Танатоморфоз

То ли новость о молодой лекарше разнеслась по городу, то ли Ребекка прежде не придавала значения потоку пациентов, но каждый день народу теперь уже в её кабинет стекалось предостаточно. Отдыхать было некогда, но некогда было и предаваться страху не справиться.

Каждый пациент приносил с собой историю. О городе. О людях. О былом. Однажды в приёмную, поддерживаемый под руку Младшим Вальдемаром, ввалился пациент. Пожилой мужчина с желтоватой кожей, ломкими седыми кудрями и светлыми глазами, которые сильно выделялись из-за синеватых кругов. Мужчина прихрамывал и держался за поясницу.

Ребекка немедленно уложила его на кушетку, однако на её вопросы он не отвечал, хотя, вроде, был в сознании. Лишь стрелял взглядом в Деми, так что Бесс пришлось попросить того покинуть приёмную. Правитель неохотно послушался.

Быстрый осмотр тут же пролил свет на недуг пациента: боли в пояснице, покрасневшие суставы пальцев ног, болезненное мочеиспускание...

– Подагра, – проговорила скорее для себя аптекарша.

– Знаю, – невесело ответил человек, которого звали Густав.

– Вас лечил сударь Кипс? Подождите, я найду Вашу карту.

– Не надо, не тратьте время. Не найдёте. Я не лечился.

– Вот как? Потрясающе. И почему же, если Вы знали о болезни? Вам известно, чем чреваты осложнения при подагре?

– Да. Но я не хотел тревожить Айзека.

– Значит, ничего Вам не «известно», потому что – к сведению – своим бездействием Вы рано или поздно потревожили бы могильщика.

Густав вздохнул. Вид у него и впрямь был такой, будто он с точностью до минуты знал, когда покинет этот мир.

– Да понимаете... Айзека хоть Старший и прислал, но близок он был всё-таки с Младшим. А Младший... Вам известно, что произошло здесь семь лет назад?

– Не имею ни малейшего понятия.

«И не желаю иметь», – говорил тон аптекарши, пока та медленно клала ногу на ногу, готовясь к невнятной болтовне, так необходимой, кажется, каждому пациенту в этом городе.

– После обвала во Рту Младший отгородился от Шахт: собрал людей и начал строить свой город исследователей – таких же, как он, в основном, то бишь по местным обычаям, но со временем разные стали приезжать. Вы удивитесь, доктор, какое удовольствие получают люди ума от простого физического труда, хотя для тяжёлой работы всё равно пришлось просить помощи у шахтёров, и с этим возникли проблемы. Младший ведь обвинял и своего отца, и даже самого Седона в смерти Катрины, и так вот решил показать, что всё может быть иначе. Тихие исследования вместо добычи глины, послабления и всяческие блага от нашего сердобольного... кому такое не понравится? Ясное дело, Старшему: они с сыном уже многие годы не ладили. Суть-то в чём... Старший был щедр, очень щедр. Щедрее Младшего. И за ним стояли сильные люди. Мы – нет, некоторые из нас, – кто отстоял город для Младшего, продолжали устраивать погромы, чтобы отец мог заявиться сюда со словами: «Ну, что же ты, сынок, распустил их. Не готов ты пока править», – и остаться. А Младший... наш Деми, он ведь был готов. Хороший он человек. Это я плохой. Нет у меня стыда! Пойти на такую подлость после того, как...

– Неужели ещё одна история?

– Нет уж, выслушайте! Это было давно, ещё когда Старший только Шахты открыл. Мы тогда совсем полоумными были, устроили невесть что: людей в страхе держали и думали, что за это заслуживаем настоящую власть. Так вот я лично госпожу Чиприк – первую, естественно – в сарае держал, пока мои дружки выдвигали Старшему условия. И плевать нам было, что маленького Деми от матери отлучили, и что он не увидит её никогда...

– Закончили? – вздёрнула белую бровь Бесс прежде, чем мозг нарисовал мрачную картину. – А теперь коротко и то, что имеет значение для меня: Вы сменили сторону в гражданской войне и теперь жалеете об этом?

Плечи Густава осунулись, он со звуком выдохнул. То ли равнодушие Бесс так осекло его, то ли силы покинули его, стоило исповеди закончиться.

– Можно и так сказать. Но лучше «продался».

– И поэтому решили схоронить себя заживо. По Вам плачет система нашего правосудия: сам согрешил, сам и умер, гениально. Вот что! Деми Вас ждёт, и я не выпущу Вас, пока не окажу должную помощь. Можете хоть голову пеплом посыпать, но наплевательски относиться к своему телу я Вам не позволю! Вы хоть представляете, сколько незримых усилий требуется, чтобы поддержать в Вас жизнь? А Вы так просто её губите!

