Платиновый Шторм над Хогвартсом

День Бала. Ха. День Моей Гибели. Или Триумфа? Я до сих пор не решил. Но тот день... Мерлин, это был не день. Это был спектакль абсурда, где я играл главную роль – Идиота с Платиновыми Волосами. Но готовился я... как к казни. С почестями.

Утро. Спальня. Паника уровня: «Волан-Де-Морт восстал из мертвых».

Мерлин... Клянусь всеми слизняками в подвале Слизерина... Этот сон... Он не сон. Это была пытка! Садистская фантазия моего же мозга! Я... я никогда не прощу себе, что уснул в такой ответственный момент! Бал через ЧАСЫ, а я? Я валялся тут и генерировал КОШМАРЫ!

Картина первая: Зал Суда Министерства. Не тот пафосный, с плиткой и дементорами . Нет! Этот был... ледяной. Белый мрамор. Как склеп. И на возвышении... Отец. В НОЧНОЙ РУБАШКЕ! И поверх нее – судейская мантия! И в руках... не палочка. А КУХОННЫЙ МОЛОТОК ДЛЯ ОТБИВНЫХ! Бам-бам! «Тишина в зале! Дело номер... э-э... Грязнокровка против Чести Рода!».

А в центре... ОНА. Гермиона. Но не в мантии. Нет. В ТОМ САМОМ ЧЕРНОМ КУПАЛЬНИКЕ! С Ванной Старост! Стоит там, под этим ледяным светом, вся... веснушчатая, кудрявая, и смотрит на меня. Не со страхом. С... вызовом! И ухмылкой! А вокруг... СУДЬИ! Бабуля Малфой (в ночном чепце!), тетя Белла (с бигуди в виде летучих мышей!), даже старый Гойл в роли присяжного (и жует бутерброд с селедкой!). И все уставились на МЕНЯ!

Отец (бьет молотком по пню, который почему-то вместо трибуны): «Обвиняемый, Драко Люциус Малфой! Вам предъявлено обвинение в... потере рассудка! В умышленном потворстве магглорожденной соблазнительнице! В... эрекции при виде одной!» И тут ВСЕ, включая бабулю, хором: «ВИНОВЕН!».

А потом... потом началось самое пиздецкое! Отец тычет молотком в Гермиону: «Вещественное доказательство номер один! Купальник! Предназначенный для... РАЗЛОЖЕНИЯ ЧИСТОЙ КРОВИ!» И Гермиона... о Боже... она НАЧИНАЕТ МЕДЛЕННО ПРОВОДИТЬ РУКАМИ ПО СЕБЕ! По бедрам! По талии! И говорит, глядя прямо на меня, голосом слаще яда: «Да, лорд Малфой. Ваш сын... он очень любит этот купальник. Особенно... вот здесь». И проводит пальцем – ПО ШВУ НА ГРУДИ! А мой член... ПРЕДАТЕЛЬ! – встает в суде как столб позора! Прямо под взглядом тети Беллы! И все видят! ВСЕ! Бабуля аж прослезилась: «Ох, Драко-пусик, и такой маленький!» МАЛЕНЬКИЙ?! Я КРИЧАЛ: «НЕПРАВДА! ОН ОГРОМНЫЙ!», но изо рта у меня летели только пузыри! Как у дурацкой золотой рыбки!

А потом... отец хлопает молотком: «Приговор! Драко Малфой обречен... НА ВЕЧНУЮ ДРУЖБУ! Без права на пошлость! Без намеков! Без... мокрых трусиков!». И Гермиона вдруг надевает ОЧКИ И ДУРАЦКИЙ СВИТЕР ПОТТЕРА! И говорит ледяным тоном: «Согласна. Только дружба. И сэндвичи с огурцом. И обсуждение свойств корня мандрагоры. Без твоего... языка в кофе, Драко». А мой член... он ОТВАЛИЛСЯ! Прямо там! И уполз под скамью подсудимых, жалобно пища! А все смеялись! Даже Гойл! И отец довольный: «Порядок восстановлен! Чистота крови... спасена от твоего дребезжащего фаллоса, сынок!».

Я проснулся... мокрый. От пота. И... от слез? НЕТ! ОТ ДОЖДЯ ЗА ОКНОМ! Но член... я проверил... на месте. Слава Салазару. Но дрожит. Как я. Весь.

Это был не сон. Это ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. От моего же подлого подсознания! Либо я сегодня вечером на Балу беру ситуацию в руки (и не только руки!), превращаю ее «мокрые трусики» в реальность ТЕМНОЙ КОМНАТЫ... либо... меня ждет участь вечного друга в свитере. С отвалившимся достоинством под насмешками Гойла.

Боже. Я Драко Малфой. Я пережил Темного Лорда. Пережил Поттера. Пережил визит Гермионы в Мэнор. Я переживу и этот Бал. Я ДОЛЖЕН. Иначе... иначе этот кошмар станет явью. А я... я не переживу дружбы. Особенно с огурцами. Черт. Возьми. Бал. Я иду на войну. В идеально отглаженном фраке. И мои яйца... они будут катиться ПРАВИЛЬНО. Или умрут героями.

Я взялся за дело. Мое второе сердце колотилось, как пойманный снитч. Первая мысль: «БЛЯТЬ, ВОЛОСЫ!». Зеркало показало платиновую гриву, торчащую в стиле «взрыв в парикмахерской». Два часа. ДВА ЧАСА я мучил их зельями и заклинаниями! Блейз звонил через Зеркало: «Драко, ты жив? Или тебя съели твои собственные локоны?». Я орал: «ОТВАЛИ! Я НА ВОЙНУ СОБИРАЮСЬ!». Он ржал: «С трусиками Грейнджер? Удачи! Порви их красиво!». Я чуть не разбил Зеркало.

Это была маниакальная подготовка.

