обычно это случается спонтанно, Гермиона не контролирует приступы, не может по своему желанию колдовать, но только не тогда, когда дело касается Джинни.
- А можно тронуть? - спрашивает Джинни, приближая тонкий палец к ободку кружки. - Они горячие?
- Горячие, не трогай.
- Но огоньки ведь вылетают из твоих пальцев!
- Мне они не вредят, а тебе могут.
Они сидят на полу на чердаке в предрассветной серости, Джинни кутается в колючее покрывало из переработанной шерсти, Гермиона уже одета и готова к выходу. С минуты на минуту за ней придёт Рон, нужно прекращать колдовать, но Джинни совсем забыла о боли и смотрит на огоньки с таким трепетным восторгом, что это выше её сил.
- Я тоже так хочу, - с придыханием говорит Джинни. - Я ведь смогу? Я тоже волшебница...
- Не говори это слово, - строго одёргивает её Гермиона. - Сколько раз повторять?
- Я помню, но здесь ведь никого кроме нас нет.
- Не привыкай, вдруг вырвется в школе? Тебя накажут, впишут имя на карточку лишний раз. Я совершаю преступление, показывая тебе магию, это ненормально, помни об этом.
Джинни надувает губы, но как только её взгляд возвращается к огонькам в кружке, на лице снова проступает улыбка.
- Это так красиво.
Гермиона не думает, что в магии есть что-то красивое, поэтому молчит. Для неё магия — чистое зло, испортившее ей жизнь. Она могла жить в Лондоне, с родителями, и не знать, что такое голод, не знать того всепоглощающего страха, который сковывает нутро пока стоишь на площади в День Жатвы и шепчешь сухими губами: «Только бы не я, только не я». Обычные люди в Играх не участвуют, они их смотрят. Родители Гермионы были обычными людьми, а она родилась порченой. Её забрали от семьи в четыре года, когда впервые проявилась её магия. Могли и раньше, у всех детей при рождении берут кровь на анализ и выявление патологии, но родители прятали её, им удавалось. Такое случается редко. Все понимают, что рано или поздно магия даст о себе знать, шила в мешке не утаишь, но, наверное, не смогли расстаться с дочерью, решили, что обойдут законы. Никому не удаётся — а они смогут. Но нет, это невозможно, Лондон контролирует всё. Когда Гермиона проявила свою магию на людях, маму и папу сначала арестовали, а потом казнили. Её же отправили в загон, куда отправляют всех магов.
Двенадцать дистриктов - это вольеры для порченых. Границы Столицы расширились, чтобы принять превосходящее большинство обычных людей в свои тёплые объятия, дистрикты же окружают Лондон и снабжают его всем необходимым. Это цена за дарование жизни.
Семьдесят семь лет назад, после войны между магами и людьми, в которой маги потерпели сокрушительное поражение, тогдашний президент Вальтер принял решение уничтожить их как вид. Он видел в магии опасность, порок, пороховую бочку, которая вот-вот взорвётся снова.
Альбус Дамблдор нашёл компромисс. Волшебник по природе сумел договориться с президентом о снисхождении, предложил альтернативу — поверженые маги станут «верными друзьями» Лондона и будут работать на процветание Столицы. А в наказание за тщеславие и ужас войны Дамблдор придумал Голодные Игры. С тех пор и является их Распорядителем.
Раз в год каждый дистрикт обязан представить от своего имени одного юношу и одну девушку от двенадцати до восемнадцати лет для участия в Играх. Двадцать четыре трибута выпускают на Арену, где они борются за жизнь, пока не останется один победитель. Всё это транслируют по телевизору как шоу, самое популярное, начала которого в Лондоне ждут, как главного события года.
Правда, вот уже почти двадцать лет как трибутов по факту не двадцать четыре, а двадцать два. Первый дистрикт был уничтожен Лондоном за восстание против системы, стёрт с лица земли вместе с их лидером — Томом Реддлом. В школе об этом рассказывают мало, Гермиона не знает, что именно произошло, но часто видит руины уничтоженного Дистрикта-1 по телевизору в новостях. Лондон напоминает магам, что они — ничтожны перед лицом мощи Столицы, что любое восстание закончится зачисткой. «Так было, так есть и так будет всегда», - любят повторять дикторы.