Разумеется, Ребекка говорила это из-за проклятия – состояние несчастной мисс Амварт не зависело от того, озвучил ли больной свою проблему. Однако пламенная речь, кажется, произвела на Густава впечатление.

Аптекарша сделала пациенту припарку на ноги и дала отвар из зверобоя. Она всё ещё сомневалась, стоит ли уповать на народную медицину, сомневалась, хватит ли её неполноценных знаний, чтобы вылечить целый город. В Роткетихриуме она мечтала о почётной должности «единственного доктора в городе», но здесь осознала свою беспомощность. Айзек, конечно, тоже с уважением относился к народным методам, к фитотерапии, но надеялся и на собственные знания, которых у него было немало... чего нельзя было сказать о Ребекке – как же прав был Старший Вальдемар, указывая на разницу между леди Бесс и Айзеком. Разница была унизительная.

Унизительнее всего было то, что Бесс и правда не справлялась со своей работой: очереди в приёмной по накалу страстей почти не уступали народным недовольствам семилетней давности, о которых рассказывал Густав. Осмотры велись сквозь пальцы, лечение назначалось неэффективное. «Велись», «назначалось»... Ребекка понимала, что в ответе за всё это – она одна. Это выводило из себя. Как и многие несостоявшиеся люди, Бесс часто предавалась мечтам о жизни, которую могла бы иметь, если бы ей не помешали родственники, знакомые, преподаватели в институте и другие нехорошие люди. Когда она представляла себя заведующей престижного госпиталя, то думала, что эта роль дастся ей естественно; что своим умопомрачительным успехом она отомстит всем, кто не верил в неё, если таковые имелись. С каким же трудом девушка приняла тот факт, что не справляется с куда более элементарной задачей. Все мечты оказались прахом – у Ребекки не было скрытого потенциала, она просто была неумелым врачевателем. Даже им не была – диплома-то она не получила.

***

Поздним вечером Ребекка Амварт вышла от пациента. Она вздохнула – преуспевающий начальник шахтёрской смены выжал из неё все соки. Да, она пришла, когда его не было дома, хотя он предупреждал об этом, а потом опоздала – но зачем же кричать? Ничего с его драгоценным дитём не случилось, обычная простуда.

Бесс побрела по самому краю тропки, стараясь не свалиться в канаву. Не то чтобы дорога была настолько узкой, просто аптекарше хотелось развеяться, и она прибегла к незатейливым детским играм: не потерять равновесие, не наступить на скатанный шарик глины...

Коричневый вихрь налетел внезапно, и в следующее мгновение Ребекка почти лежала на отсыревшей земле, если бы её не поймали тёплые руки.

– Ой, ой, простите, – бормотал Младший, поднимая девушку и стряхивая с неё пыль. – Не ушиблись?

– Бывало хуже, – хмуро ответила Ребекка и продолжила свой путь. Вальдемар застыл в недоумении, а затем нагнал аптекаршу.

– У Вас всё хорошо, леди Бесс? Пациенты не сильно докучают?

– Ваши редко, а вот у Вашего отца в подчинении сплошные упыри, – и Ребекка, будто у неё сорвалась какая-то пружина, принялась жаловаться на неподатливых пациентов. Впрочем, она довольно скоро поняла, что собеседник её не слушает: то и дело поглядывает в сторону и нетерпеливо переминается с ноги на ногу. – Прошу прощения, Деми... Я Вас отвлекаю?

– Нет, нет, что Вы! Я просто, как бы это сказать, иду перекусить в нашу закусочную, «Букет вкусов», – одно упоминание этого места вызвало улыбку на лице правителя. – Хотите составить мне компанию?

– Простите, но на людные сборища у меня нет сил, а я не поверю, что любимый всеми начальник города не будет окружён за ужином своими подопечными.

– Вот это Вы выдали... Нет, окружённым я быть не собирался. А Вам, как и мне, собственно, не помешало бы сбросить напряжение. Лучшего способа, чем поесть, я не знаю, хотя, может, он и... есть.

– В таком случае не откажусь.

Улыбка сама растянулась по лицу, а ещё Бесс почувствовала жар на щеках. Она завела руки за спину и нарочито выпрямилась. Всю дорогу девушка почему-то старалась не смотреть на своего спутника или смотреть лишь украдкой.

Когда они спустились в подвал, полутёмный, но уютный, Ребекка поняла, в чём дело. Ей нравилось общество Деми, особенно сейчас, когда они сидели друг против друга. Деми сразу уткнулся в лист меню, проведя языком по нижней губе.

– Вы хотите что-то конкретное, или...

– Берите на своё усмотрение, у меня всё плохо с аппетитом с тех пор, как я оказалась в южных графствах.

– Вот как? Почему? – Младший отложил меню и подпёр щёку кулаком.

