Он просто ЭМОциональный

   Однажды ночью ты будешь задыхаться от душевной боли.
Это бывает, причина не так важна. Позволь себе поплакать, но не жалей себя слишком долго, иначе депрессия будет ходить по пятам еще долгое время.

Фред знал, что такое душевная боль и часто встречался с ней перед сном. Он не мог прогнать ее, вышвырнуть из своей комнаты или просто попросить уйти, ведь она не была человеком. Изрезанные ноги или руки, сбитые кулаки, следы на пальцах от затушенных сигарет — это ужасно. Но Фред не мог с этим ничего поделать, ведь с недавнего времени, это стало зависимостью, потому что лишь это помогало заглушить боль внутри. Селфхарм– это обезболивающие. Душевная боль утихает так же, как и боль в голове, только вместо таблетки новый синяк, порез или ожог.

Фред не помнил точно, когда это началось, но знал из-за чего. Нелепая идея, которая пришла в голову идиотов, из-за которой все поголовно стали врагами, а на свет появились новые друзья — фобии: боязнь лагерей, людей, ровесников.

Когда мальчику было всего восемь, родители отправили его в детский лагерь на три недели. Фред думал, что эта поездка оставит хорошие воспоминания, и лет через десять он будет вспоминать об этом с улыбкой. На самом же деле, когда в голову ударяют моменты из детского лагеря, Фреда трясет. От злости и обиды. Его унизили. Настолько, что продолжать улыбаться было невозможно, а рассказать родителям стыдно.

Маленькие озабоченные ублюдки, которые повзрослели слишком рано, загорелись мыслью, что было бы круто, как там, в том журнале, который они стащили у молодого вожатого. Увы, девочек просить было стыдно, да и заставлять было слишком муторно. Поэтому они решили, что нет разницы, кто это делает — девчонка или парень. И тогда они вспомнили о мальчишке с глупой и смешной фамилией. У него не было друзей в лагере, поэтому десятилетки решили, что если он это сделает, то получит желанную дружбу и друзей, и каково было удивление, когда Фред отказался, называя их идиотами, которые думают лишь своими "крохотными писюнами".

Смуглый мальчик, который, как казалось, был главным, предложил не дожидаться согласия, а просто взять силой, ведь это намного интереснее, нежели добровольно. Остальные сразу же согласились с ним, и тогда Фреду уже было некуда деваться. Знали бы они, когда пихали свои «крохотные писюны», как их назвал Франкенштейн, в рот бедного парнишки, что тот будет помнить об этом еще очень долго и держать это в себе.

Где сейчас те ублюдки–никто не знал. Может быть спились давно или сдохли от того, что подавились спермой друг друга, как мечтал Фред. Или же давно забыли о том, что натворили и живут простой подростковой жизнью. Сейчас это было уже не важно, ведь изменить прошлое невозможно. Помогла бы только Амнезия.

«Амнезия… Интересно, каково это, когда ни черта не помнишь?», думал Фред. «Не плохое, не хорошее. Это словно начать жизнь с чистого листа.»

— Фред! — громко произнесла Эрика, стоя около своей парты.

— Чего? — вернувшись в реальность, спросил эмо.

— Пара закончилась пять минут назад.

— Ну и чего ты тут стоишь тогда у меня над душой? — занервничал Фред, когда понял, что она видела его состояние. Он понимал, что в его лице на момент воспоминания этих событий можно было увидеть всё. Также он понимал, что она могла заметить его мимолетную слабость, и это его очень разозлило. Он никому не позволял лезть себе в душу, да хотя никто особо и не пытался: никто не хотел ковыряться в этом болоте.

— Ну я доску мыла, потом смотрю, а тут только ты и остался. — добрым, словно обращаясь к хромому котеночку, голосом, сказала Эрика.

— Короче, вали там по своим делам. — пытался отмазаться от нее неформал.

 — Я хотела у тебя спросить, как дойти до столовки? А то вчера, как ты знаешь, я туда так и не попала. — увидев его состояние Эрика, конечно же, поняла, что с ним было что-то не так, поэтому и попыталась пойти на контакт. Хотя, скорее всего, ей просто стало его жалко. Не может же человек просто так быть таким злым, таким отталкивающим от себя.

— Там на первом этаже прямо и по коридору. — встав со стула и начав собирать свои вещи сказал Фред, лишь бы только она поскорее ушла

— А ты что, совсем не голоден? Не пойдешь со мной? Там такие классные Берлинеры с брусничным джемом продаются. Ох, ты только представь, как этот ароматненький пирожочек лежит на твоей тарелочке, посыпанный толстым слоем пудры. Ты, как будто, так и слышишь, как он кричит: «Фредди, я хочу оказаться в твоем роти...»

— Да завались ты уже, я не хочу есть!!! — не выдержал эмо, который попытался заткнуть новенькую. Но крик Фреда смогло перебить урчание его живота, которое выдало его голод перед Эрикой. «Шайзе» - подумал Франкенштейн, - «спалила меня».

— Ага, маленький лгунишка. Давай, пошли вместе, я слышу, что ты тоже голоден.

Это был шах и мат, деваться было некуда. Пойман с поличным. Фреду ничего не оставалось, кроме как согласиться на предложение.

Огромная переполненная учениками столовая встретила Эрику и Фреда приятным запахом свежеиспеченных булочек, которые стояли всего восемьдесят центов и раскупались за несколько минут. 

Школьный киоск, где можно было купить буквально все, удивлял очередью в три колонки. Эрика, недолго думая, поспешила занять очередь. Фред не отставал и, толкая всех, кто встретится на пути, шагал за одноклассницей. 