Маги это понимают. Знают, что им, нищим оборванцам, нечего противопоставить Лондону. Как бы несправедлива не была их жизнь, надо терпеть, чтобы выжить. Гермиона редко думает в ту сторону, ей попросту некогда. Есть ли шанс у магов восстать и победить, вернуть право на нормальную жизнь, на ношение волшебных палочек, на справедливость? Но когда думает, скорее остаётся при мнении, что это невозможно. Магия иссякает. Волшебники не умеют ей пользоваться в большинстве своём даже вот так, спонтанно, пуская в кружку всполохи голубого огня. Шансов на успех в борьбе против Лондона у них столько же, сколько у Джинни сегодня стать трибутом — мизер.
Но насколько Гермиону магия пугает, настолько же и манит. Она не может успокоиться, пытается понять её природу, восстановить картину прошлого — как раньше жили волшебники, на что они были способны? И у неё получается.
Она собирает знания по крупицам. Рон охотится в Запретном Лесу за ограждением, таскает дичь, фрукты и травы, которые потом меняет на рынке на одежду, мыло, полотенца, пряжу или кухонные принадлежности. На бытовую мелочь, необходимую для существования. А Гермиона меняет свои трофеи на знания. Не все, конечно, это расточительство — поменять пойманного в силки зайца на историю про Дементоров, но всё же, иногда делая скидки, а иногда и даром, Гермиона отдаёт свой улов старикам, которые помнят времена магов без тирании Лондона, и получает информацию. Бережно записывает её в блокноты и прячет в саду под кустами чертополоха. Найдут эти блокноты миротворцы и всё — пиши пропало. Но Гермиона не может остановиться, ей хочется знать больше. Знать, чтобы удовлетворить внутренний зуд, и никаких подтекстов. Потому что магия под запретом, она пугает, она — зло.
Только не на Арене. На Арене магию любят, людям нравится смотреть, как это происходит. Это шоу, восторг, экзотика! В Лондоне тоже есть магия, синтезированная из крови волшебников, но она и в сравнение не идёт с той, что рождается от Носителей. Это только ещё больше из года в год убеждает Лондон, что маги опасны, их нужно держать на цепи, под контролем, убивать их детей, чтобы напоминать о своём величии и всемогуществе. Но поглядеть в полглаза можно, ради интереса...
О том, что Гермиона колдует, в Двенадцатом шепчутся, только никто не видел этого воочию. Почти никто...
Рон видел и знает, ему тоже нравится наблюдать за волшебством, но он слишком хорошо понимает насколько это опасно, чтобы поощрять.
Сейчас, когда рыжая голова появляется в чердачном люке в полу, Гермиона сразу тушит пламя в кружке, переворачивая её вверх дном, и комната погружается в полумрак. Джинни тут же вскакивает испуганно. Рон смотрит на них с подозрением. Высокий и стройный, он едва не задевает головой притолоку, нагибается, чтобы приглядеться к девочкам.
- Всё в порядке? Вы чего не спите в пять утра обе?
- У Джинни болит зуб, - говорит Гермиона.
Серьёзные голубые глаза Рона подозрительно сужаются. Он подходит к ним, опрокидывает носком охотничьего ботинка кружку, и в воздух взлетают огоньки. Бьются о деревянную крышу, как попрыгунчики, и тухнут с тихим шипением.
- Гермиона... - говорит он разочарованно.
- Мы немножечко! - вклинивается Джинни. - Она поколдовала, чтобы я отвлеклась, и зуб уже практически не болит!
- От боли мы принесём тебе травы из леса, - обрубает её оправдания Рон. - Пошли, Гермиона.
Джинни смотрит на неё испуганно, Гермиона целует её в рыжую макушку и бодро подскакивает. Уж кого-кого, а Рона она не боится. Они — одна команда, напарники и лучшие друзья. Поворчит для вида, да это только повод для дискуссии, хорошего разговора на охоте и не больше.
Гермиона вытаскивает из сундука поношенную кожаную куртку, надевает её и спускается вслед за Роном вниз по прислонённой к порогу шаткой лестнице.