1. Фрак. Выбрал черный. Темнее ночи. Ужее удава. Чтобы подчеркнуть... ну, всё. Перемерил ВСЕ. Пока бедный домовик Добби не заплакал, зашивая третий по счету (я внезапно «расправил плечи» и швы лопнули).
2. Цветы. Черные розы? Банально. Синие орхидеи? Выглядит, как траур по Арагогу. В итоге – редкие ночные лилии, пахнущие грехом и дорогим парфюмом. Как она. Блейз, увидев, расхохотался: «Малфой, это что? Флаг капитуляции?». Я чуть не задушил его галстуком.
3. Подарок. Что дарить «другу» на Бал, с которым ты мечтаешь закончить в постеле? Книгу? Скучно. Украшение? Слишком интимно. Не духи! Не дурацкую бижутерию! Купил... редкое перо феникса в хрустальном футляре. Для ее вечных эссе. «Практично и не романтично!» – убеждал я себя. А Блейз добавил: «Да, если хочешь, чтобы она писала им отказ на твои похабные предложения». Я швырнул в него подушкой.
4. Зелье Уверенности. Сварил сам. Тройной крепости. Выпил. Эффект – ноль. Только сердце застучало чаще. Проклятие!
5. Советы Тео. Этот гений предложил: «Просто представь ее голой. Всегда работает». Я попробовал. Результат – моментальная и очень заметная... «проблема» в районе бедер. Пришлось делать охлаждающее заклинание. На весь костюм. Тео чуть не умер со смеху: «Ну ты и лох, Малфой! Не можешь справиться с собственной фантазией!».

Блейз и Тео. Ад в миниатюре. Они ворвались, как варвары, прямо когда я пытался завязать галстук-бабочку без помощи (провал). Тео: «О, смотри, Блейз! Наш Капитан превратился в плюшевого пони! Розовеет!». Блейз (развалился на моей кровати): «Готов поспорить на 50 галлеонов, Грейнджер сегодня наденет трусики. Те самые. Мокрые. Или вообще никаких?». Я опять швырнул в него подушкой. Попал в Тео. Началась дуэль подушками. Моя идеальная прическа – в трухе. Пришлось начинать сначала. Они орали: «Расслабься, Малфой! Просто трахни ее в темной комнате и все!». ДЕБИЛЫ. ЭТО ЖЕ НЕ ПРОСТО ТРАХ! ЭТО... ГЕРМИОНА!

Страхи и муки. Это пиздец.

Страх №1: Она передумает. Появится с Поттером. Или с Уизли. Я умру.
Страх №2: Она назовет меня «дракончиком» при всех. Отец узнает – умрет. Потом воскреснет. Потом убьет меня. Потом воскресит и убьет снова.
Страх №3: Я открываю рот, чтобы сказать что-то томное и сексуальное, а вылетает: «Грейнджер, а не хочешь посмотреть мою коллекцию... слизеринских галстуков?». И она отвечает: «О, с удовольствием! А потом я покажу тебе свои... конспекты по Трансфигурации!». И мы идем. Смотреть. Конспекты. БЛЯТЬ.
Страх №4 (главный): Она посмотрит на меня без того огня. Без вызова. Как на «друга». Это будет хуже смерти.

Вечер. Точка кипения.

Перед самым выходом в Большой Зал я поймал себя на том, что:
1. Проверил волосы 15 раз за 5 минут.
2. Переложил подарок из кармана в карман 7 раз.
3. Произнес перед зеркалом: «Танцуем, Грейнджер?» с 20 разными интонациями: от «ледяного повелителя» до «заикающегося хорька». Ни одна не звучала нормально.
4. Выпил еще один флакон «для храбрости». От него стало только жарче. И страшнее.

Я молился всем, кого помнил: Салазару, Мерлину, Годрику, Дамблдору, опять тому Иисусу, даже противному гоблину Гринготтса. Только не дай мне облажаться. Только не дай ей разочароваться. И... помоги порвать эти чертовы трусики, если будет шанс. Блейз, уже в идеальном фраке, хлопнул меня по плечу (я взвизгнул): «Ну что, Капитан Лох? Готов к капитуляции? Или все-таки возьмешь крепость штурмом?». Я хотел ответить что-то едкое, но язык заплелся. Тео просто закатил глаза: «Смотри, не облей ее пуншем от дрожи. Или себя. Или нас».

Большой Зал. Порог.

И вот я стою у входа в Большой Зал. Музыка гремит. Смех. Блеск. Душа колотится, как пойманный снитч в банке. Сердце упало ниже пояса и там слилось со «вторым сердцем» в один бешеный комок. Глаза ищут ОДНУ пару кудрявых волос. Где она? С кем? В каком платье? Скажет ли что-то про мокрые трусики сразу при встрече? Я чувствовал себя не капитаном Слизерина, а первокурсником перед первым полетом на метле. Только метла эта могла меня либо вознести, либо размазать об стены Хогвартса.

И знаете? В тот момент, перед входом, я понял одно: хоть я и лох, хоть трясусь, хоть мой член уже четыре месяца орет на меня матом... Я не променял бы этот адский день ожидания ни на что. Потому что она – там. И этот Бал... он будет НАШ. Даже если я споткнусь, запнусь и ляпну про галстуки. Даже если она снова сразит меня одной фразой. Потому что игра, черт возьми, стала слишком интересной. И я... я все еще Драко Малфой. А значит, даже будучи лохом, я буду самым стильным и язвительным лохом на этом балу. Ну что, Грейнджер? Готова к моему финальному (или первому?) акту безумия? Я иду за тобой. Или... на тебя. Разницы уже почти нет. Взял глубокий вдох. Запах еды, духов, волшебства. И... ее. Я вошел. Искал ее глазами. Игнорировал вздохи слизеринок, ухмылки Блейза. И тогда... увидел.

Она.

Стояла чуть в стороне. Не в золотом, как та дура Патил. Не в кислотно-салатовом, как сестрички Гринрассы. А у неё не просто платье. Каскад какого-то нежно-розового, мерцающего, как крылья феи, шёлка. Облегало... Боже Салазар, облегало ВСЕ её божественные изгибы. Плечи – голые, веснушчатые, хрупкие, но с такой силой... Шея... длинная, как лебединая. А эти кудри! Их не пытались укротить. Они были дикими, огненными, уложенными в какую-то сложную магию беспорядка, усыпанными крошечными искорками – как звёзды в её волосах. Спина... Мерлин, спина! Талия – тонкая, как стебель. А грудь... Салазар, эта вырезка... Мой мозг мгновенно воспроизвел картинку: как я срываю это платье зубами. Как оно падает к её ногам. Как она стоит передо мной только в тех самых... обещанных... мокрых трусиках. Или уже без? Моё второе сердце тут же встало по стойке «смирно», готовое продырявить бархат фрака. Она смеялась, о чём-то с Поттером. И этот смех... он ударил меня в солнечное сплетение. Тяжело. Сладко.

