Глава 7. Целительница
Стены лазарета, обычно наполненные стонами и запахом трав, сегодня казались особенно тихими. В полумраке, освещённом лишь тусклым светом масляной лампы, лежала Джинни. Её лицо, бледное и изнеможённое, было обрамлено спутанными рыжими волосами, прилипшими к влажному лбу. Глаза, обычно полные жизни и смеха, сейчас были закрыты, а дыхание – прерывистым и слабым. Казалось, сама жизнь едва теплилась в её хрупком теле, словно тонкая нить, готовая оборваться в любой момент. Беллатриса знатно поиздевались над несчастной, после того как застала её с мужем. И благо ничего более не было, кроме того, что он только собирался сделать.
Рядом, склонившись над ней с нежностью и сосредоточенностью, трудилась Гермиона. Она осторожно протирала раны девушки влажной тканью, наносила на них целебные мази, шептала слова утешения и ободрения. В её глазах, глубоких и мудрых, отражалась не только усталость, но и непоколебимая решимость вернуть жизнь своей подруге.
Вот уже несколько дней как Гермиона приступила к обязанностям целительницы. В её арсенале были не только травы, собранные на рассвете и высушенные под лучами солнца, но и древние знания, передаваемые из поколения в поколение. Она знала, как успокоить лихорадку, как остановить кровотечение, как вернуть силы угасающему телу, иногда даже сама не понимала откуда она это знает. Но больше всего она верила в силу духа, в ту искру жизни, которая, даже будучи почти потухшей, может разгореться вновь под заботливым прикосновением.
Джинни, казалось, чувствовала присутствие подруги. Иногда её пальцы слабо шевелились, а губы чуть приоткрывались, словно пытаясь произнести что-то. Целительница наклонялась ближе, прислушиваясь к каждому звуку, к каждому вздоху, пытаясь уловить малейший признак улучшения. Она знала, что путь к выздоровлению долог и труден, ведь после Круциатуса, особенного очень длительного, выжить было почти не возможно, но она не собиралась сдаваться.
В воздухе витал тонкий аромат трав – мяты, ромашки, зверобоя – смешиваясь с запахом чистоты и надежды. Каждый жест целительницы был наполнен заботой, каждое слово – поддержкой. Она не просто лечила тело, она исцеляла душу, возвращая подруге веру в то, что она сможет снова встать на ноги, снова увидеть солнце, снова почувствовать вкус жизни. Если то, что происходило вокруг, можно было назвать жизнью.
В этот момент лазарет стал не просто местом страданий, а святилищем исцеления. Здесь, в тишине и полумраке, под чутким руководством Гермионы, происходило чудо – возвращение к жизни. И хотя борьба ещё не была окончена, в этом тихом шёпоте надежды, в этих заботливых руках, уже чувствовалась победа. Победа над болью, над слабостью, над самой смертью.
Двери в лазарет открылись. Малфой
подошёл к ней, его шаги стали чуть более решительными, но все ещё несли в себе оттенок неуверенности.
— Как она, Грейнджер? - Его голос прозвучал хрипло, словно он давно не говорил.
Гермиона подняла голову. Её глаза, глубокие и мудрые, встретились с его. В них не было упрёка, лишь тихое понимание.
— Она в порядке. - Сказала Грейнджер мягко, её голос был как бальзам на его израненную душу. - Ей нужен покой, и время.
Он кивнул, не в силах отвести взгляд от лица Джинни.
— Я... Я знаю, что это моя вина. - Слова вырвались сами собой, словно накопившаяся тяжесть, которую он больше не мог нести. - Я должен был защитить её.
Гермиона пребывала в лёгком шоке. Слышать такие слова от Малфоя, было неожиданно. Но безумно приятно. Кажеться, она стала замечать,что парень не ровно дышит к её подруге, но ничего не сказала по этому поводу.
Она отложила лекарства и повернулась к нему.
— Вина – это тяжёлый груз, Драко. Но она не лечит раны. Она лишь отравляет душу.
— Но как я могу не чувствовать вины? – Его голос дрогнул. - Я видел, как она страдала. Видел, как Беллатриса её пытала, и я ничего не сделал. И теперь она здесь, а я... - Он не мог закончить.
— Ты здесь сейчас. – Прервала она его, её взгляд был пронзительным. - И это уже что-то. Она нуждается в нашей силе. В нашей надежде. Не в вашем отчаянии, Драко.
Он посмотрел на койку, где лежала Джинни. Её дыхание было ровным, но слабым. Малфой представил, как она просыпается, как её глаза открываются, и он хочет быть тем, кто встретит её взгляд с улыбкой, а не с тенью вины.
