13 глава « Просто перестал надеяться »
Я сел за ноутбук, пока Грейс, подхватив свои вещи, ушла в комнату, даже не подумав натянуть шорты на обнажённые ягодицы. Вот же чёртовка — такая лёгкая и беспечная, будто ей всё равно на взгляды вокруг. Когда она скрылась за дверью своей комнаты, я вздохнул и принялся искать информацию для защитного слова. Нужно было сосредоточиться, но мысли всё время возвращались к ней — к её походке, к лёгкому движению волос, к тому, как она наполняет пространство вокруг себя.
Если серьёзно подойти к этой теме, Грейс — не просто красивая. Она притягательна, словно магнит, умеет в нужный момент соблазнять, не прилагая особых усилий. Даже её стоны — слишком тихие и красивые, словно специально, чтобы разжечь во мне желание, не выдавая её настоящих чувств. Фигура у неё тоже шикарная. Её стройная талия служила естественным переходом между соблазнительными изгибами — грудь плавно перетекала в тонкую талию, а та, в свою очередь, переходила в округлые бёдра. Каждый изгиб был словно выточен художником, придавая фигуре изящный и притягательный вид. Мне непонятно, почему она так редко подчёркивает эту красоту. Если бы хоть раз она пришла в школу в обтягивающем платье, уверен, парни просто потеряли бы голову. Но с другой стороны, если ей комфортно в мешковатом стиле одежды — пусть носит то, что ей нравится. Она в любых вещах прекрасна, и даже без них.
Её лицо было словно холст, на котором природа нарисовала мягкие линии и нежные оттенки, создавая образ, полный жизни и эмоций. Скулы — чёткие, но не резкие, губы — полные и манящие, словно приглашение к тайне, которую хочется разгадать. Глаза цвета молочного шоколада — глубокие, наполненные загадкой и светом, словно горели изнутри, отражая не только её настроение, но и что-то большее, что она не спешит раскрывать. Длинные волосы цвета тёплого каштана падали на плечи, словно обожжённый шоколад с золотистым отблеском на солнце, придавая ей особую теплоту и загадочность.
Пахла она всегда по-разному, и это было ещё одним её очарованием. Иногда — свежестью цитрусовых нот с бодрящей свежестью бергамота, которые добавляли её образу лёгкость и игривость, словно утренний бриз на берегу моря. В другие дни — лёгким ароматом лаванды и мандарина, создававшим ощущение умиротворения и радости, как тихий летний вечер в саду. Этот аромат словно говорил о её внутреннем мире, о тех чувствах, которые она не всегда высказывала словами.
Из раздумий меня вывели шаги, приближающиеся к комнате, и через пару мгновений на пороге появилась Грейс в просторной футболке и штанах. Её расслабленное состояние и непринуждённость в одежде ещё больше подчёркивали её естественную красоту. Я отложил ноутбук в сторону и медленно подошёл к ней, чувствуя, как сердце бьётся чуть быстрее.
— Извини меня за мою выходку, — начал я, чувствуя, что слова словно застревают в горле. — Я не должен был так поступать, просто… — я замялся, не зная, как лучше подобрать правильные слова. — Ты слишком привлекательна, я не смог устоять перед твоей красотой.
— Сарказм? — приподняла бровь Грейс, не понимая, говорю ли я всерьёз или стебусь.
— Я сейчас серьёзно, Грейс. Я не умею красиво выражать свои чувства словами, потому что это впервые, — взлохматив волосы рукой, я отвёл взгляд в сторону.
Мне никто не говорил, что любит меня. Мама умерла, когда я был совсем маленьким — как я понимаю, из-за рака печени. Отец всегда был жёстким и холодным, никогда не говорил мне подобных слов. Сейчас он почти не контактирует со мной, потому что я живу отдельно. У него другая семья. Он дал мне деньги, дорогую машину, всегда прикроет меня, но любви — нет.
Грейс молчала, и я почувствовал, как напряжение между нами немного спадало.
— Впервые? А как же та девка из клуба, с которой ты обнимался? — спросила она, и я усмехнулся, отгоняя картину прошлого из головы.
— Ревность? — посмотрев на Грейс, я прикусил губу. Какая же она красивая… — пробежало у меня в голове. — А ещё и ревнует… Такие девушки ещё больше интересуют парней, как по мне.
— Не переводи тему, — сказала она, — так почему впервые, если ты в школе знаменитый бабник?
Я хмыкнул и провёл большим пальцем по её нижней губе, ощущая странное тепло от её близости.
— Ох, грязнуля, не хочу огорчать тебя, но эти слухи неправдивые. А тебе мой совет — поменьше слушай такое, лучше уточняй у первоначального источника, то есть у меня.
Она облизнула нижнюю губу, и мне это показалось слишком горячим действием. Что за мысли у меня? Я сам не понимаю в последнее время.
---
Десять лет назад.
Мой день рождения. Мне семь лет. Папа, как всегда, на работе, но я уверен, что он обрадуется, когда узнает, что я получил пятёрку в свой день рождения. Через пару часов послышался хлопок двери — мальчик с улыбкой на лице побежал к входной двери. Увидев папу, он обнял его и радостно сказал:
— Папа! Папа! У меня пятёрка!
Мужчина потёр переносицу между бровями и устало вздохнул.
— Молодец, Кристиан, я устал, давай потом, — словно пропустив слова мальчика мимо ушей, отец направился в спальню.
Мальчик всхлипнул, постоял пару минут в дверях и ушёл в свою комнату. Хоть он и не помнил свою маму, память подсказывала ему, что она была светлая, жизнерадостная, как ангел. А папа был совсем другим — холодным и отстранённым.
Шесть лет назад.
Очередной день рождения — одиннадцать лет. Я снова стою у окна, глядя на пустую дорогу, будто взглядом могу притянуть машину, которая привезёт не только отца, но и немного тепла. Каждый год в этот день я жду его так, словно всё может измениться.
Вот фары — машина сворачивает к нашему дому. Сердце бьётся быстрее. Я бегу к двери, встаю на цыпочки. Щёлкает замок. Входит он — отец. Рядом с ним женщина, взрослая, красивая, чужая. Он держит её за талию, а на мне — ни взгляда, ни улыбки. Только короткое, как щелчок плети:
— Сын, иди в комнату.
Я поджал губы, стиснул зубы и молча ушёл. В дверь не хлопнул — не хотел пугать её. Её — ту, которая не имеет ко мне никакого отношения, но вдруг оказалась ближе к отцу, чем я. Сел в своей комнате, глядя в стену. Там, за тонкой перегородкой, они смеялись.
С тех пор многое прошло. Когда мне исполнилось пятнадцать, отец подарил мне дом. Просто так. Без поздравлений, без объятий. Я переехал. Навсегда. С тех пор наше общение стало редким, холодным, как зимние окна. Он говорил сухо, по делу. Я отвечал тем же.
Может, я был неправ. Может, стоило простить. Но внутри меня до сих пор живёт тот самый мальчик с поджатыми губами. Он всё ещё ждёт, что отец наконец увидит его — не как тень, не как обязанность, не как проблему.
После смерти мамы я перестал быть для отца частью жизни. На лето он отправлял меня к деду на ферму. Там, среди запаха сена, скрипа колёс, тяжелой земли — я рос. Дед был суров, но справедлив. Он говорил мало, но делал много. Он воспитывал меня, пока отец был занят — своей новой жизнью, новой женщиной, новыми планами. В его жизни больше не нашлось места для меня.
А я... просто перестал надеяться.