Фантазии понеслись лавиной:
Танцпол: Моя рука на её спине, скользит ниже, ниже разреза... Она прижимается, шепчет: «Ты дрожишь, Малфой?». А я... «Нет, это ты мокрая, Грейнджер. И я знаю, где именно».
Балкон: Холодный мрамор под её обнаженной спиной, мои губы на её шее, а её ноги обвивают мою талию... «Ты обещал порвать... начинай» – её голос, хриплый от желания.
Темная комната: Её стоны в такт моим толчкам, ногти впиваются в спину, царапины... «Сильнее, Драко! Я не сломаюсь!». А я... «Знаю, Знайка. Ты крепче драконьей брони...».

И тогда... она ПОВЕРНУЛАСЬ. Её глаза нашли меня сразу. И в них... не разочарование. Не дружелюбие. Там горел тот самый огонь. Тот самый вызов. И что-то еще... ожидание? Наслаждение от моей застывшей фигуры? И знаете, что я почувствовал? Панику. Чистую, собачью панику. Пиздец плану. Я хотел сбежать. В прямом смысле. И тут включается мой внутренний монолог: «Волосы... торчит ли локон? Блядь, торчит! Фрак... не жмет? Жмет! Шаг... не споткнуться! Она идет! Идет ко мне! Улыбается! ЭТИ ГУБЫ! ЧТО ДЕЛАТЬ?! Здравствуй? Привет? Ты прекрасна? Я СЕЙЧАС УМРУ!». Мой член? Он не пульсировал. Он БИЛСЯ В ИСТЕРИКЕ, как баловная девочка! «ЭТО ТВОЙ ШАНС, ТУПОЙ УЁБЫЧ! ХВАТАЙ ЕЁ И ТАЩИ В ТЁМНЫЙ УГОЛ СЕЙЧАС ЖЕ!» – орал он. А я? Застыл. Статуя «Лох в смятении». Я переборол себя. Выпрямился. Подбородок – вверх. Холодная усмешка (надеюсь, она выглядела убедительно). Шагнул навстречу. Моя рука сама протянулась к ней. Вот тут и проснулся Малфой. Тот, который не терпит поражения. Адреналин ударил в голову. Я наклонился. Близко-близко. Так, чтобы мои губы почти касались её уха, а запах её кожи – ваниль и что-то неведомое, грейнджеровское – ударил в ноздри. И я прошептал. Не сарказм. Не дежурный комплимент. А то, что вертелось в голове с момента её появления. Голос, слава Салазару, не дрогнул. Звучал низко, чуть хрипло, как надо: «Гермиона Грейнджер... Ты выглядишь так, будто только что сошла со страниц самой дерзкой моей фантазии. И знаешь что?... Единственное, что мешает мне опуститься на колени прямо здесь и вылизать тебя... полностью, это мысль о том, что я хочу видеть, как это платьице падает с тебя на пол в нашей темной комнате. Позже».

Эффект? О, он был... божественным. Я видел, как её зрачки расширились. Как дыхание перехватило. Как она едва заметно дрогнула. Её пальчики сжали мою руку так, что ногти впились в кожу. Ноги? Да они у неё реально подкосились! Она чуть не оступилась! Я поймал её за локоть (как галантный рыцарь, блять!), чувствуя под пальцами дрожь. И знаете, что она прошептала в ответ? Наклонившись ко мне так, что её губы коснулись моего уха, а дыхание обожгло: «Д-Драко... Твои слова... Они только что сделали... мои трусики настолько мокрыми, что я чувствую это сквозь шелк... — она посмотрела на меня с такими невинными глазками, что у меня в животе перевернулась целая вселенная. — И если ты не уведешь меня танцевать прямо сейчас, я... я не отвечаю за то, что сделаю с тобой здесь, на глазах у Дамблдора».

Я... ахнул. Внутренне. Внешне сохранил ледяную маску (надеюсь). Но внутри? Взрыв сверхновой! Мой член заорал триумфально: «Я ЖЕ ГОВОРИЛ! БЕРИ ЕЁ!». А она... она не стала ждать. Схватила мою руку. Не мягко. Твердо. Властно. И потащила. На танцпол. Сквозь толпу. Её пальцы сжимали мои как клещи. Её спина передо мной – тот самый ошеломляющий изгиб. И запах... Черт, запах её возбуждения смешивался с духами и сводил меня с ума.

Танец... Мерлин, этот танец. Вальс? Что-то медленное. Близко. Очень. Моя рука на её спине – ниже, чем позволял этикет. Её бедро прижималось к моему члену – намеренно. Каждое движение было пыткой и наслаждением. Она смотрела на меня снизу вверх, и в её глазах не было ни тени дружбы. Там горел огонь. Тот самый, что она украла у меня и разожгла в десять раз сильнее. Мы кружились. Я не видел ни Поттера, ни Уизли, ни даже Блейза с его идиотской ухмылкой. Только ее. Ее глаза, смотрящие на меня без тени насмешки. С... жаждой? Вызовом? Я не знал. Знаю, что мои пальцы на ее спине начали двигаться сами. Нежно. По тем самым воображаемым завязочкам. Я наклонился, губы снова у ее уха, уже не шепча, а дыша словами: «Ты врешь про трусики. Чтобы свести меня с ума окончательно». Она прижалась ближе. Ее грудь уперлась в мою грудную клетку. Ее губы скользнули по моей щеке к уху. Ответный шепот был влажным, обжигающим: «Проверь. Прямо здесь. Рукой. Я не остановлю. Наоборот... помогу». После этих слов, Мерлин, я будто начал задыхаться: «Черт... Ты... Они действительно...?». Гермиона издала тихий смешок, от которого по спине пробежали мурашки: «Мокрые? Очень. До бедра, Малфой. От твоих слов. От твоих рук. От мысли о том... что будет потом. На балконе. Или в той темной комнате. Где ты порвешь их. Как обещал».

Я... не помню, что ответил. Какое-то мычание. Мой мозг кипел. Кровь стучала в висках и... ниже. Гораздо ниже. Мы кружились. Я чувствовал, как она трется о меня в такт музыке. Намеренно. Ее дыхание учащалось. Мои пальцы впились в ее спину. Я бормотал что-то бессвязное: «Темная комната... Грейндж... Там...». Она прервала меня. Ее губы почти слились с моим ухом: «Там ты порвешь их. Как обещал. И не только трусики, Малфой. Я хочу твоей грубости. Хочу твоих следов на моей коже. И я оставлю свои... на твоей спине. Острыми... ногтями».

