Отведи меня на расстрел

Читать и слушать:
1. Børns — Electric Love
2. Børns — Electric Love (Oliver Remix)

— В театре можно сидеть, лежать, приносить на занятия подушки и пледы... — объясняла Ирина Сергеевна четвёртое правило.

— А табуретки из дома можно?

— Да пожалуйста. Можно приносить сладости и устраивать чаепития. Но после себя мы всегда убираем. После занятий сцену всегда убираем, рабочие места содержим в чистоте, а если пришли и увидели, что грязно — убираем. Все вещи подписываем и на свои места убираем.

— О, а можно я всё себе запишу?

Арсений полез за телефоном, но Богдан схватил его за плечо и наклонился, внимательно заглянув ему в глаза.

— Телефончики убираем...

Во вторник Олеся еле как досидела до конца уроков, забежала в «магнит» рядом со школой, купила йогурт и сэндвичи и сразу же помчалась в гимназию. По расписанию — погружение в мир световиков, гримёров и режиссёров, и если первое не вызывало у Олеси сильного интереса, то оставшихся занятий она ждала с самого утра. Дома она кинула в сумку свою толстую косметичку. Если в театре не окажется какого-то продукта, у неё он точно найдётся.

Второй день практики начался с общего сбора двух групп в зале. Кто-то сходил в закулисье и принёс пуфик-мешок, и многие решили поступить так же. Олеся развалилась на огромной подушке, захватив вторую для Али. Как всегда, зал заполнился разговорами, некоторые ребята уже нашли себе приятелей. В центре сцены поставили стул — видимо, для удобства преподавателя по свету, который должен был вести лекцию.

Хотя какие тут могли быть лекции, когда ни на одном из прошлых занятий школьникам почти ничего не объясняли, а сразу же кидали в работу, как детей, не умеющих плавать, кидают в воду.

К четырём часам, как будто призванный Олесиными мыслями, на сцену вышел «преподаватель всего театра» — Дмитрий Егорович. Он молчаливо уселся на край сцены и, болтая ногами, стал копаться в телефоне, пока дети успокаивались сами.

«Не опять, а снова», — разочарованно подумала Олеся.

Пока она пыталась смириться с тем, что следующий час её жизни пройдёт как все двадцать, на соседний пуфик с разбега приземлилась Аля, напугав её так, что Олеся вздрогнула.

— Ты... дурында!

— У-ух, успела! Как дела?

— Ого, вот это вас много! — Дмитрий Егорович отложил телефон и помахал какой-то девочке в первых рядах. — Санёк, сгоняй к пульту, поиграемся.

Маленькая блондиночка поскакала через весь зал к противоположной стене. Там, ближе к углу, стоял широкий стол с монитором и устройством, похожим на то, что находилось в аппаратной Дмитрия Егоровича. У двери Саша остановилась, хлопнула по выключателю, и зал поглотила темнота.

Олеся глубоко вдохнула, и под солнечным сплетением затаилось ожидание. Только по едва слышным шагам Саши оставалось догадываться, что будет происходить дальше.

— Поднимай по порядку!

Поначалу ничего не происходило, и Олеся крутила головой, надеясь первой поймать какие-то изменения. Но потом на сцену стал проливаться свет, как будто в замедленной съёмке кто-то выливал газировку в стакан. Постепенно он обхватывал стул циановым свечением, раскрывая всё больше пространства и рассеиваясь по полу. Затем лениво замигал, ускоряясь, и в какой-то момент сцена превратилась клубную площадку.

— У меня сейчас эпилепсия начнётся... — прошептала Аля.

Выглядела она в этот момент как героиня подлагивающей игры. Моргнёт раз — Аля сидит с открытым ртом, моргнёт ещё раз — и Аля вдруг делает уже что-то другое. Как будто она двигалась в замедленной съёмке. Как будто кто-то вырезал часть кадров из жизни Али.

Волоски на Олесиной коже волнительно зашевелились. Ей показалось, что весь зал завертелся, словно она сильно-сильно кружилась вокруг себя, и теперь её голова потяжелела, опускаясь к земле. Мышцы вокруг рта сводило от желания улыбаться.

ОЛЕСЯ... НИЧЕГО... НЕ... ПОНИМАЛА... И... ЕЙ... БЫЛО... ОЧЕНЬ... КЛАССНО...

Не хватало только музыки.

— Вырубай стробоскоп¹, давай дальше, — приказал Дмитрий Егорович Саше.

Дискотека прервалась, и сцену снова заливал болезненный голубой. Кто-то в зале разочарованно вздохнул.

Тут из-за правого занавеса стул окатил грубый и морской зелёный, вырезав его углы и плоскости из темноты. Почти сразу же сцена разделилась на несколько слоёв, когда в глубине у задней стены, покрытой тканью, загорелся томный, насыщенный тёплой медью, свет. Теперь площадка выглядела совсем по-другому.

Такой переход ощущался так, будто после бурной тусовки театралов отправили в комнату допросов, где они должны признаться в секретах. Минуту назад они, герои фильма о юности, веселились в полной эйфории, а уже в этой сцене их послали отвечать за свои проступки.

— Сань, давай на сцену.

Саша поднялась на сцену и заняла стул. Под потоком света маленькая румяная девочка с мягкими волосами в один момент повзрослела и посуровела. Она смотрела в потолок, а её волосы походили на шаль или платок, которым она закрывала свою печаль. Саша превратилась во вдову.

Весь зал разглядывал Сашу и пытался понять её тоску. И никто не осмелился прервать это чудо.

— А хотите, врубим дым-машину?

