Глава 1. Начало.
Я хорошо помню, как все начиналось. Казалось бы, только вчера мы весело танцевали на дискотеке, ходили в походы, играли в футбол, дружно ходили в столовую. А сейчас все изменилось. Случилось невероятное.
Апокалипсис.
Первым тревожным гудком стало то, что во вторник не пришел грузовик с едой. Наш директор лагеря, полковник в отставке, звонил в город, в контору, где никто не брал трубку. Затем в милицию. Там ему объяснили о том, что в городе введено военное положение, и посоветовали как можно быстрее собрать всех нас, и отвести на остановку, откуда бы нас забрали автобусы.
Было объявлено, что смена досрочно завершается, дали час на сборы. А потом мы около 6-ти часов ждали автобус, сидя на сумках с вещами. Алиса с Ульяной, Электроником и Шуриком устроили карточный турнир, Мику пела песни под гитару, Лена читала книгу. Славя дремала на своей сумке, а я лежал на траве, лениво пожевывая травинку, и мечтая поскорее вернуться домой. Остальные отряды тоже не скучали, устроив футбольный матч, а остальные выступали в качестве болельщиков.
Время тянулось мучительно долго. И лишь глубокой ночью, когда уже всем стало ясно, что автобус не придет, вожатые развели нас по домикам.
С утра директор и физрук уехали в город. А лагерь снова стал жить обычной жизнью. Проснувшись с утра, мы шли на линейку, где нам сказали, что скоро за нами приедут, а пока все могут сходить в столовую, и после завтрака заняться любыми своими делами. Никаких общественных работ, только развлечения.
После завтрака я отправился на пляж, где собрался практически весь лагерь. Не было только Жени, Шурика и Электроника, оставшихся заниматься милыми их сердцу делами – ребята собирали своего робота, а Женя как обычно дремала в прохладной библиотеке, в окружении всех своих пыльных книг, которые никто и не читал, кроме Лены.
Вдоволь поплавав, и нагуляв нешуточный аппетит, мы пошли на обед. Повара расстарались, приготовив нам обалденную солянку. Тогда я даже и не мог подозревать, что мы едим так вкусно в последний раз.
Во время обеда вернулись директор с физруком, и забрали вожатых прямо с обеда. Директор отвел их в администрацию, на срочную планерку.
После обеда мы разбрелись по домикам. Так уж получилось, что я приехал в лагерь на день позже всей смены, и места мне не досталось. Тогда Ольга Дмитриевна поселила меня к себе. Так и прожил я вместе с нашей вожатой две недели. Не могу сказать, что это было плохое время – Ольга только с виду была такой строгой вожатой, а на самом деле это была довольно веселая, добрая и отзывчивая девушка. Я решил дождаться вожатую, и расспросить ее о происходящем. Но стоило лишь мне коснуться головой подушки, как меня неудержимо потянуло в сон.
Проснулся я от тихого плача. Ольга Дмитриевна лежала ничком на своей кровати, уткнувшись лицом в подушку, и горько рыдала. Я сел рядом с ней, погладил по волосам, попытался успокоить. Вроде получилось. Ольга села, растирая глаза рукавами форменной рубашки, и часто всхлипывая. Налив стакан воды, я практически силой заставил ее выпить. Вожатая начинала приходить в себя, и я попытался узнать, что же случилось.
-Ольга Дмитриевна, пожалуйста, перестаньте плакать, прошу вас.
-Не могу, Семка. – она сидела на кровати, уставившись в одну точку. – Не могу.
-Что же случилось?
-Это...это ужасно. Я не могу поверить в то, что нам сказали...
Я помолчал. В голове крутились разные мысли. Нехорошие.
-Ольга Дмитриевна, это война?
Девушка закрыла лицо руками.
-Нет... И да... Я не знаю, что это... Директор нам рассказал такое, что страшно себе представить...
-Скажите мне, пожалуйста. Я прошу вас.
-Нет! Я не могу! Если ты узнаешь, то можешь рассказать другим, и тогда начнется паника. А нам нельзя этого допустить! – голос Ольги Дмитриевны срывался на крик. И снова закапали слезы.
-А если я поклянусь, что об этом никто не узнает?
-Нельзя...Нам запретили что – то рассказывать детям...
И снова рыдания. Я притянул к себе вожатую, которая теперь тихонько плакала у меня на груди, и негромко скулила, словно от боли.
На ужин мы не пошли. Вожатая к тому времени уже перестала плакать, лишь тихонько всхлипывала. А я негромко пел ей песни, разные, все которые мог вспомнить. Наконец, девушка уснула, и я накрыв ее простыней, сам лег в кровать и закрыл глаза.