Вот так мы танцевали. Под взглядами всего Хогвартса. Шепча друг другу самые грязные, самые пошлые обещания. Я вел? Она вела? Блядь, мы падали в пропасть вместе. И это было... идеально. Остался только дикий пульс, жгучее желание и осознание: она не шутила. Никогда не шутила. И бал... он только начинался. А темная комната... она ждала. И Мерлин свидетель, я был готов порвать на ней все. До последней шелковой нитки. Ради ее мокрых трусиков, ее взгляда и ее обещания оставить следы. Господи, дай мне сил не облажаться дальше. Или... дай ей сил, чтобы она тащила нас обоих. Потому что я, кажется, снова в режиме «лоха». Счастливого.

Мир сузился до нее. До ее дыхания на своей шее. До обещания в ее глазах. До дикой, неконтролируемой дрожи в собственных руках. Я забыл про Блейза и его похабные знаки из толпы. Забыл про Поттера, пялящегося как сова. Забыл, что мы «друзья». Я думал, взорвусь. Прямо на паркете. Весь Хогвартс в брызгах Драко Малфоя. Мой мозг превратился в кашу. Единственная связная мысль: Балкон. Темная комната. Сейчас. Нахуй танец. Оставались секунды до того, чтобы схватить ее и...

БАМ!

Звук волшебного гонга, сотряс весь зал.

Ведущий – какой-то жизнерадостный слизеринец-семикурсник – взлетел на подиум:
«ДАМЫ И ГОСПОДА! ПРИГОТОВЬТЕСЬ! СЮРПРИЗ ОТ НАШИХ ПРЕКРАСНЫХ СТАРШЕКУРСНИЦ! ТАНЕЦ ПОД ОГНЕННЫЙ РИТМ!».

Музыка сменилась. Резко. На что-то дикое, магловское, с бешеным битом. Свет притушили, оставив лишь цветные прожектора. И из толпы на центр паркета начала выходить... толпа слизеринок, гриффиндорок, ВСЕХ! В... костюмах. Скажем так, слегка откровенных, но не переходящих границы. Перья. Блестки. Минимум ткани. И все смотрят... на ОДНУ.

Я застыл и не понял, че происходит.

Гермиона замерла. Ее глаза блеснули – не тем огнем, что был секунду назад, а чем-то... хитрым. Она резко отстранилась, поцеловала меня в уголок губ (я аж взвыл!) и шепнула: «Подожди тут, Малфой. Твой сюрприз... только начинается». Ее лицо... преобразилось. Уверенность? Нет. Власть. Дерзость. Огонь. Она сбросила легкую накидку – под ней оказалось... нечто. Корсет? Короткие шортики? Ленты? Все в тех же розово-звездных тонах, но... БОЖЕ. Ноги. Талия. Грудь... И пошла. Где уже собирались девчонки из старших курсов. Она шла в центр, как королева на казнь. Нет. На триумф. Девчонки расступились. Она – ГЛАВНАЯ. Из меня лишь вышел шепот: «Не... может... быть... Это... сон? Кошмар? Или... лучшее, что я видел?».

Она обернулась. Нашла мои глаза в толпе. Улыбнулась. Не дружески. Не опасно. ПОБЕДИТЕЛЬНО. И кивнула. Мол, смотри, Малфой. Смотри, на что способна твоя «скромная» подружка. А потом... потом она вышла вперед. Главная. Моя скромная, умная, книжная Гермиона Грейнджер! Моя... малышка. Музыка грянула. Они начали. Движения. Четкие. Соблазнительные. Агрессивные. И она... она вела. Каждым изгибом. Каждым взглядом. Каждым покачиванием бедер, которое сводило с ума. Тела этих девиц извивались то в бешеном, то в плавном ритме, но все глаза были прикованы к ней. Ее бедра... Боже гребаный Салазар, ее бедра двигались как отдельное существо – гипнотическое, опасное. Руки взмывали вверх, оголяя тонкую талию. Платок, повязанный в ее безумных кудрях, развязался, и волны каштаново-огненных волос рассыпались по плечам. Она ловила мой взгляд сквозь толпу. Улыбалась. Не той нежной улыбкой из библиотеки. А хищной. Вызывающей. И шептала что-то – я читал по губам: «Это для тебя, Драко. Смотри». Знает. ЧЕРТОВКА ЗНАЕТ, ЧТО Я ГОРЮ! Аплодисменты? Вопли? Блейз где-то в толпе присвистнул: «Ну ты жжешь, Малфой! Где ты ЭТО прятал?». Я даже не смог его послать. Я не мог оторвать глаз. Я никого не слышу. Вижу только ее. Я стоял. Парализованный. Член – каменный монумент моему ахую. Мозг – пустота. В ушах – только бешеный ритм и ее имя, бьющееся в такт: «Гермиона. Гермиона. ГЕРМИОНА-БЛЯТЬ-КАК-ТАК?!». Весь мой мир, вся моя уверенность, все мои «крутые» планы на бал... разбились вдребезги об ее каблуки, выбивающие ритм на паркете. Она не просто ответила на мои подкаты. Она устроила шоу. На весь Хогвартс. И главным экспонатом... был ее дерзкий, неукротимый дух. И тело. О да, особенно тело. Я видел только ее. Ее уверенность. Ее сексуальность, вырвавшуюся наружу, как демон из бутылки. Это был не сюрприз. Это был апокалипсис. В моих штанах и в моем представлении о Грейнджер.

Но мысли в голове бились о стенки моего черепа: «Когда?! КАК?! Мы же ВСЕГДА БЫЛИ ВМЕСТЕ! Библиотека, прогулки, даже чертовы сэндвичи в обед! Когда она успела... репетировать?! С кем?! С этими... курицами?!». Музыка грянула с новой силой, с бешеным ритмом. Пламя лент рисовало в темноте причудливые узоры. Движения – резкие, гибкие, полные неожиданной силы и грации. А потом... кульминация. Девушки сомкнули круг вокруг неё. Руки поднялись. И они... подняли её. Мою Грейнджер. Высоко! Она парила над ними, как розовая фея, раскинув руки с длинными лентами. И закружилась. Её волосы пылали медным ореолом в отблесках магии. Она улыбалась. Свободно. Дерзко. Как королева. И единственная мысль, прошибившая шок: «Черт возьми... Я должен заделать с ней детей. Прямо сейчас. Именем Салазара, я ДОЛЖЕН». Но я не мог пошевелиться. Я мог только смотреть. И гореть.