На Окраине ещё по ночному прохладно. К полудню солнце вступит в свои права по полной и на Площади вовремя Жатвы будет жарко. А пока Гермиона надевает тёплые перчатки и кутается в тонкий шарф. Рон молчит. В Дистриктах о магии ни слова, это их правило. За хлипкими заборами в лачугах врагов нет, но Лондон следит за магами беспрестанно - навороченные камеры со звуком провожают двух подростков от каждого столба. Миротворцы стоят на своих постах, зевая во всю ширь ртов, но Гермиону и Рона не останавливают. Миротворцы в Двенадцатом — свои в доску. И пусть они родом из Лондона, люди, не маги, но не лишкуют. Они тоже хотят есть, так что от хорошего куска оленины или от корзинки лисичек никогда не откажутся, купят, ещё и поторгуются. Охотникам, выбирающимся в Запретный Лес не мешают, только напоминают об осторожности.
Металлический забор, ограждающий Запретный лес — пугалка. Ток по нему давно не пускают, лазы в сетку не штопают. Кто хочет — может пойти и поохотиться. Только желающих не много. Лес опасен. Там водятся и простые, но надоедливые шакалы, норовящие вцепиться в волосы чёрные вороны, медведи, и что-то поопаснее — магические существа. Громадные пауки, размером с собаку, водяные, Химеры и чёрт знает что ещё. Но Гермиона и Рон приноровились. Они знают, куда идти можно, а куда ни в коем случае. Они охотятся в Запретном Лесу с детства. Рон начал первым, он на два года старше, потом и Гермиону научил. Гермиона убивать животных не любит. Приходилось, конечно, ножом она пользуется мастерски, но предпочитает собирать ягоды и травы, лазает за плодами по могучим деревьям. А Рон отлично стреляет из лука и умеет ставить силки.
Сегодня Гермиона смотрит, как он достаёт лук из ямки у ручья на опушке с особенным трепетом. Шестьдесят три карточки с его именем через несколько часов будут опущены в стеклянный шар. Это очень много. Если его заберут на Игры, Гермиона заболеет от горя — это точно. А что будет с Молли и думать не хочется. Пятый сын, проклятье.
Они поговорят об этом, всегда говорят. Но только после охоты. Пока высматриваешь в высокой траве трусливых зайцев, а в листве деревьев перепёлок - шуметь нельзя.
Рон уходит ставить силки, а Гермиона забирается на дерево за дикими яблоками. Сидит на ветке в пяти метрах от земли, срывает плоды и складывает в крепкий рюкзак, который достался ей по наследству от Чарли. Лямки из натуральной кожи никогда не режут плечи, отделение вместительное. Дикие маленькие яблоки можно будет продать пекарю, ему пригодятся, но много брать не стоит — без сахара они горьковаты, просто так не поешь. Закончив на дереве, Гермиона спускается, приземляясь в бесшумном прыжке на обе стопы. Солнце уже встало, ручей, вдоль которого бредёт Гермиона, отражает его блики и слепит глаза. Семь часов до Жатвы. Хочется, чтобы время остановилось.
Она набирает у знакомых кустов вдоль ручья брусники и клюквы, попутно закидывая в рот кисло-сладкие ягоды, и придирчиво приглядывается к грязно-бежевым грибам, похожим на куриное яйцо с бородавками. То ли дождевик, то ли ложный. Пахнет хорошо, но брать нельзя, раз нет уверенности в том, что не ядовитый. У некоторых мякоть мягкая и упругая, у других — плотная. Лучше не рисковать.
С ивового дерева на Гермиону смотрит блестящим глазом чёрный ворон.
- Как думаешь? - поднимает она гриб на уровень лица, демонстрируя его птице.
Ворон тряхнул крыльями, как будто покачал головой. Здешние, обитающие недалеко от забора, Гермиону приняли. Не кидаются. А вот отходить от ручья глубже в лес без шапки лучше не надо. Рон их ненавидит, отстреливает почем зря — мяса мало, ещё и отравиться можно, они ведь падальщики. Это личное.
Однажды стая крупных воронов преследовала его по лесу до глубокой ночи, он тогда только начал ходить на охоту, опыта не хватало. Пришлось заночевать на дереве, под вой диких зверей и существ, ещё и лук потерял в суматохе. Сейчас Рон смеётся, когда рассказывает эту историю, но в тот день вернулся домой под утро заплаканным и объявил воронам вендетту.