– Понятия не имею. Наверное, с непривычки. У вас тут вообще всё не как у люд... Ну, то есть необычно.

К столу подошёл официант, и Деми заказал у него «две порции фирменных фалафелей».

– Есть такое, – улыбнулся Вальдемар, непринуждённо возвращаясь к разговору. – Хотя я всё равно люблю свой город.

– Из-за Вас и мне хочется любить его. Серьёзно, Деми, Вы один из лучших мужчин, что я встречала не только в южных графствах, но и в жизни вообще.

Бесс не совсем поняла, как эти слова сорвались с языка. Сердце дрогнуло, но это волнение разлилось по телу приятным жаром. Если бы Ребекка Амварт могла отмотать время назад, она сказала бы это ещё раз.

Младший же остался совершенно спокоен: губы вытянуты в лёгкой улыбке, взгляд устремлён вдаль. На мгновение девушка подумала, что правитель знает о своей привлекательности и привык слышать подобное, но его ответ удивил аптекаршу:

– Неожиданно слышать это, учитывая, что Вы были в городе Александера Иратилима.

– Именно потому, что я знакома с этим человеком, я так и сказала, – оправившись от минутного замешательства, нашлась Ребекка.

– Чем он Вас огорчил, что Вы так невзлюбили его?

– Узколобый властолюбивый грубиян – что тут любить?

– Этот узколобый властолюбивый грубиян плакал у меня на коленях, как ребёнок, после смерти Катрины. Не слушайте, о чём ропщут старожилы – Александер не обязан был присылать мне подмогу во время нашего маленького восстания, – он вдруг заговорил с горячностью, почти злобой, на которою, оказывается, был способен. – Его положение отличается от моего, он не может открыто идти против Симеона, к тому же военное прошлое заставляет его тысячу раз подумать, прежде чем ввязываться в конфликт. Я не держу на него зла – так и сказал ему. Не знаю, как в других графствах, но мы – большая семья, иногда буквально. Я говорю о правителях городов. И все мы накрыты одним куполом – куполом долга и обстоятельств.

– Вам это не мешает быть чутким человеком...

– А тут уже каждый справляется, как может. Я вот, например, предпочитаю хорошенько поесть.

С этими словами Деми принялся за поданное блюдо, правда, уронил перед этим вилку и тихо выругался. Атмосфера за столом помрачнела, как помрачнел и сам Деми, сразу став похожим на отца и, следовательно, растеряв всю свою привлекательность. Бесс со вздохом опустила взгляд в тарелку. Фалафели оказались, пожалуй, самым вкусным, что Ребекка ела за последнее время, но настроение так и не поднялось.

Вальдемар же доел, заулыбался и попросил себе ещё порцию.

– Каждый раз думаю, что одной наемся, – стыдливо потёр бровь он. Затем, прочистив горло, обратился к Ребекке. – Так что за случай у Вас был?

– Случай? А, да так, беспокойный папаша.

– Что-то частенько у нас это встречается. Не Говард ли?

– Вроде он, – махнула рукой Ребекка.

– Да... Тут другое. Он хочет, чтобы его дочь стала второй Теей.

– Ах, Теей. Это всё объясняет.

Деми взглянул на девушку исподлобья: одновременно виновато и чуть осуждающе.

– Ну, не острите. Я иногда забываю, что не все знакомы с нашей историей, – глаза у градоначальника прямо-таки засияли. – Родители Теи были шахтёрами, погибли в одном из обвалов. Они всегда брали дочь с собой – не с кем было оставить, – и, удивительно, после того обвала на Тее не осталось ни царапинки. С тех пор она живёт прямо в Шахтах. Этакий талисман на удачу. Люди чуть ли не боготворят её.

– Ясно, а такие, как Говард, завидуют и хотят получить толику славы. Его не смущает, что для этого придётся умереть?

– А вот тут мы подходим к древу, которое стоит судить по плодам. Мой отец весьма скептичен ко всему метафизическому, если только это не помогает или, наоборот, мешает добыче глины. Его люди тоже считаются с местными традициями весьма выборочно, так что стремление Говарда не имеет под собой какой-либо глубины...

***

После таких слов Ребекка была вдвойне удивлена, когда несколько дней спустя Старший Вальдемар попросил её доехать до Шахт, осмотреть ту самую девочку Тею, а то в последнее время она стала бледная и слабая. На немой вопрос Амварт толстяк ответил, что шахтёры верят в чудесность Теи, а ему, как начальнику, важно поддерживать их боевой дух, чтобы «не смели бунтовать».

Тея оказалась обычной темноволосой девочкой со вздёрнутым носом. Разве что взгляд у неё был уж слишком мудрым для юных лет, и сидела Тея, как полагается живой легенде – высоко подняв голову и с достоинством сложив руки на коленях. Ребекка с любопытством прищурилась, глядя на этого необычного ребёнка.