Я стоял, как идиот. Челюсть на полу. В голове – каша. Гордость? Да, черт возьми, она была великолепна! Ревность? Адская! Кто видел её ТАКОЙ до меня?! Кто учил этим... этим бедрам так двигаться?! Страх? Вдруг она сейчас упадет?! И... дикое, неконтролируемое желание. Ещё сильнее. Она была недосягаема. Совершенна. И вся – в огне. Моя. Только моя. Должна быть моей! Когда её опустили, зал взорвался аплодисментами. Она поклонилась, дыхание частое, щеки пылали. И её взгляд... он искал меня. Нашёл. И в нём было... торжество? Вызов? Обещание? Я не понял. Я был ещё слишком потрясён. Она не просто выучила танец. Она скрывала целое море. И только что показала мне его крошечный кусочек. И я... я понял, что игра только началась. И правила пишет она. А мой член? Он просто скандировал: «Богиня! Богиня! БЕРИ!». Но я всё ещё стоял. Обомлевший. Потрясённый. И безумно, до боли влюблённый в эту огненную, непредсказуемую, магглорожденную чародейку.

Рядом кто-то фыркает. Поттер. Бледный, как полотно. Ловил свою челюсть. Уизли – ловил свою падающую колбасу с бутерброда. Мои чувства? Чистая ярость. И дикое, неконтролируемое желание. Она танцует. Так. На глазах у всех. Моя. Моя Грейнджер. И все это видят. Она возвращается. Слегка запыхавшаяся. Глаза горят ярче всех люстр в зале. Я, на автомате, срываю с плеч свою темно-зеленую, бархатную накидку (фамильная, черт побери!) и набрасываю ей на плечи. Прячу этот... этот бриллиант от глаз. От всех. Только для себя. Она прижимает накидку, вдыхает запах – мой запах. Потом встает на цыпочки. Губы касаются моего уха. Голос – низкий, хриплый, полный победной сладости: «Драко... – шепчет она, и каждое слово – капля огня по коже. – Я... шутила... Я не надела... трусики. Вообще. После твоих «комплиментов»... они были бы уже бессмысленны. И мокрые... это так банально. Я хотела быть... готовой. Для тебя. Сейчас. Немедленно».

Вот тут во мне что-то перемкнуло. Не член (тот уже давно кричал «УРА!»). Что-то в мозгу. «Бери её блять!» – ревел внутренний зверь. И я... схватил. Просто схватил ее за запястье. Так крепко, что она вскрикнула от неожиданности. Мои пальцы впились в ее кожу. Никакой нежности. Только обладание. Яркое, грубое. Я даже не смотрел на нее. Я искал в толпе Блейза и Тео. Нашел. Бросил один-единственный взгляд. Взгляд, в котором было все: «Видели? Она МОЯ. И сейчас случится ТО САМОЕ. Не ждите. Не ищите. Заткнитесь». Блейз, чертов итальянец, просто поднял бокал в мою сторону, ухмыляясь. Тео сделал непристойный жест. И этого было достаточно.

Я развернулся и потащил ее. Не к выходу из зала. Нет. Я знал куда. В ту самую «темную комнату». Ту, о которой она так сладко говорила в библиотеке. Я шел быстро, почти бежал, не обращая внимания на ее возмущенное: «Драко, ты мне руку сломаешь! Куда?!». Я не отвечал. Во мне говорило что-то древнее, дикое, малфоевское. Она бросила вызов? Она выставила себя напоказ? Она шептала о мокрых трусиках и отсутствии белья? ОКЕЙ. Игра принята. Но правила теперь устанавливаю Я. И первое правило: «никаких больше друзей». Точка. Блядь.

И вот она. ТА САМАЯ комната. Тьма, кроме узкой полосы лунного света из высокого окна, падающей прямо на нас. Я затащил её и прижал к стене. Нежно? Ха! Не до нежностей! Во мне бушевал шторм. Шторм из того ее танца (мерзавка!), из ее шепота про «ничего нет» (БЛЯТЬ!), из сотен глаз, которые видели ЕЕ ТАКОЙ! Я прижал сильно. Так, чтобы она почувствовала каждую линию моего тела, каждую мышцу, напряженную до дрожи. И главное – чтобы она почувствовала ЭТО. Твердое, неумолимое, бешено пульсирующее у неё внизу живота, где тонкий шелк её шортиков был жалкой преградой. Мои руки вцепились в её запястья, пришпиливая их к стене над головой. Моё дыхание – горячее, прерывистое – обжигало её шею, её щёку, её проклятые, сводящие с ума веснушки. Я шипел, губы в миллиметре от её кожи: «Проверить? Ты хотела чтобы я проверил, Грейнджер? О, я сейчас проверю! Каждую... чертову... каплю. Ты хотела внимания? Получила. Ты хотела, чтобы я горел? Я ГОРЮ! Ты показала ВСЕМ, на что способна? А теперь покажи МНЕ. Только мне». Я намеренно двинул бёдрами, втискиваясь в неё, заставляя её резко вдохнуть. «Чувствуешь? Это не намек. Это – объявление войны. Твои мокрые трусики, которых уже нет? Но теперь есть шортики? Они уже не имеют значения. Потому что через секунду их не будет. Совсем. Как и твоего хваленого самообладания».

Она не сопротивлялась. Не вырывалась. Её глаза в полумраке блестели огромными, тёмными озёрами – не страха, нет. Вызова. Азарта. И чего-то ещё... дикого, что заставляло мою кровь петь в жилах. Её грудь быстро вздымалась, касаясь моей грудной клетки сквозь тонкие ткани наших нарядов. Каждое прикосновение – как удар током. Её шепот, прерывистый, но без тени сомнения: «Драко... Я...». Я перебиваю, грубо, сжимая запястья сильнее: «Заткнись, малышка. Просто... заткнись. Ты говорила слишком много. Слишком дерзко. Слишком... соблазнительно. Теперь моя очередь. И я буду говорить... делами». Я наклонился. Не к губам. Сначала – к шее. К тому месту, где пульс бился, как птица в клетке. Мои губы коснулись горячей кожи. Легко. Почти нежно. Потом язык – влажный, жадный – провёл линию к её уху. Я услышал её стон. (О, Боже, Мерлин) Тихий, сдавленный, но такой искренний, что у меня самого перехватило дыхание. Это был звук капитуляции. И триумфа. Мои губы у её уха, голос – бархатистое зло: «Ты выиграла, «по-дру-жка». Твоя взяла. Ты свела с ума последнего настоящего Малфоя. Но запомни...». Мой взгляд прожег шелк, пытаясь угадать то самое «ничего нет» внизу. Член бешено пульсировал в тесных брюках, требуя действия. Моя рука отпустила запястье, скользнула вниз, по её боку, обжигая через шелк корсета, к бедру, к краю коротких шорт. «...в этой игре... проигравший получает ВСЕ». Мои пальцы нашли край её шортиков. Тонкие. И... да. Мокрые. Невообразимо мокрые и горячие. (О, Мерлин, это пиздец). Я усмехнулся – темно, победно. Это был ответ на все её дерзкие шепотки в библиотеке, на её танцы, на её вызов, на её «друг». Мои пальцы впились в нежную кожу её бедра, готовые сорвать эту последнюю преграду...