Утром вожатая лично разбудила меня. На ее лице не было и следа от тех вчерашних слез, что я видел вчера, лишь небольшие мешки под глазами. Вместе мы пошли на линейку.
Вожатые снова объявили нам, что наше отправление задерживается еще на несколько дней. Но самой плохой была весть о том, что еда заканчивается, и порции будут сокращены вдвое. Мы роптали, но ничего сделать не могли – ведь все понимали, что это не зависит от вожатых, и не от поваров в столовой. Поэтому, как только стихли последние крики недовольства, вожатые разбили нас по отрядам, и повели в столовую.
Сегодня на завтрак у нас было по пол - тарелки макарон, небольшому кусочку мяса, ломтику хлеба и чай без сахара. В столовой царила невиданная тишина – где раньше царил шум и гам, сейчас был слышен лишь стук ложек, да тихие шепотки тех немногих, кто раньше говорил больше всех.
После завтрака директор один снова уехал в город, а нас собрали в спортзале, куда был перенесен кинопроектор, и до обеда мы смотрели кино.
На обед я решил не идти. Еда не лезла в горло, и я ушел на пристань, где встретил Алису, сидевшую в самом конце пирса, и кидавшую мелкие камешки в воду. Только когда я присел рядом с ней, девочка обратила на меня внимание.
-Привет, Семен.
-И тебе привет, Алиса.
Наступила пауза, я не знал, о чем дальше вести с ней разговор. Молчание прервала сама Алиса:
-Ты знаешь, что происходит?
-Нет. Я пробовал поговорить с Ольгой Дмитриевной, но не смог ничего добиться.
-Я тоже пробовала с ней говорить. Но она меня игнорировала.
Мы снова замолчали.
-Семен, я кое – что слышала от Ульяны. Она подслушала разговор вожатых, пока ее не поймали. И знаешь, о чем они говорили?
Я отрицательно мотнул головой.
-Они говорили о том, что в стране началась какая – то эпидемия. И что всех увозят подальше из городов, чтобы она не распространялась. Но ничего не помогает. Врачи вроде бы ищут лекарство. И армия повсюду.
-Ты думаешь, это Америка напала на нас? Они же угрожали нам биологическим оружием.
-Я не знаю, Сема. Все это очень странно. Да еще и про нас будто забыли.
Девочка повернулась ко мне. В ее глазах был страх.
-Я очень боюсь, Семен.
Я молчал. Наверное стоило бы сказать несколько ободряющих слов, но я так этого и не сделал, и через некоторое время Алиса покинула меня. Я же сидел, ни о чем не думая, лишь кидая в воду оставшиеся после нее камешки. Затем отправился в сторону лагеря.
Перед ужином нас снова собрали на линейку. Ольга Дмитриевна тихим голосом сказала, что ужина сегодня не будет, и что из еды осталось лишь несколько булок хлеба, которые разделят на всех, и посоветовала всем разойтись по домикам, и лечь спать, чтобы сберечь силы. На этот раз никто не возмущался, мы были подавлены этой новостью, и молча поплелись в столовую, чтоб получить свою пайку хлеба.
Ночью нас разбудили, и велели собраться на площади. Вернулся директор, а вместе с ним приехало три армейских КАМАЗа. Старый вояка, он добился, чтоб нам прислали еды – консервы и сухие пайки. Мы должны были разгрузить две машины. А третья уехала в администрацию, ее разгружали водители остальных машин вместе с физруком и директором.
С разгрузкой мы управились где – то за час. Каждому выдали по упаковке галет, сказав расходовать их экономно. Жующиеся, чавкающие, мы расходились по домикам досыпать остаток ночи. А наш директор снова уехал, на этот раз вместе с физруком.
Утром не было линейки, и поэтому я проспал до полудня. Ольги Дмитриевны уже не было, и перекусив галетой, я отправился на прогулку. Пионеров на улице было очень мало, все отсиживались в своих домиках, пережидая жару.
Вожатую я нашел на остановке. Девушка сидела на поребрике, и курила. Я опустился рядом с ней, и Ольга Дмитриевна, не глядя в мою сторону, протянула пачку «Космоса». Я взял одну сигарету, прикурил, и тут же закашлялся. Курить я никогда не пробовал.
-Ни разу не пробовал что ли? – усмехнулась вожатая.
-Нет. И я не знал, что вы курите.
-Я начала после того, как умерла моя подруга. Потом бросила, продержалась почти год. И вот, снова взяла в руки сигарету.
Я молчал, потихоньку затягиваясь сигаретой, изредка кашляя.
- Не начинал бы ты, Сема. Потом сложно будет остановиться.