В оставшееся время Дмитрий Егорович позволил театралам подняться на сцену, посмотреть на всё вблизи и пофотографироваться. На все вопросы по световой схеме и приборам Дмитрий Егорович пытался отвечать обывательским языком, чтобы не запугать никого раньше времени, но чем дольше Олеся его слушала, тем больше понимала, что создание такого освещения требует гораздо больше времени и сил, чем заявлял Дмитрий Егорович.

— В общем, как-то так появляется свет, — сказал он в конце занятия.

— Ну и мрак... — заключила Аля.

«У нас также существует совет — театральный актив, состоящий из преподавателей, наставников, их помощников и театралов-самовыдвиженцев. Совет управляет социальной и организационной жизнью театра, а также обсуждает прикладные художественные решения постановок — свет, грим, оформление сцены».

Перед тем, как группы снова разделились, Олеся поработала личным фотографом Али, которая ходила по сцене от одного светильника к другому и меняла по десять поз за один щелчок камеры. Олесю тоже тянуло сделать несколько снимков для себя, но из-за повышенного внимания сцена теряла свою особенность. Эта особенность медленно растворялась с каждым новым человеком, поднимающимся к подмосткам. Хотелось быть единственной, уникальной, забрать всю красоту в профиль и галерею телефона, поэтому Олеся решила подождать, когда школьники потеряют интерес к световой композиции. Дмитрий Егорович пообещал, что оставит всё, как есть, до конца дня.

После знакомства со световым отделом Ирина Сергеевна подхватила Олесину группу и отвела в гримёрную комнату, оставив новеньких дожидаться наставницу. Сегодня они были совсем одни, без опытных гримёров, и обстановка была неловкой. А вот за стенкой, где тоже проходила практика, было поживее: Олеся слышала громкие разговоры Бориса Георгиевича и его режиссёров.

— Ребят, сорри за задержку, но из-за моих пар так будет всегда. Привыкайте.

Открылась дверь, и к столу у зеркала подскочила Елена Алексеевна. Как и Дмитрий Егорович, она работала сразу в двух отделах. Олеся вспомнила, что Серафима рассказывала это ещё на экскурсии. Наверное, в театре наблюдалась серьёзная нехватка кадров.

Наставница даже не взглянула в сторону школьников и сразу стала разбирать свою большую сумку, доставая парики в пакетах, расчёску и средства для укладки.

— Мы сегодня с вами будем делать... делать... — бормотала Елена Алексеевна, выискивая что-то в сумке. — Будем лепить... шрамы... готовы?

Она повернулась и посмотрела на детей так, как будто они уже должны были стоять с выполненной работой на оценку.

— Нет, не готовы, — сказала она сама себе, схватилась за первого попавшегося школьника и придвинула его к другому, образовав пару. — Я вас поделю, будете делать грим друг другу, а потом я каждому дам обратную связь.

Ещё переместив несколько человек, она нахмурилась:

— Так, нет.

Елена Алексеевна решительно поменяла местами Кирилла и Владу, и теперь младшеклассники стояли с подростками.

— Ну всё, так хоть кто-то в паре будет адекватный, а то мелкие перегрызутся.

Почти всем нашлась пара. Всем, кроме Олеси. Она не успела забрать себе кого-то из малышей, чтобы обезопаситься и не налаживать общение с каким-нибудь ровесником, и теперь представляла, что выглядела безнадёжной одиночкой, которая не смогла встать в пару даже с ребёнком. Но Елена Алексеевна быстро порешала этот вопрос:

— Ты без пары? Отлично, на тебе я буду показывать.

— Я знаю, что ты подруга Дамира! — раздалось вдруг в момент, когда комната погрузилась в звуки возни из-за того, что Елена Алексеевна искала на полках материалы для лепки.

Олеся быстро определила, кто позволил себе такое панибратство. Беспардонное существо в лице Славы терпело два дня и теперь испытывало невероятное облегчение, озаряя всех в комнате довольной улыбкой.

— Кстати, да, со мной можно и нужно на «ты». Но Борис Георгиевич это не уважает, поэтому при других преподах давайте как обычно. — Наставница развернулась с пакетами в руках. — Елена Алексеевна, если что. Кто забыл — вспомните и снова забудьте, потому что для вас я Лена.

Она ногой придвинула к себе стул и кивнула Олесе.

— Садись.

Руки Лены были быстрыми, но бережными, они знали лицо Олеси лучше, чем сама Олеся. За пятнадцать минут ей рассекли лоб восковым шрамом: обезжирили кожу, нанесли основу, вылепили форму, закрепили материал, покрасили, предали текстуру и зафиксировали. Гораздо в более медленном режиме за Леной повторяли остальные.

Развернувшись к зеркалу и потрогав шрам, Олеся почти услышала, как из её сумки заплакала косметичка.

Олеся никогда не носила грим и тем более никогда не получала такие уродливые травмы на лице, поэтому шрам её заворожил, но всё же больше хотелось попробовать самой такое же повторить и показать, что умела она. Даже если она этого не умела.

Лена попросила её встать к Евдокии и Владе, чтобы помогать младшекласснице разукрашивать старшую. Двигались они медленно, потому что Олеся хотела сделать всё правдоподобно и качественно, потому что Евдокия не успевала за её мыслями, и стоило девочке набрать массу пластилина, как Олеся уже заканчивала с лепкой, и потому что Влада постоянно крутилась и морщилась от щекотки.