Она внезапно, тихо, но ясно, остановила движение: «Драко... подожди». Я замер. Оторвался от её шеи, встретил её взгляд в полумраке. «Что? Передумала? Слишком поздно, Грейнджер. Ты начала эту игру. Я заканчиваю её. По-своему». В её глазах не было насмешки. Была... уязвимость. И страх. Настоящий. Не передо мной. Перед... тем, что было дальше. Перед точкой невозврата. Её губы дрогнули в шепоте, от которого у меня перехватило дыхание: «Нет! Не то! Я... Я не передумала...». Она замолчала, сглотнув: «Я... я никогда... Ни с кем...».

И тут весь мой мир – ярость, похоть, обладание – рухнул в одно мгновение. Шок. Ледяной ушат воды посреди костра желания. Мозг лихорадочно соображал: «Что? Она? Эта... эта богиня соблазна, сводившая меня с ума месяцами? ДЕВСТВЕННИЦА?!». Я отпрянул на полшага, не отпуская её запястья, глаза – огромные, полные чистого, немого шока. Я еле мог выдавить слова, не веря ушам: «Что? Ты... девственница?». Она кивнула, почти незаметно, все еще не глядя на меня. В моей голове пронеслось: ее дерзкие шутки о мокрых трусиках, ее танец со старшекурсницами, ее шепот о «заделывании детей»... И все это – маска? Игра? А под ней... «это»? Невинность? И тут... Восторг. Дикий, первобытный, безумный. Как удар грома после молнии. Он хлынул из самой глубины, смывая гнев, замешательство, всё. Моя. Она МОЯ. Я буду первым. Единственный в этом. Всё её дерзкое бесстыдство, её огонь, её ум – всё это... никому не принадлежало до меня! Чужая рука не касалась этой кожи. Её стон не рождался в этом горле от чужих прикосновений. Чужие губы не знали вкуса её губ по-настоящему. Эта мысль ударила в пах с такой силой, что я аж застонал. Громко. Грубо.

Мой голос – низкий, хриплый, полный невероятной смеси благоговения и дикой похоти: «Ты... шутишь?». Не дожидаясь ответа, мои руки снова нашли её талию, но теперь – дрожащие. Не от злости. От... трепета? Адреналина? Жажды? «Малышка... Ты... Ты же... говорила... как опытная...». Её губы дрогнули в полуулыбке, но в глазах – та самая уязвимость, которой я боялся и которой теперь жаждал: «Книги, Драко. Много-много... очень откровенных... книг». Она сделала шаг навстречу, её грудь чуть коснулась моей рубашки. «И... фантазии. Очень... детальные. О тебе». Вот оно. Последняя искра. Последний довод. Фантазии. Обо мне. Мои пальцы впились в её бедра, притягивая так близко, что ни один лист пергамента не проскользнул бы между нами. Я наклонился, губы коснулись её виска, потом мочки уха, чувствуя, как она вздрагивает: «Значит... первый крик... будет моим? Первая дрожь... моей? Первая боль... от меня?». Рука скользнула с бедра вниз, к теплой коже внутренней стороны бедра. Она вскрикнула, но не оттолкнула. Её ноги дрогнули. «Твои мокрые шортики... Грейнджер... Они будут последними. Клянусь кровью Малфоев. Я сорву их... и больше они тебе не понадобятся. Никогда».

Я чувствовал, как бьется её сердце – бешено, как птица в клетке. Чувствовал её дрожь – не от страха, а от ожидания. Чувствовал ту самую влажность через тончайшую ткань, когда мои пальцы нашли искомое. (Правда). Она не врала. И в этот момент я понял: я не просто хочу её. Я хочу быть всем. Первым. Лучшим. Единственным. И эта мысль... она сводила с ума сильнее любой пошлой шутки Блейза. Я готов был сдохнуть тут же, на месте, лишь бы этот миг длился вечно. Или... начать писать новую главу. Сейчас.

И я начал ласкать. Не так, как планировал в своих пошлых фантазиях – жадно, грубо, торопливо. А медленно. Священнодействуя. Как будто прикасался к древнему, бесценному артефакту. Мои губы коснулись ее лба. Легко. Как перышко. Потом – век. Она вздрогнула, глаза закрылись. Мои пальцы поднялись к ее шее, обвели хрупкую линию ключицы, скользнули под бархат накидки, которую я же накинул. Ткань соскользнула на пол бесшумным черным облаком (спасибо, предки, за бархат). Пальцы нашли бретельку того самого дерзкого корсета. Медленно, так медленно, спустили ее с плеча. Кожа под ней была горячей, как солнце, и невероятно мягкой. Я прижал губы к обнаженному плечу, почувствовав под ними мурашки и легкую дрожь. Вдохнул ее запах – теперь смешанный с моим собственным возбуждением и чем-то неуловимо сладким. Моя рука скользнула ниже. К ее талии. Обвила. Притянула еще ближе, но уже не грубо, а неумолимо, давая почувствовать каждую линию моего тела, каждую пульсацию того самого «второго сердца» сквозь тонкую ткань фрака и ее костюма. Другая рука поднялась, пальцы запутались в ее кудрях – тех самых, которые я мечтал накручивать на палец каждый день. Теперь я мог. И делал это. Нежно. Завороженно. Я снова опустил руку. Нащупал край тех самых «мокрых шортиков» – тонкие, уже промокшие насквозь. Я простонал. Громко. Не смог сдержаться. Мои пальцы, все еще дрожали, но теперь уже с пугающей целеустремленностью, скользнули под эту последнюю преграду.