- Шуруй отсюда, Чёрный, - кидает в него мелкий камушек Гермиона и попадает точно по клюву, затем закидывает на плечи рюкзак. - Пока Рон тебя не увидел.
Ворон громко каркает и улетает, как будто понял.
Гермиона собирает травы для Джинни — шалфей и зверобой; ножом срезает с необъятного ствола дуба кору. В сеть к тому времени набивается три крупные рыбы. Одну домой, одну обменять на рынке на хлеб, третью можно было отнести Стампу и послушать что-нибудь про Хогвартс, но не сегодня. Сегодня не до разговоров.
Когда-то старик был деканом факультета Гриффиндор — именем которого названа их долина.
Изначально Лондон разделил магов на четыре Округа: Леса Гриффиндора, Долина Пуффендуй, Горы Когтевран и Лощина Слизерина. Это была идея Распорядителя игр Дамблдора, Вальтер её принял, но с приходом к власти нового президента, Кориолана Сноу, старые названия отменили. Крупные поселения разбили на части поменьше — дистрикты, и пронумеровали их, чтобы не возвеличивать имена волшебников Основателей. Но единение, какое-никакое, всё равно осталось. У каждой четвёрки дистриктов похожие обычаи, флаги, гербы, да и нрав. Когда погибают трибуты из Двенадцатого, дистрикт желает победы Одиннадцатому или Десятому — это Гриффиндорские Леса. Первый (до уничтожения) Второй, Третий — Лощина Слизерина. Четвёртый, Пятый, Шестой — Горы Когтевран, а Седьмой, Восьмой и Девятый — Долина Пуффендуй. За эту информацию торговать не пришлось, в школе рассказывают.
Рон возвращается с двумя заячьими тушками и вороном, Гермиона пытается разглядеть в птице своего собеседника с ивового дерева и грустно вздыхает. По меркам такого охотничьего мастерства, каким владеет Рон — улов скудный.
- Нервничаешь? - спрашивает Гермиона.
- Не за себя, - выдавливает он понуро. - И даже не за Джинни. Одна карточка из тысяч с её именем, мы сделали всё, что могли, и сделали хорошо.
- Знаю. Я например нервничаю из-за тебя.
- Прорвёмся, - всё же улыбается Рон, пока они взбираются по склону к опушке. - Если Игры заберут меня, пообещай не колдовать больше, особенно при Джинни, этого достаточно. И заботиться о них. Ты не любишь лук и стрелы, но ты меткая и отлично управляешься с ножом.
- Я не дура, Рон, не стану колдовать под носом у миротворцев. А Джинни всё понимает не хуже нас.
- Одно лишнее слово — и тебя казнят.
- Это какое? Абракадабра? Или маггл?
Они смеются. Вдвоём позволяют себе запрещённые ругательства, за некоторые из которых могут высечь плетьми. Например, слово «маггл» раньше использовали для обозначения людей без волшебных способностей, но Лондон это слово терпеть не может, считает оскорбительным, потому что переводится оно как «простец». Звучит пренебрежительно.
Задержавшись у забора, чтобы спрятать добычу в рюкзаки, Рон и Гермиона клянут на чём свет стоит Лондон и убеждают друг друга, что их имена не выпадут. Гарантий никаких, но это игра разума. Не выпадут и всё. Чья-то другая семья закроет ставни ночью в знак траура. От этой мысли дико стыдно, но разве есть выбор?
К тому времени, как они заканчивают менять трофеи на чёрном рынке, до Жатвы остаётся три часа. Пора собираться.
Молли встречает их в кухне и крепко обнимает по очереди.
- Вещи готовы, - говорит она сбивчиво. - Рон, я постирала твою белую рубашку, Гермиона — у тебя красное платье с жёлтым поясом. Не забудьте помыться, Рон, у тебя на брюках чья-то кровь.
- Его, - вытаскивает из рюкзака тушку ворона он и кладёт на выскобленный стол. - Не смог никому спихнуть на рынке.
- Ничего, буду варить его долго, на суп сойдёт. Когда вернётесь — отпразднуем.