Вдалеке послышался звук едущего в нашу сторону автомобиля. Мы вскочили, и стали смотреть на дорогу, из – за поворота которой показалась директорская «Волга». Машина неслась очень быстро, и вожатая потянула меня на обочину. Подъехав к нам, машина резко затормозила, но я успел заметить, что физрук был ранен, и похоже, без сознания. Бок его футболки был пропитан кровью, и изорван.
-В машину, оба! Живо! – прокричал нам директор.
Мы подчинились. Ольга обеспокоенно смотрела на рану физрука, у меня же она вызывала тошноту, и поэтому я глядел в окно.
-Борис Андреевич, что случилось? – обеспокоенно спросила Ольга.
Директор проигнорировал ее вопрос, но как только вожатая попыталась прикоснуться к ране, он рявкнул:
-Не смей трогать, дура!
Доехав до медпункта, Ольга Дмитриевна сразу бросилась внутрь, а я вместе с директором занес физрука в здание. Медсестра уже готовила инструменты, и как только мы уложили физрука на койку, Виолетта сразу же выгнала нас на улицу. Ольга снова курила, директор нервно ходил кругами, а я сидел в машине. Через несколько минут вышла Виолетта, к которой подлетел директор. Спустя мгновение он выругался, и пошел прочь, а Ольга Дмитриевна подошла ко мне:
-Пойдем, Семен. Нам тут незачем быть.
-Он... он умер?
На глазах вожатой появились слезы, и закрыв лицо руками, она отправилась прочь. Директор обернулся, и подошел к девушке, заключая ее в объятья, успокаивая ее. Я стоял чуть поодаль, когда раздался истошный женский вопль.
Бывший полковник среагировал первым, оттолкнувший Ольгу, и бросившись бежать к медпункту. За ним побежал я, но на мгновение остановился, услышав его крик:
-Никому не входить!
И тут раздался выстрел, за которым тут же последовал второй. Я ворвался в медпункт.
-Я же сказал – не входить!
Но я не ответил. Мой взгляд был прикован к полковнику, в руке которого еще дымился «Макаров». Я перевел взгляд на пол – и меня тут же стошнило.
Физрук лежал на полу, у него было пулевое ранение в груди. И отсутствовала половина черепа, снесенная пулей полковника. Виолетта лежала чуть поодаль, на ее шее зияла рваная рана, будто от укуса. Медсестра была еще жива, но это уже скорее была агония – с такой раной не живут.
А мы стояли и смотрели. Меня все еще подташнивало, но словно какая то сила не давала мне отвести взгляд, или сдвинуться с места.
Виола дернулась в последний раз, и затихла. Директор проверил пульс.
-Все.
Но мы продолжали стоять. И тут рука медсестры слегка дернулась.
Затем дернулось все тело. Позади нас негромко вскрикнула Ольга Дмитриевна, тут же выскочившая на улицу, девушку рвало. С улицы стали слышны голоса – скорее всего предсмертный крик медсестры слышали не только мы.
-Никому! Не заходить! Внутрь! – чеканя каждое слово, крикнул директор.
Затем поднял пистолет, нацелив его в голову медсестры, продолжавшей дергаться.
Я смотрел на то, как медсестра разинула рот и негромко завыла – но это был вой зверя, переходящий в рычание. Она попыталась подняться.
Грянул выстрел, и голова медсестры откинулась назад. Из небольшого отверстия вытекала струйка крови.
-Бей точно в голову, парень. Только так ты их остановишь.
-Но...
-Это уже не люди, пойми. Если бы ты видел, что творится в городе... - он замолчал. – Не говори пока никому об этом. Я сам завтра все расскажу. А сейчас давай их накроем чем нибудь.
Когда мы вышли из медпункта, нас встречал весь лагерь, собравшийся на шум. В глазах был немой вопрос «Что же произошло?». Директор приказал всем разойтись.
Мы с Толиком вызвались выкопать могилы в лесу.
Вечером состоялись похороны. Пришли все. Не было пафосных траурных речей. Мы лишь опускали тела в могилы, а желающие подходили, и бросали туда горсти земли, некоторые шептали слова прощания, и расходились. Под конец, когда мы начали засыпать могилы, остались лишь директор, и наша вожатая, которая плакала в сторонке.
Наконец, последние горсти земли были брошены в могилы, и Толя забрал лопаты. Директор попросил нас удалиться, и я подошел к плачущей вожатой. Девушка позволила себя увести.
В домике я уложил ее в кровать, и лег рядом, прижав всхлипывающую Ольгу Дмитриевну к себе. Девушка и не думала возражать, она уткнулась в меня, и ее горькие слезы пропитывали мою рубашку. Потихоньку, меня начало клонить в сон.
Я не стал сопротивляться Морфею.