Она издала резкий, сдавленный вдох. Ее тело выгнулось, прижимаясь ко мне еще сильнее, но не чтобы оттолкнуть. Чтобы... быть ближе. Голова упала мне на плечо. Горячее дыхание обожгло шею. «Драко...». Снова просто имя. Но в нем теперь была мольба. И доверие. И страх. И что-то еще... ненасытное. Пальцы нашли то, что искали – горячую, невероятно мокрую складку плоти. Я коснулся. Легко. Экспериментально. Она вздрогнула всем телом, вскрикнув тихо, как раненый зверек. Ее пальцы впились в мои плечи, ногти – как когти. «Тише, малышка...». Прошептал я, и мой голос звучал чужим – низким, бархатным, успокаивающим. «Тише... Я же... друг». Горькая ирония висела в воздухе, но сейчас она не имела значения. «Друг, который покажет тебе...». Пальцы начали двигаться. Медленно. Осторожно. Нежно. Нащупывая, исследуя каждую дрожь, каждую реакцию ее тела. «... как это... бывает. Только для тебя. Только так». Круги. Легкое давление. Чуть больше... Она застонала. Глубоко. Ее бедра непроизвольно двинулись навстречу моей руке. «Видишь?». Я чувствовал, как она вся горит, как дрожит, как влажность покрывает мои пальцы, густая и горячая. «Ты вся... здесь... для меня. Только моя».

Я... ласкал. Медленно. Один палец. Потом два. Скользил, кружил, чувствуя, как она вся напрягается, как вздрагивает, как ее ноги подкашиваются, и она вынуждена опереться о стену. А после я медленно, очень медленно ввел в неё пальцы. Слышал ее прерывистое дыхание, тихие стоны, которые она пыталась заглушить, прикусывая губу. Я смотрел на ее лицо – зажмуренное, с морщинкой между бровей, с выражением... священного ужаса и невероятного наслаждения. И сам дрожал. Как лист. Колени подкашивались. Весь горел. В голове крутился бешеный, бессвязный мат: «Бляяя... Такая тесная... Горячая... Моя... Только моя... Не навреди, кретин... Осторожнее... Боже, она вся сжимается... Она кончит? Сейчас? От моих пальцев?». Я боялся пошевелиться, боялся дышать, боялся спугнуть этот хрупкий, невероятный момент. Это была не просто пошлость. Это было... таинство. И я, Драко Малфой, вдруг осознал всю чудовищную ответственность этого.

И все это время... Он. Мой верный предатель-член. Горел. Пульсировал. Кричал в теснине фрачных брюк: «ХВАТИТ ПАЛЬЦАМИ! ДАЙ МНЕ ТУДА! СЕЙЧАС ЖЕ!». Но я не слушал. Не мог торопиться. Не с ней. Не с ЭТИМ. Не тогда.

Я чувствовал всю глубину, каждое сопротивление, каждое содрогание внутри нее. Это было теснее, горячее, интимнее, чем я мог себе представить. В голове грохотало: «Тихо! Медленно! Ради всего святого, не кончай сейчас, кретин! Она твоя! ТВОЯ! Только твоя! Помни это! Дай ей почувствовать это!». Я входил, как в неизведанную, священную землю. Дюйм за дюймом. Стоном за стоном. Чувствуя, как ее тело принимает меня, обволакивает, сжимается... и расслабляется. Как ее пальцы впиваются в мои плечи, не отпуская. Я понял. Никакие трусики, никакие подкаты, никакая моя показная крутота не сравнится с этим. С тем, что она отдала мне. Только мне.

«Гермиона...» – её имя было хриплым, чужим. – «Ты... готова? По-настоящему?». Не смог не спросить. Не смог просто взять. Даже если все во мне рвалось вперед. Она подняла на меня взгляд. Глаза блестели в полумраке – темные, огромные, без тени сомнения. Никаких слов. Просто – кивок. Твердый. Как приговор. И как дар. Тогда я двинулся. Быстро. Грубо. Нетерпеливо. Стянул с нее эти жалкие, крошечные, мокрые шортики, (они порвались у шва – я не хотел, просто... спешка!) дал ей переступить. Швырнул куда-то в темноту. Расстегнул свои брюки, едва не оторвав пуговицы. (Прости, Добби) Высвободил... себя. Горячего. Твердого. Напряженного до боли. Я чувствовал, как он пульсирует в моей руке – готовый, требовательный, почти неконтролируемый. И вот она... уставилась. Не на меня. На него. Ее глаза, только что такие уверенные, вдруг округлились. Губы приоткрылись. В ее взгляде был... шок. Чистый, первобытный шок. На ее лице было написано чистейшее... «Охренеть». Без слов. Просто немой шок от размеров и вида. Я, блять, никогда не был скромняшкой, но под ее взглядом почувствовал себя... богом. И тут же – диким зверем, готовым сожрать добычу. И знаете? Это был лучший комплимент за всю мою жизнь. Лучше, чем все слизеринские вздохи вместе взятые. Видеть ее шок, ее восхищенный испуг... Боже, да я готов был тут же кончить просто от этого взгляда! Её вид смешанный с любопытством и... страхом? Да, страхом. Потому что...

... ну, знаете, фамильная гордость Малфоев проявляется не только в особняках. Я... я не маленький. Совсем. Никогда не жаловался. Но видя ее – такую хрупкую, такую неопытную – рядом с этой... «реальностью»... Даже я на секунду дрогнул. (Черт, Драко, ты ее порвешь нахуй, как те шортики!) пронеслось в голове. Но отступать было поздно. Ее кивок висел в воздухе между нами, как подписанный договор. А ее глаза... они медленно поднялись от моего члена к лицу. И в них, сквозь шок и страх, пробилось... доверие. Безумное. Безрассудное. Ее доверие. Ко мне.

Но говорить было некогда. Ярость. Нетерпение. Жажда. Я схватил ее под бедра (она легкая, чертовка!) и приподнял. Прижал спиной к стене. Ее ноги обвили мою талию с такой силой, что можно было задохнуться. Руками схватила меня за плечи так, что ногти впились в кожу даже через рубашку. БОЛЬНО. И чертовски горячо. Наши взгляды скрестились. В ее глазах – ни капли сомнения. И я вошел. Медленно. ОЧЕНЬ медленно. Черт, это было как... как вонзаться в раскаленный мед. Тугая. Невероятно тугая. Горячая. Мокрая. Идеальная. Ужасно тесная. «Блять... Грейнджер...» – выдавил я, не в силах сказать больше. Это было... больше, чем я представлял. Гораздо. Тело звенело. Каждая жилка. Каждый нерв. Я слышал, как она втянула воздух – резко, со стоном. Ее пальцы впились мне в волосы на затылке. Я замер на секунду, чувствуя, как ее внутренности сжимают меня, обволакивают, принимают. Голова пошла кругом. Это было... в тысячу раз лучше любой, самой пошлой, фантазии. В голове: «БЛЯЯЯТЬ! Вот она! ВСЯ! Моя! Малышка! Знайка! Идеальная! Не двигаться! Не кончить сейчас же, как дешевый пацан! ДЫШИ, Малфой! Сука, дыши!». Я начал медленно двигаться. Тихий стон сорвался с ее губ – нежный, хриплый, сводящий с ума: «Ммм... Драко...». Я снова застыл, лишь вымолвив: «Больно?...». Она все еще с закрытыми глазами ответила: «Да... Нет... Не останавливайся». Все. Этого хватило.