Молли тоже верит, что они вернутся. Это немного успокаивает. Гермиона отдаёт Молли травы для Джинни, чтобы та приготовила отвар, и поднимается к себе.
Тщательно моется, собирает непослушные волосы в пучок на затылке, воском прилизывая непослушные концы, надевает платье. Оно у неё единственное. Выторговала у Селестины Уорлок на рынке на свою первую Жатву. Досталось почти даром, первогодкам сочувствуют. Раньше она в нём тонула, сейчас платье в самый раз. Когда выходит из ванны, дёргается — что-то пушистое пулей пролетает у её ног, пару раз цепляя когтями бледные колени. Это Живоглот — старый, уродливый кот Джинни с приплюснутой мордой, словно его сковородкой отделали. Он пришёл к ним ещё котёнком, сел на карниз в кухонном окне в лютый зимний день и не уходил, сколько бы его не гнала Гермиона и ботинком, и веником, и холодной водой. Домашние животные в Двенадцатом это роскошь, тут бы самим не окочуриться от голода. Но Джинни как увидела его, так давай рыдать в три ручья, никто успокоить не мог. Пришлось взять. Вырос кабан такой, что не поднять, питается давно сам, ловит крыс и мышей по подвалам и погребам соседей. С Джинни у них особенная связь, он в руки ни к кому кроме неё не идёт, а когда она болеет сидит рядом, охраняет, иногда даже шипит — подпускать не хочет. С Гермионой у кота война, помнит, наверное, как она его поливала ледяной водой в мороз. Злопамятный клубок шерсти.
Когда Гермиона возвращается на чердак, Джинни уже готова. Белая рубашка с короткими рукавами, бежевая юбка в складку — школьная форма. Волосы красиво лежат на плечах огненными волнами, на личике почти не видно бледных губ. Лондон возвёл Жатву в ранг праздников, заставляет семьи наряжать детей в этот день, как жертвенных овец.
- Ты очень красивая, - улыбается Гермиона и обнимает Джинни, позволяя ей немного поплакать у груди. - Всё будет хорошо. Тебя не выберут, это невозможно. А ну-ка, покажи зуб, полоскала отваром?
Джинни послушно поднимает голову, опухоль немного спала, но лицо всё ещё непропорциональное. Гермиона вытирает с её щёк мокрые дорожки.
- А если это будешь ты? - спрашивает Джинни шепотом.
- Не буду. Не я, не Рон, не ты. А ну-ка повтори.
- Не ты, не я, не Рон.
- Вот и умница.
Выходят из дома все впятером. Перси отпустили с работы пораньше, на нём тоже белая рубашка и строгие чёрные брюки, как и на Роне. И ни кровинки в лице. Перси тоже манит магия, они с Гермионой часто болтают о ней в тёмной кухне за закрытыми окнами. Сегодня он необычайно молчалив, словно стыдится того, что его пронесло, что его имя ни разу не выпало за семь лет, что он остался жив. Для Рона это тоже последняя Жатва, в следующем году ему исполнится девятнадцать, а у Гермионы ещё две впереди — ей шестнадцать. Было время, когда верхняя граница возраста для трибутов была выше. С четырнадцати до двадцати, но правила изменили — и слава богу. Теперь они с Роном на финишной прямой, им осталось дотянуть совсем немного и их имена больше никогда не окажутся в списке.
Люди бредут по улицам группами, все стекаются к Дому Правосудия на Центральной Площади, где уже возвели небольшую сцену. Телевизионщики из Лондона снуют туда сюда с камерами наперевес, выхватывая из толпы лица, и только их голоса разносятся по воздуху. Даже природа молчит — солнце печёт, а ветра нет, не слышно и птиц.
На Площади всех разделяют. Молли и Перси идут в проулок, где собираются зрители, чтобы наблюдать за Жатвой с огромных экранов, установленных по случаю праздника.
Напоследок Молли бросает на своих детей отчаянный взгляд, губы её мелко подрагивают. Гермиона сильнее сжимает руку Джинни в своей ладони. Они становятся в очередь к миротворцам, которые отмечают всех явившихся и берут анализ крови, чтобы убедиться в их личности и магической натуре. Не явиться нельзя, за это казнят не только бунтовщика, но и всю его семью, а накажут весь дистрикт. Круговая ответственность друг за друга гонит детей на площадь лучше любой розги.