Лена тем временем включила музыку на телефоне и, подтанцовывая возле зеркала, чесала парики. Время поджимало, и несколько раз девочки чуть не лишили Владу, шипящую от негодования, зрения, но все усилия были не зря: когда Лена подошла к троице, наставница одобрительно покачала головой, а потом даже сфотографировала бедную Владу и её большой уродливый шрам на щеке.

— Хорошо. Только я бы чуть подправила, но так хорошо.

Лена нагнулась, и «чуть» растянулось в несколько дополнительных минут мучения для Влады, потому что, как и Олеся, Лена, видимо, не знала о понятии «достаточно».

— А ты уже знаешь, как вы будете красить главных героев? — решила спросить Олеся, пока Лена была рядом.

— Сегодня как раз на совете обсуждаем... Ну, всё, теперь точно готово. Молодцы, девочки, правда, — хвалила Лена саму себя.

— А как туда попасть?

Не то чтобы Олеся стремилась в совет, она всего лишь хотела знать о театре всё.

— Как и в режиссёрский — спустя время, через голосование.

— Демократично, — подметил Слава, подслушивающий разговор.

«У нас много праздников. Новый год, масленица, восьмое марта. Каждый мы стараемся отмечать как следует, театрально. Но самый важный — День Рождения. Шесть лет назад седьмого февраля родился наш театр».

— Славец! Привет!

— О, привет! Мы сейчас в гримёрке были, это просто песня! Зацени шрамище!

На перерыве Олеся смыла грим и хотела потом перекусить, но, когда вернулась из туалета, заметила, что все собрались в закулисье, а основной зал оказался почти пустым. Только на задних рядах отдыхали несколько человек — утомлённые, спрятавшиеся в темноте: кто-то умудрился растянуться на сиденьях, а кто-то просто зависал в телефоне

Но сцена. Сцена была уже никому неинтересна.

У Олеси было десять минут, чтобы сделать самые лучшие снимки в её телефоне.

Она приступила к работе. Сначала на стуле — сидя, стоя, сползая. Готово. Теперь — повторить взгляд Саши вверх, от которого захватывало дыхание, и снять вариацию с закрытыми глазами. Против света. Лицом к нему. По центру.

Олеся ходила по сцене и искала ещё не исследованные углы, и в какой-то момент ей показалось, что маленький напольный светильник горел слишком ярко, и насыщенный медный цвет утяжелял композицию. Олеся опустилась на колени и потянула руки к устройству, чтобы направить его в другую сторону, но сзади на дисплее увидела цифру «4», — конечно, горит как солнце! — а рядом кнопочки-стрелки. Они указывали «вверх» и «вниз» и, как подумала Олеся, регулировали интенсивность свечения.

Полностью уверенная в своих действиях, Олеся два раза нажала на стрелку, понижающую яркость.

Клац-клац.

И светильник погас.

Чудо разрушилось. Олеся его разрушила.

«Нет... Блин... БЛИН!», — вскочила она.

Первый порыв — проверить, видел ли её кто-то. Второй — быстро спрятаться, сделать вид, будто она ни при чём.

Олеся в панике огляделась. С задних рядов, из-за стульев, не должно было быть видно изменений.

Что, если сказать кому-то?

Сказать и опозориться?

Из репетиционного зала послышались шаги. Секунду Олеся разрывалась, но потом быстро подбежала к ступенькам и кинулась к задним рядам.

— Так, стоп...

Олеся остановилась в середине зала. Медленно развернулась. Бочком прошла к ближайшему сидению и опустила попу.

И поняла, что точно ничего не скажет.

На сцене стоял Максим и хмуро осматривался. На мгновение он скрылся за кулисами, и Олеся услышала его голос из репетиционной:

— Гайзы, кто-то трогал свет?

Затем он вернулся обратно и оглядел зал.

— Кто-нибудь?..

Максим звучал безнадёжно, выглядел потерянно и говорил как будто сам с собой. Никто не обращал на него внимания, его никто почти и не знал. Несколько человек с задних рядов приподнялись, но, увидев замешательство Максима, покачали головой: не при делах.

Олеся тоже была не при делах. Она решила дождаться, пока Максим отвлечётся, спокойно встать и пойти к выходу.

Пусть даже если от волнения она запнётся и упадёт. Пусть даже если она что-нибудь себе сломает.

— Да почему?.. Всё же подключено...

Если бы Олеся смогла справиться с дрожью во всём теле и гулом в ушах и не упасть, она планировала выйти из зала, обойти его и вернуться через другой вход. Но даже когда Максим принялся в замешательстве ходить по сцене и проверять провода, ноги Олеси не двигались. И даже когда он отвернулся, схватился за голову и стал что-то искать в интернете, Олеся не поднималась.

Она разучилась управлять своим телом. И голосом.

— Тебе помочь?

Кто это сказал? Она?..

Максим её сначала не услышал. А потом и не сразу заметил в темноте.

— Да не, это и самому сделать можно. Просто... блин, — покачал он головой и снова увлёкся поиском проблемы.

Хорошо, что он едва её видел, иначе сразу бы нашёл виноватого: Олесины уши, должно быть, светились на весь зал.

У Максима была весёлая футболка с надписью на английском и цветная рубашка, но он сжимал губы, а его брови обиженно изгибались. Если бы Максим всё узнал, он бы не ругал Олесю. Если бы Олеся помогла Максиму, он бы стал немного счастливее.

Альтернативная вселенная: Гермиона и Гарри Поттер с самого начала друг друга не взлюбили.

— А хотя иди сюда, — он поманил её рукой, не разворачиваясь.