Я начал снова. Сначала осторожно, ища ритм. Она встретила мои толчки. Тихо постанывая мне в шею. Каждый толчок – удар молнии по позвоночнику. Каждый ее стон, каждый вздох – топливо для безумия. Ее дыхание стало прерывистым. Ее ноги сжимали меня все сильнее. Я чувствовал каждую ее мышцу, каждый содрогающийся нерв. Она была не просто мокрой – она была бушующим морем, в котором я тонул с наслаждением. Я смотрел в ее лицо – запрокинутое, с закрытыми глазами, из которых текли капельки слез от боли и наслаждения одновременно. Боже, это возбуждало еще больше. Губы приоткрыты в беззвучном стоне. Веснушки на щеках казались ярче в лунном свете. Эта картина... она врезалась в мозг навсегда. В голове: «Да! Вот так! Стони, малышка! Ты моя! Моя, Грейнджер! Нахуй Поттера! Нахуй Уизли! Нахуй всех! Только это! Только она! Только ее тело, ее запах, ее мокрое тепло вокруг моего члена!».

Я ускорился. Грубее. Глубже. Прижимая ее к стене так, что камни, казалось, скрипели. Она закричала. Тихо, сдавленно. Ее пальцы рвали мою рубашку. Голова запрокинутая, открывала шею – я впился губами в нежную кожу, кусая, всасывая, оставляя метки. Свои метки. Я впился в ее губы. Не поцелуй. Поедание. Голодный, дикий. Вылизывал каждую щель, кусал нижнюю губу, втягивал ее язык в свой рот, заставляя бороться, играть. Наши языки скрещивались, сплетались, передавая слюну и горячее дыхание. Она стонала мне прямо в рот – высокие, животные звуки, от которых у меня взрывались искры в глазах. Каждый стон – как удар тока ниже пояса, заставлял бедра двигаться сильнее, глубже. Я выходил почти полностью – медленно, мучительно – и входил снова – резко, до упора, выбивая из нее новый визг, новый стон, который она пыталась подавить, кусая мою губу. Ее звуки стали громче, отчаяннее. Моя рука рванулась вниз, между наших тел. Нашел тот маленький, твердый бугорок. Прижал. Провел. Круговое движение. Она взвыла. Запрокинулась, вцепившись в меня так, что казалось – сломает. Голос сорвался на визг, который она тут же подавила, прикусив губу: «Я... Боже, Драко... я... я сейчас...!». Я лишь простонал: «Давай, сладкая. Не сдерживайся». Ее внутренние мышцы схватили меня как в тиски. Волна. Конвульсия. Сладкий, дикий крик, заглушенный моим плечом. Ее оргазм обрушился на меня волной тепла и невероятных судорог внутри. Я чувствовал, как из неё вытекает влага, разливаясь между нами. Она лилась по моим бедрам. Это было... разрушительно. Я продержался еще три, может, четыре толчка. Потом потерял контроль. Рыча, как зверь, я вогнал себя в нее до конца, до предела, глубоко, чувствуя, как взрываюсь, заполняю ее, сливаясь в этом безумном, первобытном акте обладания. Горячая волна накрыла с головой. Мир сузился до точки – до нее, до стены, до нашего смешанного стона. Звон в ушах. Темнота с искрами. Я просто рухнул на нее, пригвоздив к стене своим весом, дрожа всем телом. Член все еще пульсировал внутри нее последними волнами наслаждения. Дышал ей в шею. Запах – секс, пот, ее духи и что-то невероятно ее.

Мы просто стояли. Прижатые друг к другу. Дышали. Она – вся дрожащая, прилипшая ко мне. Я – опустошенный, но... целый. Впервые в жизни. Ее пальцы медленно разжали мои волосы. Она открыла глаза. Усталые. Удовлетворенные. И с той же хитрой искоркой, что и всегда. Без слов. Просто посмотрела. И в этом взгляде было все: «Мы больше не друзья».

Я спросил своим хриплым и прерывистым голосом, почти касаясь её губ: «Малышка... Ты... ты же знаешь о противозачаточных? О заклятиях? О... черт, о чем-то?!». Блядь, Как это тупо звучало! Идиот! Как будто я спрашивал про домашнее задание по ЗОТИ! Но это вырвалось. Надо было знать. Надо было быть уверенным. Она медленно улыбнулась. Улыбкой уставшей, торжествующей кошечки. Ее бедра едва заметно сжали меня изнутри, заставив застонать. Она потянулась к моему уху и прошептала: «Драко... Ты действительно думаешь, что я, Гермиона Джин Грейнджер, лучшая ученица Хогвартса... пойду на ТАКОЕ без просчета всех рисков?». Пальцем ткнула меня в грудь. «Я приняла зелье три часа назад. Теперь...». Она вдруг двинула бедрами, пронзительно, заставляя меня втянуть воздух сквозь зубы от неожиданной волны удовольствия. «... теперь ты можешь перестать болтать и... продолжить. Если, конечно, твое «огромное» второе сердце еще не устало?».

Бляяяяядь... Эта девчонка... Она меня убьет. Или доведет до безумия. Или и то, и другое. И знаете что? Я был готов на все. Потому что после этих слов... усталости не было. Была только она. Теплая, мокрая, моя. И стена. Которая внезапно стала самым лучшим местом в мире.

Конец истории? Ха. Это, милые мои, было только начало. Начало войны. Начало игры, где ставки выросли до небес. Начало конца моего спокойствия и ее иллюзий о «просто друзьях». Я получил вкус. Вкус ее. Вкус этой... безумной власти над ней и над собой. И теперь? Теперь я хочу больше. Весь банкет. Со всеми блюдами. И я его возьму. Как Малфою и положено. Пусть весь Хогвартс дрожит. Пусть Поттер плачет. Пусть отец грозит лишением наследства. Она сказала «да» у той стены. И это «да» теперь... навсегда мое. Добро пожаловать в ад, Грейнджер. Он будет... восхитителен.