В плену фантазии

Предупреждение: упоминание наркотиков.

Звук от каблуков Софы разносится по коридору, заставляя Аню морщиться от каждого шага помощницы Рубинштейна. Нет, Софа ей нравится, она гораздо дружелюбнее, чем прошлые санитары, Воронова касается запястья, откуда только начали сходить синяки. Сегодня она принесла расческу, маленькая вольность, что позволила Ане снова почувствовать себя человеком.

– Вениамин Самуилович? – рыжеволосая постучалась в дверь, а потом кивнула девушке, приглашаю её вперёд.

– Анна, добрый день, – радостно приветствует ее доктор. – Хорошо выглядите.

Воронова знает, что такие комплименты ей можно сделать с большой натяжкой.

– Спасибо? - едва слышно отвечает девушка.

– У нас гость, хочет поговорить с тобой. – Рубинштейн мягко кивает в сторону кресла.

Мужчина тут же вскакивает, словно его застали врасплох.

– Анна Воронова?

Девушка неловко кивает, ей некуда деть собственные руки.

– Присаживайтесь, дорогая, в ногах правды нет, верно? – улыбается ей Вениамин Самуилович.

– Меня зовут Игорь Константинович, я сотрудник полиции, разрешите задать вам пару вопросов?

– Какого рода вопросы? – негромко произносит Аня, с любопытством рассматривая этого Игоря, она давно не контактировала с людьми из внешнего мира.

– Боюсь, что сугубо личного характера, – Игорь нервно сглотнул. – Я хочу узнать про Олега Волкова.

Девушка сжимается в комок. Знакомая имя бьёт ударной волной по всем окончаниям. Аня цепляется за подлокотник, ощущают зуд в сгибе локтя.

– Про Олега? – она не слышит собственного голоса, он кажется ей чужим и безликим.

– Да, в детском доме мне сказали, что вы были... близки.

– Я бы не дала такого определения, мне хотелось думать, что мы были.. семьей.

Аня попала в детский дом в удивительно тяжелый возраст – двенадцать лет. Расцвет пубертата, юношеские гормоны и подростковые желание доказать миру, свою принадлежность. Олег нашел её на чердаке, плачущую и озлобленную. Серёжа говорил, что Аня напоминает волчонка, она им была им, возможно по этой причине их с Олегом тянуло друг другу.

В пятнадцать, когда они впервые напились, отмечая победу Серёже на городской олимпиаде, Воронова призналась Олегу, что боится стать такой же, как её мать, до этого дня Аня не рассказывала о своей семье. Страшное слово – передоз. Аня привыкла заботе о себе сама, но с появлением Олега, её броня трескалась и крошилась, оказалось это приятно, когда на твоей стороне кто-то есть, когда за тебя кто-то борется.

– Я боюсь закончить как она, – шепчет Аня, обхватывая свои колени, когда на её плечи падает чужая кожаная куртка, зачем Волков таскал её с собой в такую жару до сих пор загадка.

– Ты не закончишь, – Олег двигается ближе и неловко сжимает её холодные пальцы. – Обещаю тебе.

Обещание Олега были чем-то сакральным, и в будущем она будет ругать себя за то, что когда ты ему поверила.

– Когда вы в последний раз общались с ним? – Гром начинает свой неформальный допрос.

Аня смотрит на свои руки, словно пытается найти там ответы на интересующий майора вопрос.

– После армии, когда он на месяц вернулся в Петербург, чтобы пройти комиссию, - шепчет девушка. – Перед контрактом.

– И после этого вы не встречались?

Девушка покачала головой, впиваясь ногтями в тонкую кожу.

– Нет, он лишь звонил и обещал приехать, а потом..

– И что потом? – давит Игорь.

– А потом на него пришла похоронка, - хрипит Аня, закрывая глаза.

Тогда она сорвалась, найти наркотики в их окружение оказалось довольно просто. Аня пыталась забыть, и одна доза уже не помогала. Мир завертелся, пугая красками кислоты, ярких таблеток и белого порошка. После дозы Воронова чувствовала себя лучше и была готова встретить новый день, пока ее не «отпускало» она думала о том, что может продержать и без Олега, надо просто собраться, а потом наступало утро и ее ломало, снова ломало. Свою судьбу девушка оправдывала тем, что выросла в атмосфере насилия и злобы, что героин тек по ее венам еще задолго до рождения.