– Мне передали, ты приболела, Тея. Не расскажешь, в чём дело?

– Плохое идёт, как чувствую. Потому и ослабла. А скоро со всеми будет, как со мной.

Эти слова не были похожи на разыгравшееся детское воображение – девочка вела себя, как умудрённый жизнью старец, так что скорее Ребекка чувствовала себя здесь ребёнком.

– Плохое, значит... Что же именно?

– Как я узнаю? Это же предчувствие, оно на кончиках пальцев, в самом углу комнаты.

– И часто с тобой такое бывает?

– Было, когда родители умерли. И ещё... но это про другое: каждый год тревожно в день, когда случилось восстание, даже когда я не знала, что это такое.

– Ну, это как раз объяснимо: взрослые своим настроением влияют. Жаль, конечно, что ты не можешь рассказать, что же это за «плохое» грядёт... А со слабостью твоей что делать будем? Попьёшь воду с лимоном?

– Не надо. Всё равно скоро снова болеть.

– Откуда такой пессимизм?

– Всем болеть. Тебя здесь ещё не было, но у нас зимой снег шёл – дурной знак. Всегда перед плохим идёт: два года назад было, и зимой перед восстанием, и до этого тоже.

Ребекка не придала бы этому суеверию значения, если бы не два факта. Она не сообщала девочке, что оказалась в южных графствах совсем недавно, и вряд ли взрослые стали бы вдаваться в такие подробности. Разве что Тея подслушала... В любом случае, мысль о снеге в этих местах почему-то вызывала у леди Бесс крайнее беспокойство. Наверное, потому что она по-прежнему ни при каких обстоятельствах не могла представить здешние поля заснеженными. Это казалось столь неестественным и странным, что прогнать наваждение не получалось даже твёрдыми доводами рассудка.

Девочка вдруг впала в полузабытье: всё её тело напряглось, пальцы крепко сцепились, взгляд застыл. У Бесс пробежали холодные мурашки. Она щёлкнула пальцами перед Теей, потрясла её за плечо. Малышка кивнула.

– Да. Давай воду.

Ребекке пришлось уйти, как только она дала необычной девочке воду с лимоном, недо-лекарство. Тея попросила оставить её одну, и её «свита» – шахтёры, действовавшие слаженно, будто заворожённые, – тут же выпроводила аптекаршу за дверь.

Девушка ушла с тяжёлым сердцем – болезнь Теи явно сидела на более глубинном уровне, до которого медику-недоучке было не достать. Однако невидимая хворь грызла свою носительницу изнутри, и Ребекка Амварт чувствовала, что её проклятие откликается на этот недуг.

Переполняемая тревогами, Ребекка отправилась искать Младшего, чтобы попросить лично приглядывать за Теей. «Такой добряк должен помочь хотя бы своим сочувствием».

***

Местные сказали девушке, что правитель отдыхает в клубе. Зная Деми, воображение рисовало что-то вроде музейной библиотеки – тихое, уютное место, – однако... Ребекка была до того удивлена увиденным, что даже забыла о мучивших её сомнениях.

«Клуб» представлял собой затхлое помещение с голыми стенами, где стояла старая, но богатая мебель. В углублении комнаты было некое подобие сцены, и творившееся на ней сильнее всего поразило леди Бесс: девушки в нищенских платьях (если не мешках из-под картошки), с босыми ногами, по колено покрытыми затвердевшей грязью, плясали, рьяно топая. Это было... первобытно. Вряд ли завораживающе – Ребекка не могла оторвать взгляд скорее от необъяснимого страха. Она окинула зал недоверчивым взглядом – как в таком месте мог оказаться Деми? Да мог ли? Должно быть, шахтёры пошути...

Вальдемар сидел на диване у стены и смотрел на девушек со жгучим вожделением. Вожделением, неприемлемым для столь, казалось, невинной души. Что ж, очевидно, невинность Деми лишь померещилась Ребекке. Губы сжались в тонкую полоску – подойти и молча дать градоначальнику пощёчину? И пусть взбесится проклятие – Вальдемар разочаровал Ребекку Амварт! Она была ослеплена его порядочностью и наивностью и рискнула даже надеяться на нечто... теперь уже невозможное. С мужчинами Ребекка была крайне избирательна, и даже простого похотливого взгляда простить не могла, а тут дело было не только во взгляде. Девушки на сцене выглядели унизительно – нет, униженными, – и Деми, будучи зрителем, одобрял подобное.

Бесс лишь вздохнула и ушла прочь из клуба. Говорить с Вальдемаром о Тее или о чём угодно другом разом расхотелось.