— Что я могу сделать? – Спросил он, его голос стал тише, но в нём появилась новая нотка решимости.
— Молиться. – Ответила Гермиона. - Молиться за её выздоровление. Молиться за то, что-бы она снова обрела силы. И когда она проснётся, быть рядом.
Он снова кивнул, чувствуя, как тяжесть вины немного ослабевает.
— Реддл хочет завтра посмотреть кто на что способен, и Уизли хочет видеть в первую очередь. Какого хрена он прицепился к ней...
— Но она ещё даже в себя не пришла.
— Я понимаю. - Малфой сел рядом с Джинни и посмотрел на неё. - Ну же, Уизли, открой глаза...
Грейнджер решила оставить их с Джинни одних, и вышла с лазарета.
Сев за свой рабочий стол, она принялась заполнять бумаги, и не сразу заметила на против сидящего Эрика.
— Ты сегодня выглядишь как-то особенно задумчиво. - Сказал он. Его голос был низким и бархатным, словно он знал все её тайны.
Гермиона вздрогнула.
— Просто думала о всяком. - Ответила она, стараясь, что-бы её голос звучал ровно.
— О всяком. - Повторил он, и в его глазах мелькнул интерес. - Надеюсь, это были приятные мысли? Или снова о том, как мир не справедлив?
Она закатила глаза. Его сарказм раздражал Гермиону. Но... Девушка сама не поняла как влюбилась в него, да и что в нём было такого, что можно было полюбить?
Возможно, она полюбила его за ту невидимую броню, которую он носил. Защищая себя от мира, он, сам того не ведая, создал вокруг себя ореол таинственности, который манил Гермиону как мотылька к огню. Она видела, как он старается быть сильным, как будто боялся показать свою уязвимость. И в этой борьбе, в этом стремлении к несокрушимости, Гермиона увидела нечто большее, чем просто грубость. Она увидела человека, который, возможно, сам нуждается в защите.
Вскоре Малфой вышел с Лазарета. Его выражение лица было беспристрастным, но Грейнджер знала, что за этой маской прячется на самом деле.
__________
Дельфи стояла около кабинета отца, внимательно слушая как они с матерью выясняют отношения.
— Стоит тебя оставить, так ты сразу под юбку к другим лезешь?!
— Я тебе ничего не должен, Беллатриса. - Спокойно ответил Том.
— Я твоя жена!
— Это формальность, дорогая. Да, я женился на тебе, но только из-за нашей дочери.
— Я Твоя жена. - Повторила Белла, подойдя к нему. - Меня здесь должны уважать, а как эти жалкие отродья будут это делать, если ты относишься ко мне без уважения?
Более слушать Дельфи этого не хотела. Она вышла с замка, пошла к месту, где когда-то была хижина Хагрида. Теперь, там от хижины остались лишь руины, но это не лишило место спокойствия.
К ней подсел Маркус, и нежно приобнял за талию.
— Ну как ты?
— Родители снова ссорятся. - Ответила девушка, положив голову на плечо парня. - Мать постоянно что-то требует от отца, хотя сама прекрасно понимает, что он не любит её.
— Малыш... - Флинт ласково повернул к себе её прекрасное лицо, и поцеловал в носик. - Это ли сейчас самое важное?
— Что, прости?
— Твоя мать всегда выделялась своей, уж прости, неуравновешенностью. Да, твоего отца никто не выгораживает, такой поступок ужасен, но он наш хозяин, и твоя мать должна понимать, что ему плевать на чье-либо мнение.
— Кроме Драко. - Добавила Дельфи.
— Кроме Драко. - Подтвердил Маркус. - Нам сейчас нужно думать как выжить во всем этом дерьме.
__________
Сквозь пелену боли и забвения, словно луч солнца, пробивающийся сквозь густые тучи, в сознание Джинни медленно возвращалась жизнь. Первым, что она ощутила, была мягкая, но настойчивая прохлада на лбу. Затем – приглушённый шёпот, словно далёкий прибой, который постепенно обретал форму и смысл. Она открыла глаза.
Рядом с её ложем склонилась Гермиона. Она держала в руках влажную ткань, которой осторожно протирала лоб подруги.
— Ты очнулась. - Произнесла она тихим, мелодичным голосом, который, казалось, сам по себе обладал целительной силой. - Как ты себя чувствуешь?
Джинни попыталась ответить, но из горла вырвался лишь слабый хрип. Она сглотнула, чувствуя сухость во рту.
— Воды... - Прошептала она, и её собственный голос показался ей чужим и слабым.