– Вы знаете, что за дачу ложных показаний вы тоже понесете ответственность? – предупредил ее Гром.

Аня подняла на него глаза, в синеве которых плескалось отчаяние и боль.

– Я не в том состоянии, чтобы врать, особенно о таких вещах. Я люб..любила его.

Аня не помнит, как все закончилось. В голове всплывает картинка, как она сидит перед зеркалом в какой-то обшарпанной комнате, с фотографией матери в руках. Воронова скользит взглядом по синякам под своими глазами, по потрескавшимся губам, по желто-зеленым синякам на руках, где-то от уколов, где-то от ударов. А потом она начинает сравнивать себя с матерью. Какое-то сходство между ними есть, но Аня точно знает, что мама была красивее. Девушка в каком-то трансе касается пальцами своего отражения, по ногам неожиданно ползет холод, она и забывает о холодном кафеле, теперь некому заботиться о ее здоровье. Воронова вернулась в кровать, смотря на черную дыру потолка, где ей чудились глаза Олега. Она размышляла, было ли ему страшно, и что было последним, что он увидел, прежде чем закрыть глаза? Аня водила пальцами по губам, пытаясь нащупать ускользающий поцелуй Олега, украденный тогда на перроне. Ей так хотелось почувствовать его тепло, и чтобы Волков снова ее обнял. Она уткнулась лицом в подушку, чтобы спрятать непрощенные слезы.

Игорь чувствует себя неуютно, после таких заявлений полагается утешать, но он не умеет, это всегда была задача Дубина.

Рубинштейн протягивает ей таблетку и подносит ей стакан воды.

– Софочка, будьте добры, - когда помощница врача появляется в кабинете, Вениамин улыбается. – Проводите Аннушку на прогулку, ей сейчас не помешает свежий воздух.

Мужчина подходит к окну, наблюдая за своими пациентами.

– Я ведь предупреждал вас, Игорь Константинович, это плохая затея.

– Она не знает о Разумовском? – интересуется Гром, подходя к окну.

– Мы не так давно отменили препараты, облегчающие ломку, боюсь, что ваш разговор с Анной, может все вернуть назад, - задумчиво продолжает Рубинштейн.

– Каким чудом Разумовский попал в одну лечебницу со своей подругой детства? – фыркнул майор.

Вениамин Самуилович повернулся к нему лицом.

– Вы в чем-то меня обвиняете? Или моих пациентов? Анна не знает о том, что натворил Сергей, а Сергей не в том состоянии, чтобы расспрашивать о старых друзьях.

Игорь вздохнул и перевел взгляд на площадку перед больницей. Девушка, закутавшись в синюю куртку, шагала по дорожке, когда ее догнал мужчина, неловко протягивая букет каких-то тошнотворно-желтых цветов, тип с рыжеватыми волосами, и Гром поначалу принимает его за поблекшего Разумовского, но когда они поворачиваются и идут к скамейке, он облегченно выдыхает.

– Это Владимир, бывший тренер по плаванию, можете поинтересоваться у него, вдруг он что-то знает о вашем Волкове, и помогал ему переплыть Неву, чтобы посетить своих друзей. Вы гонитесь за призраками, Игорь Константинович, и во имя здоровья моих пациентов, я попрошу вас покинуть нашу клинику.

Гром наблюдает за ними, пока шагает до выхода, под зорким взглядом охранника. Психоз, по заявлению Рубинштейна, является феноменом общим и для других заболеваний, помимо шизофрении, что приписывают Разумовскому, Игорь же приписывал слова «псих» для обозначения почти всех преступников, что прошли через его руки. Майору не хотелось смотреть на них в упор, но он уже чувствовал себя чудовищем, что причинил ей боль, которую Аня пыталась забыть в этом месте.

Аня не знает, что такое быть в норме, но сжимая букет первых одуванчиков, ей до жути хочется узнать, какого это – быть в норме? Существует ли нормальная версия девочки из приюта внутри этой потрескавшейся оболочки?

– Тебе нравится? – неловко интересуется Володя и улыбается также неловко.

– Очень, - шепчет Воронова.

И если Олег действительно жив, пусть он за ней не придет.