Глава 8 Рождество близко, беда близко
С того самого дня, когда профессор Снейп обвинил Гарри, когда Малфой заступился за него, когда Рон и Гермиона попытались выяснить, что все-таки на самом деле произошло с их другом, когда они решили поговорить позже и, наконец, когда Снейпа прокляли, с того самого дня Гарри прекратил любые контакты с друзьями. Да и те в свою очередь не отставали: Рон, не на шутку разозлившись, полностью игнорировал Поттера, а опустившая руки Гермиона, которая хоть тщетно, но все еще пыталась примирить их трио, сдалась, затаив на Гарри обиду из-за его поведения, и с головой ушла в попытки разработки плана спасения профессора Реддла. Тем временем все кому не лень обсуждали размолвку неразлучного трио, перетертая косточки им и Драко Малфою. И, как ни крути, а от истории с заступничеством пострадал в большей степени именно Малфой.
Слизеринцы никак не могли простить Драко того, что тот вступился за гриффиндорца, да не за абы какого, а за самого ненавистного из них – за Поттера. Даже Крэбб и Гойл заметно сторонились Малфоя. Драко, в свою очередь, не придавал этому никакого значения и, казалось, нисколько не переживал. Но когда различные слухи по поводу отношений Гарри и Драко достигли своего апогея, когда ученики засыпали обоих сотнями теорий о причине перемены цвета глаз Малфоя в зеленый, последний не выдержал, направо и налево снимая по 20 баллов с каждого, кто еще хоть раз рядом с ним скажет вслух эту чушь. Слизеринцы взъелись на Драко еще больше, отказываясь с ним контактировать, ну а он, вильнув хвостом, показал всем кукиш и демонстративно стал общаться исключительно с Гарри, который, подхватив идею Драко, так же демонстративно игнорировал тех, кто его донимал, и своих друзей в частности.
И вот именно это поведение Гарри раздражало Гермиону ни на шутку, да и в своем деле она не продвинулась ни на йоту, что буквально выводило её из себя. Так что Гермиона обычно прибывала не в самом лучшем расположении духа. Около двух раз в неделю по вечерам она вместе с профессором занималась в Выручай-комнате или классе ЗОТИ, совершенно недоумевая, как вообще можно сблизиться с ним.
Сам Реддл не подавал никаких намеков на то, что его хоть как-то интересует Гермиона. Он не задал ей ни одного лишнего вопроса, не касающегося темы своего предмета. Гриффиндорка хоть и предпринимала попытки с полпинка кота вывести профессора на контакт, но все они оказывались провальными.
Иногда на занятиях Гермиона замечала, насколько разным профессор Реддл может быть: например в классе он был самым радушным из преподавателей да и на одиночных занятиях тоже весьма милым, однако бывали такие моменты, когда выражение его лица становилось холодным, угрюмым, почти злым. Это происходило в те минуты, когда Реддл, сложив руки на груди и глядя мимо ученицы, задумывался, на пару секунд, а то и на минуты полностью уходя в себя.
Заставая его именно в таком положении, Гермионе нравилось думать, что именно сейчас она видит настоящего Реддла, а всё же остальное время профессор скрывается за маской. Гермионе нравилось наблюдать за профессором. Он словно не видел ничего вокруг себя, расслаблялся, срывал маску. Он напоминал статую из мрамора, холодную прекрасную, вот, вот готовую ожить и вцепиться тебе в горло. Это пугало, это завораживало.
Если он вот так просто раскрывается перед Гермионой, означает ли это, что он доверяет ей? С ней он чувствует себя достаточно комфортно? К неудовольствию Тома Реддла, да. Сам он еще не понимал этого и искренне недоумевал, почему в присутствии этой ученицы он вдруг опять дал слабину, а его тщательно-продуманный образ – трещину? Более того, Том прекрасно осознавал, что, по сути, его занятия были Гермионе не нужны, она и так отлично справлялась, лишь изредка делая незначительные ошибки, но он почему-то все время искал, к чему придраться.
Приближалось Рождество, приближались каникулы. Радовало и то, что времени у учеников с отсутствием зельеварения прибавилось. Только эта была не совсем правильная радость, не так ли? Тем не менее, все текло в привычном темпе, и покинувшие обычную рутину Паркинсон и Снейп, этому никак не мешали, оба мирно посапывали в лазарете, пока готовилось специально зелье, которое вернуло бы их к жизни. Оно занимало много времени, а так как перед применением должно было настояться хотя бы около месяца, а для лучшего результата и большей силы – около двух.
Несмотря на опасное положение в Хогвартсе, замок просто не мог нагнетать обстановку еще больше, поэтому в один прекрасный день проснувшиеся ученики обнаружили Большой зал при полном параде: профессора постарались на славу, развесив рождественские украшения.
По традиции в зале стояло около двенадцати высоких пихт: одни были припорошены сверкающим снегом, на ветвях которых висели не таявшие сосульки, другие были увешаны золотистыми игрушками в форме месяца и звезд, а третьи держали на себе тысячи свечей.
И, пожалуй, только один ученик в Хогвартсе не радовался этому великолепию, только один ученик не чувствовал рождественского волшебства, отрицая все, что связано с зимним праздником.
***