Когда они купили все, что было нужно, двое поспешили найти свободный столик. Это было не просто, ведь вся школа сейчас хотела пообедать, как нормальные люди, а не стоя в коридоре с булкой и соком в руках. С горем пополам они нашли свободный столик и, усевшись, начали уплетать еду, которая и правда была очень вкусная. Эрика купила себе кофе и две булочки, которые выглядели очень аппетитными. Фред же купил пиццу с грибами и зеленый чай, который, к слову, он ненавидел. Но черного уже не было, а кофе Фред мог пить только ночью– традиция такая. 

- Ты живешь в этом городе всю жизнь? - решила начать разговор Шульц. 

- Ага, - пофигистичным голосом ответил Франкенштейн, откусывая от огромного треугольника пиццы кусок. 

- И как? 

- Что как? 

- Ну... Не хотел бы переехать? - Эрика хотела было узнать об этом городе немного больше, чем можно найти в интернете. И сейчас, когда она могла нормально говорить лишь с Фредом, Шульц решила расспросить его по-подробнее. 

- Не думал об этом. Я из этого города лишь два раза выезжал. В лагерь и в Ганновер с классом. Это было в седьмом классе. Город, где хочется сдохнуть. Не советую, - брюнет сморщился, вспоминая все эти эмоции, что переполняли его в то время. Ганновер– прекрасный город. Красивый, люди вежливые. Но что-то было не то. Хотелось залезть на заброшенный павильон, что находился в Ганновере на конечке метро номер шесть, и сброситься оттуда, не думая о близких, да и вообще ни о чем.

Эрика уже было открыла рот, чтобы ему ответить, как вдруг один мальчуган, несший недоеденный обед на подносе, споткнулся, уронив остаток бутерброда, на который сразу же наступила маленькая девочка лет семи с белыми бантами, которая куда-то бежала, и, навернувшись, упала, ударившись головой об угол рядом стоящего стола. В столовой всегда мало места. Вот и ей не хватило места, чтобы полностью распластаться на полу, ничего не задев и не повредив себе. Все это произошло буквально за секунду: рядом проходящие учителя и ребята даже не успели ничего понять. Когда Фред и Эрика повернулись на звук хрустящих детских косточек, то увидели только лежащую на спине девчушку, из головы которой появлялась, словно заявляя о себе, медленно увеличивающаяся в размерах красная лужица. Маленькая змейка крови также текла из ее раскрытого рта, словно собираясь обвить ее вокруг шеи, чтобы задушить. Глупая змейка не знала, что ее нельзя задушить, ведь она уже не дышит...

Фред вскочил со стола с такой скоростью, что смог бы в этот момент, наверно, даже обогнать ракету, опрокинув на Эрику стакан с зеленым чаем без сахара. Фред был первым, кто оказался рядом с ней, проверяя пульс и крича, чтобы ошарашенные очевидцы скорее вызвали скорую. Он так нежно взял ее за руку, сев рядом с ней на колени. Эрика увидела боль в его серых глазах, в его душе. Девушка очень удивилась, что свиду такой равнодушный человек, который желает всем, казалось-бы, смерти, способен на такие эмоции. По его щеке скатилась слеза, он орал изо всех сил– ДА ВЫЗОВИТЕ ЖЕ СКОРУЮ, СКОРЕЕ,- держа в руке безжизненную руку незнакомой ему девочки.

Скорая приехала быстро, словно боялась опоздать. Жаль, что у нее даже не было шанса успеть и спасти ни в чем не повиновную девочку, которая больше никогда не сможет улыбаться. Всего семь. Но уже мертва. Прожила так мало, ничего не успела толком узнать, но судьба решила, что с нее хватит. 

Тогда, в столовой, впервые было очень тихо. Мертвую девочку увозили люди в белых халатах, а ученики, что недавно веселились и хохотали не переставая, сидели на своих местах и молча смотрели на удаляющихся врачей и школьного директора. 

Фред, которого еле оттащили от маленького тела, сейчас стоял около входа, смотря на то, как директор среднего возраста, сдерживая слезы, пытается набрать номер родителей малышки. 

Вам когда-нибудь доводилось говорить о смерти ребенка родителям, которые думают, что сейчас их чудо в школе и с ним ничего не может случиться? Директору школы Марии Вард тоже нет, из-за чего он еще несколько секунд молчал в трубку, когда услышал голос матери погибшей девочки. 

Эрику трясло. Она никогда не видела ничего подобного. Только в фильмах, а сейчас... Прямо на глазах умер ребенок. Маленькое, крохотное чудо, которое даже не задумывалось о том, что сегодня последний день. А завтра ее не будет. Да что там...ее больше никогда не будет. 

- Ты как? - к Эрике подошел Алан Остерман, что сидел за соседнем столиком со своим другом Джонатаном. Он говорил почти шепотом, так как этого было более чем достаточно для того, чтобы Шульц услышала. 

- Пусть это будет сном, - на выдохе произнесла новенькая, закрывая лицо руками, словно не хотела верить в происходящие.

Остальные пары отменили и всех учеников отпустили домой. Среди старших классов уже разнесся слух, но сплетни переходили на шепот, когда рядом с ними проходили ученики начальных классов, особенно первоклашки, хотя все понимали, что они тоже наверняка уже знают. 

***

Город накрыло куполом туч, но дождя все не было. Эти тучи как-будто прижимали Бамберг к самой земле, оставляя ему все меньше и меньше воздуха. Они словно смотрели на него сверху. Смотрели, как он задыхается. Казалось, что даже деревьям было тяжело дышать в этот день, а птиц и вовсе не было слышно. Бамберг, что с тобой не так?