Олеся поплелась к сцене как на казнь (почему-то в этот раз всё тело, как миленькое, слушалось её), а когда поднялась, Максим сказал:

— Стой тут и делай, что я скажу.

А сам отправился к пульту в дальнем углу зала.

Олеся осталась стоять на сцене с этим несчастным светом, до которого так хотела дорваться, но теперь ей было стыдно и тошно. Захотелось стереть все последние фотографии в телефоне.

— У тебя что-то меняется?

— А должно?

— Я яркость пара² меняю, основной свет должен тускнеть.

— Пока не вижу...

Монитор высвечивал сосредоточенное лицо театрала, который что-то переключал.

— Работает, окей. — Максим, видимо, сам всё для себя понял. — Сейчас этот же свет начнёт мигать.

И свет действительно стал включаться и выключаться, как на занятии Дмитрия Егоровича, только не так ярко.

Максим кинул быстрый взгляд на сцену и прищурился.

— Чекни лед-лампу³.

— Что? — Олеся повертелась, чтобы понять, о чём он говорил.

— Назад двигайся.

Олеся отставила ногу за спину, медленно переступая. Уже понимая, куда Максим её направлял.

Насколько могла, она решила оттянуть своё разоблачение:

— А почему ты этим занимаешься? Ты же говорил, что ты режиссёр.

— Стоп. Замри, — резко приказал театрал, и Олеся чуть не споткнулась о провода под ногами. — Это я ставил эту схему. Я раньше в светлячках был.

Олеся вспомнила, как вчера Максим заглядывал в аппаратную. По расписанию в понедельник не было репетиций и занятий в режиссёрском отделе. Выходит, Максим пришёл в театр просто для того, чтобы настроить свет и помочь Дмитрию Егоровичу, который и не был его наставником больше.

— Глянь, какой канал⁴ горит на дисплее? Там циферка должна быть.

— Второй, — вырвалось из Олеся быстрее, чем она сделала вид, что впервые видела эту цифру, но Максим не смотрел на неё, занятый пультом.

— Я понял, она на чужом канале.

Светильник под ногами Олеси мигал как аварийная лампочка.

— Кто-то поменял, наверное, — Олеся пожала плечами, а потом быстро добавила: — Случайно.

Зал стал редеть. Ребята поднимались через сцену в соседнее помещение и проходили мимо. Олесю жгло волнением за — о, господи! — прогуливание, но вина перед Максимом была сильнее, и она, топчась с ноги на ногу, оставалась на месте.

— Ребят, передайте БэГэ, что Максим опоздает, плиз, — попросил Максим, а потом обратился к Олесе. — Сзади на дисплее есть стрелочки. Нажми на «вверх» два раза.

Олеся послушалась, села на корточки и надавила на маленький прямоугольник, стараясь не промахнуться. Цифра «2» сменилась на «4», и свет вспыхнул, как прежде.

Кажется, у Олеси только что отлегло от сердца всё, что могло.

— Макс! Работает! — она радостно подпрыгнула.

Максим замер.

— Я знаю. — А потом его голос стал не очень довольным. — Вот ТАК не надо меня называть.

— А Дмитрий Егорович так вчера сказал... — растерянно оправдывалась Олеся.

— Он не обучаемый.

Олеся расхрабрилась. Или не сдержалась. О своих наблюдениях о театре ей хотелось поделиться ещё с кем-то, кроме Али, кто уже хорошо знал это место и людей здесь.

— И не обучающий...

Захотелось пошутить и вызвать у этого мальчика чувство довольства и спокойствия. И извиниться так, как могла Олеся.

— Наблюдательная. Всё, надо вырубать. Советую включить фонарик: сейчас станет темно.

Олеся не успела достать телефон, но вдруг вместо того, чтобы погаснуть, свет резко ударил ей в глаза, и она крепко зажмурилась. Может быть, Максим обо всём догадался и решил отомстить ей, ослепив?

— Так, на что я жмал...

Сквозь влажные дрожащие ресницы она увидела, что свет исходил от проектора под потолком. Когда она развернулась, по стене разбегались волны. Это было живое изображение водоёма, над горизонтом поднимались горы, а за ними светилась белая линия солнца. По туфлям Олеси проходила рябь, широкой золотистой полосой она стелилась от гор по воде.

Олеся застыла, не отрываясь от экрана. Видео было снято так, как будто она сама находилась в воде. Кажется, при съёмке оператор плавал вместе с камерой. Когда Олеся это поняла, ей резко стало неуютно, словно она погружалась в холодную глубину. Появилось желание скорее уйти.

— Ты теперь как в «пинтересте».

Олеся оторвала взгляд от воды к горам, рассматривая в них что-то знакомое.

— Это что, Волга? — слабо улыбнулась и предположила она, обернувшись к Максиму.

— Рил? А хотя... походу, — Максим скрылся за монитором. — А, это что-то из наших футажей. Мы ещё летом ходили снимать.

Максим так наклонился к экрану, куда-то всматриваясь, что, Олеся подумала, его вот-вот должно было засосать внутрь, а потом вдруг задрал голову и весело сказал:

— Если приглядишься в правый угол, увидишь, как там кое-кто плавает.

— Кто?

В тёмных водах реки могло скрываться что угодно. Олеся не хотела этого видеть, но Максим уже вскочил на сцену и тыкал пальцем куда-то в экран, так что Олесе пришлось снова развернуться, но то, что она увидела, не напугало, а только рассмешило её.

Тёплый оранжевый закат, фиолетовая вода, огни, мерцающие с другого берега, могучие горы, зарощенные зеленью... и где-то на уровне буйков — маленькая голова с бутылкой в руках.