- Имя? - спрашивает миротворец в ослепительно белой форме.
- Гермиона Грейнджер.
- Руку, - протягивает он ладонь и быстро колет указательный палец инструментом.
В списке напротив её имени появляется кровавый отпечаток.
Джинни остаётся в очереди с младшими, Гермиона идёт со своими сверстницами в строй к девушкам. На сцене уже установлена трибуна и два стеклянных шара с именами. Сердце начинает биться учащенно. Гермиона оглядывается, чтобы найти Джинни взглядом, улыбнуться ей напоследок, но детей за миротворцами почти не видно. Зато Рон стоит через десяток метров в третьем ряду с парнями и показывает ей поднятый вверх большой палец.
На сцену выходит Рита Скитер — волшебница из Лондона, чья роль объявлять «победителей» Жатвы из Двенадцатого дистрикта, и сопровождать их в столицу. Высокая женщина с квадратным подбородком, замысловатой причёской из светлых локонов, в очках, похожих на крылья стрекозы, и с белозубой, неестественной улыбкой. Единственный для мага способ выбраться из дистрикта — это быть причастным к играм. В любой должности. Рите это удалось. Она уже много лет приезжает в Двенадцатый, кружит по сцене минут двадцать и забирает с собой двоих детей, которые никогда не возвращаются обратно.
Впрочем, не совсем «никогда». Однажды получилось. Единственный победитель за всю историю игр из Двенадцатого тоже появляется на сцене. Будущий ментор трибутов — Сириус Блэк.
Странный тип, Гермионе он не нравится. Живёт одичало в шикарном доме в Деревне Победителей, буянит время от времени на рынке, почти ни с кем не общается. Жилистый, высокий мужчина с длинными волосами по плечи и известным на всю округу лающим смехом. Только ему и удалось однажды победить в Голодных Играх и прославить свой дистрикт. Теперь Блэк наставляет трибутов. Справляется со своей задачей, судя по всему, отвратительно, иначе бы больше детей из Двенадцатого возвращалось с Арены домой.
Блэк усаживается на стул, скрестив на груди руки, и низко опускает голову, как будто собирается вздремнуть. Последнее свободное место на сцене занимает Мэр, и Рита берёт слово у микрофона.
- Здравствуйте, жители Двенадцатого дистрикта! - бодро возвещает она в абсолютной тишине. - Я с удовольствием разделяю с вами радость сегодняшнего праздника Жатвы! Пусть победят достойнейшие! А пока — фильм!
На экране за её спиной появляется картинка. Старый фильм, который многие знают наизусть, рассказывает о Грин-де-Вальде и войне между магами, в результате которой волшебники обнаружили себя. О жертвах среди нормальных людей, погибших во время этой войны из-за несдержанной, грязной магии и о том, как Лондон собирался вылечить эту язву, раз и навсегда решив истребить магическое сообщество. О щедрости души, которую проявил президент Вальтер, отменив это решение; о создании дистриктов и о важности Голодных Игр, которые должны напоминать нам о хрупкости человеческой жизни и о силе Лондона.
Фильм заканчивается, раздаются редкие хлопки. Громче всех аплодирует Рита, Сириус храпит на своём стуле, в возникшей тишине после окончания фильма отчётливо слышны утробные подсвисты. Рита бьёт его микрофоном по макушке, Сириус вздрагивает и начинает на неё орать. Кто-то смеётся, напряжённая обстановка разряжается, но не надолго. Послав Сириуса куда подальше, Рита снова берёт микрофон и старается улыбнуться.
- Итак, приступим. По традиции — девушки вперёд!
Она идёт к прозрачному шару по левую сторону и крутит его, перемешивая карточки, несколько раз. Гермиона задерживает дыхание, вытирает потные ладони о платье и шепчет одними губами: «Только бы не я, только не я».
Рита разворачивает карточку слишком долго, не дышать становится всё сложнее, но вот тонкая клейкая лента оторвана от бумаги и Рита произносит имя первого трибута:
- Джинни Уизли!