Вместе со смехом из Олеси выходило волнение, поэтому смеялась она чересчур громко и резко.

— Это Даня Хотелкин, — улыбнулся Максим, оперевшись на задник. — Чисто муд после экзаменов.

Теперь волны ползли и по нему, и квадраты на его рубашке стали двигаться.

Олесе понравилась данина голова и данина рука, держащая в воздухе бутылку. Олесе понравился Даня целиком, ведь он окончательно разрядил обстановку на сцене.

— А в каком он отделе?

— Он ушёл.

Ушёл.

Необдуманные случайные действия Олеси, её ложь и наглость в этом сценарии привели её к развилке, в которой она могла задать тот самый вопрос. И Олеся решила открыть действие, до этого помеченное символом замка.

— А это связано с тем, что ваш театр хотят закрыть?

Максим посмотрел на неё так, как будто она сумасшедшая.

— Нет, с чего ты взяла?

— Я слышала, что у вас ушёл какой-то важный преподаватель, и после него — ещё много театралов.

— Преподаватель... — Максим отвёл взгляд к экрану и усмехнулся. — Руководитель! Основатель! Фаундер!

Олеся не могла представить себе основателя, который бы сам оставил свой пост. В её голове это выглядело так, что после ухода этого таинственного человека весь театр погрузился в хаос. По убеждению Бяшевой, всё так и было.

Выкуси, Бяшева.

— Даня тогда и ушёл?

Максим кивнул.

— Да, ушёл, ещё ушла Лиза Семыгина, Кристина Баранова, Маша Костина... — Он задумался. — Даша. Да много кто.

— А почему он ушёл?

— Кто, Виктор Леонидович или Даня? Ну, как я понял, у Виктора Леонидовича с гимназией разошлись взгляды на развитие театра. А Даня поддержал его и остальные ребята тоже. Мы просто все учились у него. Виктор Леонидович вёл у нас историю и общество.

— М-м, — протянула Олеся. — Значит, преподавателем он всё-таки был.

Максим поморгал несколько раз и потом ответил.

— Ну, в гимназии да. Если что, почти все преподы в театре также работают здесь учителями. Анна Павловна и Сергей Ефимыч ведут ИЗО и труд. Дмитрий Егорыч работает технарём на всяких мероприятиях.

— Так вот, как вы нанимаете людей, — улыбнулась Олеся.

Олеся вчерашняя подумала был, что театр совсем загибался. Олеся завтрашняя сказала бы: «самодеятельность». Но Олеся настоящего момента посчитала почему-то это милым и забавным, ведь чего ждать от обычного школьного театра? Хорошо, гимназического, но тем не менее.

— Энивей, мы живее всех живых. А ты сама откуда?

— Максим, ты где?

Из-за кулис высунулся парень с тёмными волосами, завязанными в хвост. Это он в первый день добавлял новеньких в общий чат.

— Тебя Борис Георгиевич не докличется.

Всё это время Олеся стояла, обнимая себя за талию и пытаясь занимать как можно меньше места. Неожиданно её живот забурчал от голода, но никто этого не заметил.

— Иду. — Театрал пропал за занавесом, а Максим снова обратился к Олесе. — А ты из какой вообще группы? У тебя ж сейчас должна быть практика с нами?

— Да, должна...

Олеся поняла, что Максим понял, что Олеся уже давно опоздала. Он отвёл глаза и глупо улыбнулся.

— Пойдём тогда. Сейчас я только проектор выключу.

«Седьмое правило. Мы стараемся не опаздывать. Если всё же опоздали, входим тихо, не мешаем процессу».

— Ну, привет, бездельники, — по-доброму сказал Борис Георгиевич, когда Олеся и Максим вошли в репетиционный зал.

— Всё окей, для совета всё готово, я проверил.

— Спасибо, Максим. Проходите.

Режиссёры и новенькие расселись на стульях полукругом, в центре стояла Серафима и чертила какую-то схему на флипчарте. Из-за того, что все отвлеклись на вошедших, ей пришлось прерваться, и она недовольно следила за тем, как Олеся и Максим пытались незаметно занять места. Максим взял стул и сел рядом с Борисом Георгиевичем, а Олеся столкнулась со взглядом Влады, когда заняла единственное свободное место с краю.

— Тут, — Серафима посмотрела на доску и обвела маркером название «сцена 18», — у нас проблема с блокировкой.

— Хэ, у меня тоже! «Тикток» не работает, — серьёзно сказал Богдан.

— А я думал, он уже всем надоел, — удивился Слава.

— Проблема с блокировкой⁵ на сцене, — раздражённо понизила голос Серафима. — Непонятно, как размещать актёров, потому что всё зависит от того, как мы изобразим тролля. Предлагаю использовать игру теней — это лучше, чем ставить на роль монстра неубедительного ребёнка. Вместе со световиками можем отработать этот момент на следующей репетиции. То же касается сцены с кентавром Флоренцом в запретном лесу.

— Так а давайте с кентавром по классике, пусть два человека наденут двойной костюм, — предложил мальчик, который позвал Максима со сцены.

— Дамир, мы в детсаде? Кентавр — это сложный и мощный образ. Нужны тени, чтобы не уходить в карикатурщину. Либо — таланты, а у нас... много новеньких.

Серафима говорила жёстко. Вместо застенчивой школьницы, какой она показалась Олесе на экскурсии, перед театралами выступала уверенная в своих знаниях девушка. Она не запиналась и не проглатывала слова, наоборот, казалось, у неё много идей и мыслей, которые она собиралась предложить.

— Сима, мы играем Гарри Поттера для того, чтобы повеселить людей, чтобы дать им возможность отвлечься. И чтобы приободрить выпускников перед экзаменами. С троллем — хорошо, но и взять двоих актёров для кентавра — чем не идея? Попробуем сделать это интересно, превратим парня спереди в грозного, но доброго героя. Нам важно использовать разные техники. Если не получится — будем работать с проекцией, — вмешался Борис Георгиевич.

Он сидел, сложив руки на груди, внимательно слушал школьников, позволял им высказываться и мягко корректировал их решения.

— Хорошо... — Серафима неохотно дополнила информацию на флипчарте.

Олеся решила, что в режиссёрский отдел новеньких привели чисто символически. Не только из-за того, что на первом году обучения сюда нельзя было попасть, а ещё потому, что опытные ребята профессионально разбирали постановку, общаясь на языке, который Олеся пока мало понимала. Да и фильм она ещё не пересмотрела, а уже пора было.

По остальным тоже было ясно, что они мало вникали в происходящее. Влада ковырялась в ногтях, Богдан тряс ногой, сидящий рядом с Дамиром Слава позёвывал, закинув ногу на ногу. Кирилл завалился на Федю и иногда толкал соседа, отмахивающегося от него. А сам Федя изредка, закрываясь ладонью, присасывался к электронной сигарете и осторожно выдыхал пар себе под ворот, натягивая кофту на нос.

— Молодой человек, — строго обратился к Феде Борис Георгиевич, и школьник испуганно спрятал электронку. — Второй раз предупреждать не буду.

— Дальше: у нас бреши с дьявольскими силками, летающими ключами, Пушком, волшебными шахматами и бешеной почтой. Ваши идеи? — Сима направила маркер на ребят, ожидая их предложений.

В ходе обсуждения решили, что волшебные шахматы будут изображать актёры с большими фигурными колпаками на голове, а для силков бутафоры подготовят ширму с лентами. Проблема с письмами, ключами и свирепым огромным псом осталась нерешённой, но теперь даже новенькие предлагали свои идеи, пусть и не совсем удачные.

— Нужна пушка, чтобы выстреливать письмами! — оживился Слава.

— А давайте просто спроецируем эти эпизоды на экран, чтобы не мучиться, — предложил осторожно Дамир. — Ну, сами письма, ключи и собаку.

Максим всё это время молчал и усиленно думал, буравя доску взглядом, но сейчас не выдержал.

— Конечно, — кивнул он с абсолютно серьёзным видом. — Давайте ещё добавим саундтрек и титры в конце и превратим театр в кинотеатр.

— Критикуешь — предлагай, — заметил Борис Георгиевич.

— А сколько у нас стремянок? Пусть с двух сторон ребята из мешков выкидывают письма, — предложил Максим. — Насчёт остального — надо ещё подумать.

Идея Максима всех устроила, но Серафима вносить изменения на доску не спешила.

— Сима, что такое, чего не записываешь? — спросил Борис Георгиевич.

— Просто меня пугает, что мы делаем всё на коленке, — пробормотала она. — А нас ждёт огромная работа.

— Но мы же уже обсуждали это, когда меняли постановку, — тихо ответил Дамир.

— И мы уже распределяли роли, но теперь нам надо делать это заново.

Теперь Серафима, если и была в чём-то уверена, то как будто только в том, что премьера провалится.

— По хронометражу мы уже за час переваливаем.

— Нам придётся объявить антракт, — попытался обнадёжить её Дамир. — Надеюсь, столовая будет работать.

— Нам придётся постараться.

После практики Олеся вышла из зала одной из последних, и в коридоре встретила Сашу, Вадима и Лену, прислонившихся к стенке и ожидающих начало совета.

— Привет, Олесь, — улыбнулся ей Вадим и протянул руку для рукопожатия.

Группа знакомых ребят, с которыми Олеся проводила последние два дня, напомнила ей о том, что практики закончились. Теперь новеньких могли в любой момент распределить.

И Олесе предстояло решить, в какой отдел пойдёт она.

«Очень важное правило: в театре нет кондиционеров, поэтому мы регулярно проветриваем помещения и следим за тем, чтобы не перегреться. Мы используем много реквизита и бутафории. Работая с ним, соблюдаем аккуратность. Для этого слушайте всё, что вам говорят преподаватели. Не занимайтесь халтурой, это может быть травмоопасно».

В четверг Борис Георгиевич предложил не проводить основы сценического искусства, а вместо это освободить время для прогона ключевых сцен с готовым реквизитом.

— Подготовьте сцену, пожалуйста, а я пока сбегаю по делам к завучу и пообедаю, а то торопился из института к вам. Смотрите, не подведите меня. Дамир, ты за старшего.

— За старшую должна быть Сима, — пробурчал Дамир.

Серафима ехидно улыбнулась со своего места, исподлобья оглядев сцену, и вернулась к чтению книги. Наверняка она радовалась, что ей не доверили неуправляемых детей.

Аля налаживала связи, а Олеся не знала, чем заняться. Она ходила по сцене и наблюдала за остальными. Опытные театралы выкатили какую-то платформу на колёсах с реквизитом на ней: простой деревянный стол был завален бутафорской едой и блюдами, на нём же стояла настоящая хрустальная чаша. Кто-то приволок к кулисам фанеру с камином, и Олеся без удовольствия заметила, что от её рисования ничего не осталось — все огрехи были умело исправлены. В глубине сцены Вадим залез на стремянку и что-то монтировал.

— А что ты делаешь? — спросила Олеся, подойдя к нему и задрав голову.

Потолок сцены был расписан звёздами и узорами и напоминал ночное небо. К конструкциям для софитов Вадим подвешивал картонные звёздочки разных размеров. Золотистые и серебряные, они блестели и крутились на нитках.

— Хочешь посмотреть поближе? — Вадим вернул Олесю в мир. Она кивнула, и он слез к ней.

Лестница слегка пошатывалась, и, поднимаясь, Олеся каждый раз опасливо хваталась за перекладины, стоило ножкам дрогнуть, но Вадим крепко вцепился в стремянку.

— Не бойся, если что, я тебя поймаю. Можешь мне довериться. Правда, красиво?

— Очень красиво. Я раньше этого не видела, — Олеся подняла голову, изучая нарисованное звёздное небо.

— Как-то Борис Георгиевич разрешил нам сделать со сценой что-нибудь весёлое, и теперь при каждом наборе театралов мы крепим новые звёзды. Хочешь повесить одну?

Вадим протянул Олесе маленькую звёздочку, покрытую глиттером. Перед тем, как повязать её, Олеся потёрла большим пальцем шероховатую поверхность.

— А зачем это? Их же не видно из зала.

Над сценой, как чёлка, висела ткань. Как обычно бывает в театрах, она специально закрывала осветительные приборы и конструкции, благодаря которым двигался занавес.

— А это только для нас.

В зале шумели театралы. Кто постарше — отдыхал на стульях, общался, сидел в телефоне. Аля умудрилась образовать со Славой, Дамиром и другими ребятами компанию, они стояли под сценой и разговаривали. Младшеклассники использовали зал как площадку для игр. Стоило им пробежать мимо Серафимы и задеть её так, что книга выпадала у неё из рук, она злилась и глубже усаживалась в кресло. Кирилл, как пастух, пас декор на колёсах, наворачивая круги вокруг любопытного сооружения.

Олеся спустилась с лестницы. Вадим смотрел на неё молча. Рядом с ним она оказалась совсем маленькой — всего лишь ему по плечо.

— Вадим! — крикнула Вероника. — Помоги мне, пожалуйста!

Вероника вернулась из подвалов с тяжёлыми коробками. Она пыхтела, ногами толкая их по паркету.

— Иду!

Вадим соскочил со сцены и кинулся к Веронике, схватив все коробки и бодро зашагав в закулисье.

— Я бы ему не доверял.

Олеся оглянулась. У края сцены стоял Максим.

Как он здесь оказался и как долго за ними следил?

— Почему?

— Он со всеми так себя ведёт.

Олеся нахмурилась, не понимая, о чём он говорил.

— Как?

— Он ко всем девочкам клеится. У него всегда всё одно и то же.

Ах, вот оно что.

Где-то в груди слабо ёкнуло. Конечно, Олесе нравилось, что Вадим так мило и дружелюбно с ней обращался, хотя она и не считала это чем-то особенным, да и виделись они всего пару раз. Когда Максим произнёс «клеится», Олеся даже скривилась — сразу же захотелось отделить себя от этого слова.

Но почему тогда ей стало неприятно? Из-за того, что Вадим тоже не придавал особого значения моментам между ними или из-за, что Олеся — просто очередное женское имя для него, не выделяющееся среди остальных?

— Ну, спасибо...

— Ай мин... — Максим едва заметно смутился: понял, что мог задеть Олесю. — Он просто очень любит внимание, но очень редко делает то, что обещает. А обещает он всегда много чего. Типа хартбрейкер⁵ местного разлива. Но если ты не девочка, с ним прикольно общаться.

— Может быть, я и хотела с ним просто общаться. Он меня вообще-то не интересует... никак.

Максим пожал плечами. Это он вежливость проявлял или просто лез не в своё дело?

— Но спасибо, — Олеся приосанилась, и её голос прозвучал живее и чище. — У меня есть старшая сестра, а вот брата с супер-советами никогда не было.

— О-о, у меня есть старший брат, но это вообще не то, что ты себе представляешь, — начал Максим.

И тут на весь зал раздался жуткий грохот.

И затем — звонкий хруст, как будто что-то тяжёлое упало с высоты и разбилось, разлетевшись по всему полу.

А потом мгновенно наступила тишина. Только поскрипывание колёсиков разносилось по залу.

Олеся медленно опустила голову. По сценой навалилась груда бутафорских деталей: пустых тарелок, перевёрнутых блюд и развалившихся подставок. Муляжи еды — виноград, лимоны, яблоки, куриные грудки и колбасы — укатились под стулья. Стол для всего этого добра улетел далеко, как после урагана. А платформа с колёсами перевернулась и, облокотившись о деревянный порог, крутила своими колёсами, как будто ещё собиралась куда-то ехать.

Но главное — по всему полу, словно расщепив его на линии, острые и прозрачные, лежали осколки.

Олеся сглотнула.

Осколки хрустальной чаши.

В эпицентре катастрофы сидел Кирилл Белкин с большими испуганными глазами и надутыми щеками. Уже готовый разреветься, не будь он так сильно напуган тем, что сам же и сделал.

— Твою... мать... — прошептал побледневший Дамир. — Ты что... натворил...

— Это бабушкин фамильный хрусталь, — сквозь зубы проговорил Вадим.

Его кадык дёрнулся и замер. С застывшим лицом Вадим уставился на осколки под ногами. Его лицо потеряло все краски, мышцы не двигались, а глаза широко раскрылись. Он перестал дышать.

Он думал. Он собирался.

— А ничо то, что, — заповил от страха Кирилл. — Ничо то, что это не я?

Он хотел было убежать, но...

— Стоять! — громыхнул Вадим.

Он подскочил к Кириллу, схватил его за шиворот, глубоко выдохнул... и...

Усадил визжащего, как поросёнка, Кирилла на сиденье из стульев, собранных вместе.

— Только попробуй мне сдвинуться.

Таким злым Вадима Олеся не могла даже представить. Он казался ей самым спокойным, самым мудрым, самым взрослым.

— Что же делать? — залепетала Вероника.

Она прижимала пальцы ко рту и с ужасом оценивала ущерб. Серафима, поджав ноги, молча переводила взгляд с платформы на груду бутафории.

Театралы ошарашенно окружали сосредоточие беспорядка.

— Он что, на фурке⁶ катался?

— Ай, ты-ы! — схватился за голову Слава. — Ёшкин кот, и что делать теперь?

— Всем помогать, ясен пень, — рявкнул Вадим.

— Я побегу его отвлекать! — сообразила Вероника и улетела в столовую.

Она первой внесла ясность в приказ Вадима, и театралы засуетились. На удивление, все оперативно разделили обязанности, и работа с самого начала пошла слаженно. Из-за кулис Серафима принесла совок и веник, а Дамир сбегал за второй парой в хоз-помещение гимназии. Все испугались за Вадима и за самих себя, все хотели помочь и делали то, что должны были делать.

Олеся была уверена, в голове у театралов, за исключением бедного Вадима, крутилась одна мысль: слышал ли это кто-нибудь?

Постепенно школьники разгребали кучу — посудин на сцене, аккуратно сложенных и, на всяких случай, подальше отодвинутых от края, становилось всё больше. Возле Кирилла крутился Вадим и кидал на него недоброжелательные взгляды. С горестным видом он собирал осколки в большой чёрный мусорный пакет.

— Как ты умудрился ничего себе не свернуть? Как ты не убился, дурачина? — причитал он. — Что я скажу бабушке? Нет уж, с бабушкой будешь говорить ты!

Подметая пол, Олеся вспомнила ещё одно правило театра, девятое.

Театр — это команда. Все должны знать друг друга по именам. Здесь важно ценить чужие идеи, нельзя обесценивать работу, а критиковать — только конструктивно. Если кто-то застрял с задачей — надо помочь. Все работают вместе, а не поодиночке.

Слава и Дамир, схватившись за фурку, перевернули её и подтягивали на сцену. Их подстраховывали Федя с Богданом. Софико и Саша собирали муляжи с пола, перепрыгивая через осколки. Серафима и Максим поправляли занавес. Аля помогала Олесе. Многие из тех ребят, кого Олеся совсем не знала, ходили между рядами и проверяли, не осталось ли чего на полу. Всем руководил Вадим.

Когда Борис Георгиевич вернулся, он подозрительно долго осматривал зал, а потом молча, под гробовую тишину, прошёл за кулисы. Никто не двигался.

Он вышел обратно с маленькой картонной коробкой, обёрнутой цветной целлофановой бумагой, поставил её на край сцены, а потом развёл руками, приглашая детей ближе.

— Все берём по одной конфете.

— Борис Георгиевич, так ещё ж не конец занятия, — недоверчиво протянул Дамир, но свою конфету взял.

Олесе досталась шоколадная конфета «Марсианка», а Але — «Тёмная ночь».

— О, конфетки, — подпрыгивал Кирилл. — А нам о таком правиле не рассказывали.

— Старички мои, что это вы зажмотили? — улыбнулся Борис Георгиевич. — Ну вот, всем полагается по конфете в конце моих занятий. Сколько у нас правил, девять? Значит, теперь будет десять.

Внутри Олеси просыпалось старое забытое чувство, которого она давно лишилась. Из которого её однажды выкинуло, и долгое время она не знала, как его вернуть. Это чувство будоражило её, веселило, заряжало. Это было предвкушение дружбы и новых людей в своей жизни.

Чувство принадлежности обществу.

¹ Стробоскоп — это прибор, который излучает яркие короткие вспышки света с высокой частотой, создавая эффект прерывистого движения.

² PAR (англ. Parabolic aluminized reflector, «парблайзер») — театральный прожектор с рассеянным, мягким светом, предназначенный для создания равномерного заливающего освещения. Обычно используется для общей подсветки сцены, фона или зала, а также для создания атмосферы.

³ LED-лампа — это светодиодная лампа, использующая светодиоды (LED) для производства света. В театре LED-лампы применяются для освещения сцены, декоративных эффектов и создания разнообразных световых акцентов.

⁴ Канал (в контексте светильников) — это отдельная линия управления светом в многоканальных осветительных системах. Каждый канал управляет определённой группой светодиодов или отдельным светильником, позволяя регулировать цвет, яркость и другие параметры освещения.

⁵ Хартбрейкер (от англ. heartbreaker) — сердцеед.

⁶ Фурка — механизм для быстрой смены декораций на сцене, представляющий собой подвижную платформу.

От автора:

Привет, дорогие читатели! Спасибо вам большое за звёздочки!
Четвёртая глава получилась просто огромной, и я волнуюсь, не слишком ли она затянута? Я поделила её на две части, надеюсь, так она воспринимается легче
Пишите, кто вам понравился из новых героев? В какой отдел вам захотелось?
Надеюсь, вы оценили ну просто искрящийся подбор музыки (особенно название одной песни), я старалась...)
И как обычно — давайте топ ваших любимых фраз/цитат из этой главы (из обеих её частей)!